Андрей Школин - Прелести
— Кто каждый? Он с ним общался… А я что, не общался? Надо же, интересно… Да он тебе такую лапшу на уши повесит, что ты его Господом Богом посчитаешь. Благодетелем. Плевать он хотел на твой новый этап развития. Слова-то какие находишь: «Новый этап развития». О-е-ёй… Тебе же уже объяснял — я не первый, и ты не последний. И сколько таких вариантов — неизвестно. Кому оказывать сопротивление? Я его с тех пор, как учёный из окна выбросился, и не видел ни разу. Не видел, но он всегда, как будто за спиной стоял. И сейчас стоит. Он тебе никакие фокусы не показывал? Показывал? Вот и мне тоже. Это не просто фокусы. От некоторых в жилах кровь стынет. Натурально стынет. Да что говорить… — Игорь открыл новую бутылку и в очередной раз разлил по фужерам. — Пью, пью, хочу напиться, а не получается. Может, поедем куда-нибудь в людное место? Хочешь в ресторан какой-нибудь солидный, я его выкуплю с потрохами. Ведь я всё ещё, как-никак, Измайлов? А? — и он опять выпил.
— Поехали, — кивнул я головой. — Только, давай женщин с собой возьмём, у меня имеются на примете.
— Да зови, конечно. Кого хочешь зови. Друга своего, украинца, зови. Я его обидел, кажется? Пусть тоже с нами едет. Сегодня я гуляю.
Я набрал номер телефона Вадима и, несмотря на середину дня, застал его.
— Привет, чем занимаешься?
— Чем, чем… Проснулся. Голова с похмелья раскалывается. Вчера перебрал. Чего звонишь-то? Вспомнил, что ли?
— За рулём сможешь сидеть?
— У кого?
— У себя в машине.
— Ну, смогу, наверное…
— Короче, приезжай по адресу… Сегодня гулять будем. Измайлов приглашает.
— Кто?
— Измайлов.
— Иди ты на…
— Я серьёзно.
— А оно мне надо? С чего это я пить с ним буду?
— Ну не с ним, так со мной, какая разница? Приезжай, я жду.
Я положил трубку и допил свой виски. Виски мы пили, не разбавляя, большими дозами, поэтому неудивительно, что к приезду Вадика были уже «хорошими». Едва под окнами раздался гудок его БМВ, оба «расписные» вышли из кабинета и спустились по лестнице. Четыре телохранителя ждали Игоря внизу, но он бросил им: «На кой хрен мне охрана? Идите по домам», и вышел на улицу.
— Вот они ошалели-то. Первый раз меня пьяным видят, — усаживаясь за руль своего «Мерседеса», произнёс он. — Мы ещё повоюем. Всё-таки я Александру, если честно, благодарен. За многое. Ну, а слабым меня сделать не сможет даже он. Прежде всего, потому, что я сам себе этого не позволю. Унизить меня не удастся никому. Я знаю, что делать, — Игорь выжал сцепление, и мощная машина рванула с места. — Всё будет хорошо. Гуляем, Андрюха.
Целый день и часть ночи я, Измайлов, Вадим, Лолита, Марго и ещё две подобные им, на двух авто перемещались от ресторана к ресторану. Пили много. Игорь почти не пьянел, но во время одного из переездов уснул за рулём, из-за которого, несмотря на постоянные уговоры, не вылезал до последнего. Наконец, мы пересадили его в БМВ Вадима, поставили Мерседес на одну из платных стоянок и отвезли Измайлова домой к Лолите. Вадик забросил меня на Саянскую, мы выпили с ним ещё у меня дома, он уехал, и я, наконец-то, остался один.
Выключив свет, восседал на кровати, перебирая в пьяном мозгу события сегодняшнего дня. Александр, играющий в напёрстки. Хлебные шарики, с плывущими по окружностям изображениями материков и океанов. Учёный в белом халате возле микроскопа, причём микроскоп гигантского размера. Влетевший в форточку воробей с круглыми, почему-то красными глазами. Вадик, целующий в лоб Маргариту. Телохранитель Сергей в бескозырке и с маузером в руке. Цыгане, распевающие песню: «Мы жертвою пали…».
В конце концов, я бухнулся навзничь и почти сразу убежал в сон. Но вдруг вспомнил что-то, поднял подушку и пошарил под ней рукой. Неужели, правда? Вскочил, подбежал к противоположной стене, включил свет, и, не веря глазам, посмотрел на то место, где только что находилась подушка.
На белой простынке, точно прошлогодняя листва, синели, желтели и краснели разноцветные купюры российских рублей.
Глава 12
Не верь тем, кто скажет, что птица горда,
Что солнцу созвучна и волей болеет.
Журавль каждый год улетает туда,
Где корма побольше, и климат теплее…
Автор известенЗа окном промелькнул дачный посёлок Пугачево, и я засобирался. Через двадцать минут поезд въедет в городскую черту Красноярска. И всё. Родина.
Я возвращался, радуясь предстоящей встрече с домом, как всегда радовался любому расставанию с ним же. Каждый раз, уезжая, я лелеял надежду на то, что никогда больше не вернусь назад. Но кто скажет, что я не люблю свой город? Я разобью лицо тому умнику, который хотя бы подумает подобным образом. Это — любовь особая. Любовь перелётной птицы, каждый год покидающей место рождения и через год возвращающейся обратно. Любовь, проявляющаяся в тоске, и тоска, увековеченная в песне.
Родина, что делал я, выглядывая в окно, пытаясь разглядеть знакомые линии вечной картины? Возвращался или убегал? Сможешь ли ты ответить на этот лёгкий вопрос? Я — нет.
Цыгане, целым табором ввалившиеся в вагон где-то под Омском, копошились, погружённые в свои вечные, понятные им одним заботы.
Где твоя Родина, цыган? Движущийся по рельсам времени, качающийся на стыках путей поезд, — это твоя Родина? Или те грязные, заброшенные полустанки, на которых ты выходишь год за годом, — твоя Родина? Ты несчастлив, цыган. У тебя нет дома, где каждая ставенка ждёт твоего возвращения. И ты счастливчик, цыган, ведь твоя Родина всегда с тобой.
Она в твоих карманах, вместе с сигаретами, которые ты украл на последнем, попавшемся на пути, рынке. В твоём «бауле», грязном и залатанном. В твоих песнях, которые ты носишь с собой от рождения.
Я завидую тебе, цыган. Тебя не тревожат приступы глупой тоски, по когда-то покинутым местам, присущей русским. Ты смеёшься над нами, спорящими о свободе и не знающими, что с ней делать, когда она липнет к подошвам наших ботинок. Поющими свои тоскливые песни и не помнящими, что они позаимствованы тоже у тебя. Вот такие дела, цыган. Можешь смеяться. Твой смех и золотые зубы, блестящие на солнце во время этого смеха, помогают забыть, что мы не такие, как ты…
Локомотив сбавил скорость и долгим гудком поприветствовал встречный состав. Точно так же гудел он, когда поезд отправлялся с Ярославского вокзала столицы. Почти три дня назад…
Я позвонил и попрощался с Мариной и Ирой. Долго обещал ещё раз приехать в гости. Потом спустился в метро и доехал до Ярославского вокзала, где меня ждал скорый поезд «Москва — Владивосток». Оставил в купе сумку и, выйдя на воздух, вслушивался в вечный, знакомый и всегда одинаковый шум вокзала. Ну, всё…
Стоял, вглядывался в московское небо, пытаясь отыскать свою звезду. Потом вернул взгляд на землю…
Александр шёл, небрежно помахивая металлической цепочкой, продетой сквозь пальцы. Подойдя поближе, остановился на расстоянии шага и отвернулся в сторону. Постоял так несколько секунд и опять повернулся ко мне:
— Значит, уезжаешь?
— Уезжаю. А ты как узнал?
— Позвонил Марине. Она сказала, что через двадцать минут поезд. Поезд на восток в это время только один. Решил проводить. Когда теперь в Москву собираешься?
— Не знаю, — пожал я плечами. — Пока не знаю.
— Ну и хорошо. Если что — звони Марине. Телефон у тебя есть.
Локомотив загудел. Проводник попросила пассажиров пройти в вагон. Александр протянул руку:
— Я думаю, мы ещё увидимся. Удачи.
— Спасибо, — запрыгнул в вагон и, обернувшись, увидел, как он, не оглядываясь, быстрыми шагами уходит в сторону вокзала. В моей ладони осталась цепочка из белого металла…
Всё это было…
А сейчас поезд заскрипел и остановился на станции «Красноярск». Я бодро выскочил наружу и с силой пнул пустую консервную банку:
— Здравствуй, Родина!
— Здравствуй, сын.
— Как жила без меня? Скучала, поди?
— А как же…
Солнце поднялось достаточно высоко. Достаточно, чтобы встретить меня по-домашнему — в пёстром халатике сибирских облаков и серых тапочках красноярского перрона. Консервная банка взметнулась ввысь испуганной птицей, своим полётом предвещая хорошую погоду, и приземлилась в районе виадука. К нему-то я и направился.
— В Академгородок.
— Три тысячи.
— А за две?
— Ладно, садись.
Почему заказал такси в Академгородок, а не домой? Это разговор отдельный.
Есть одно место на крутом берегу Енисея, в стороне от жилых строений, которое я называю своим. Уверен — многие красноярцы также считают его «своим местом». Мне не жалко…
Если возникает желание побыть в одиночестве — иду сюда. Если нужно что-то продумать — иду сюда. Если просто необходимо успокоиться, сбалансировать эмоции — сразу сюда. Если же кто-то спросит: «Почему иду сюда?» Отвечу: «Не знаю». Но иду. Как сейчас…
