Элис Уокер - Цвет пурпурный
«Цвет пурпурный» не раз называли феминистской утопией, где опрокинуты общепринятые понятия о том, что такое мужчина и женщина, как им положено себя вести, чем заниматься, кого и как любить, опрокинут мир, в котором отношения между полами трагичны, темны и безвыходны. Завязывая узел неразрешимых и жестоких противоречий в начале романа, Уокер дает своим героям неожиданный выход в счастливое пространство богатого дома Сили, но не ранее, чем они излечились от своих болезней. Элис Уокер как-то писала, что в ее намерения не входило делать из Мистера __ дьявола, а из Сили ангела. По ее словам, они оба серьезно больны. Садомазохистская логика их существования должна быть изжита, застарелые стереотипы отвергнуты. В утопическом пространстве «Цвета пурпурного» мужчина имеет право плакать, быть слабым, терпеть поражения, готовить еду и возиться по дому, посвящать свою жизнь детям, быть под каблуком у собственного ребенка, вышивать, если ему того захочется, не вызывая недоуменных реакций или вообще каких-либо реакций окружающих. Так же, впрочем, как и женщина, которая может любить столярные работы больше, чем стирку и уборку, может иметь влечение к женщинам, а не к мужчинам, может не признавать, что дети это единственный смысл и оправдание ее жизни. Перед нами своеобразная мастерская социального конструирования. Ведь не все девочки любят вышивать, некоторые играют в конструктор. К ним относится и Элис Уокер.
Конечно, как любая утопия, роман Элис Уокер уязвим для критики. Но в одном отношении он уже за пределами досягаемости убийственных рецензий и обзоров: действие его разворачивается не только на страницах. Так случилось, что оно перетекло с бумажных страниц в действительность. «Цвет пурпурный» относится к тем произведениям, которые не только произведены, но и сами произвели действие, впрочем, наверное, как и все книги, независимо от их литературных достоинств, которые читаются большим количеством людей и имеют резонанс. «Цвет пурпурный» изучается в университетах, на нем оттачивают мастерство начинающие литературоведы и культурологи, сочиняя сотни курсовых, дипломов и попадающих в печать статей.
Сили пишет письма Богу, а ее создательница обращается к миру, заявляя, вместе с другими афроамериканскими писательницами тех лет, о новом культурном присутствии. Афроамериканки мелькали в роли мамушек и нянюшек на страницах американской литературы, но никому не были особо интересны. Они мелькали в общественных местах, со швабрами и тряпками, с лопатами и граблями. На них никто не обращал внимания, они были невидимы. Невидимость в обществе означает отсутствие политической силы и власти. Чтобы тебя и подобных тебе заметили на арене общественной жизни, надо обрести второе, социальное, тело, надо в прямом смысле вписать себя в историю, надо создать воображаемое сообщество людей, объединенных едиными интересами. И создается такое политическое сообщество в основном на бумаге, о чем проницательно писал Бенедикт Андерсон в своей книге. Литература, в силу своей способности к обобщению, всегда была прежде всего политическим проектом, партией одного. Суть текста Уокер в том, чтобы сделать незаметное видимым, молчаливым дать возможность высказаться.
«Цвет пурпурный» — роман оппозиционный. После долгих лет советской власти и унылых завываний об интернациональной солидарности и борьбе рабочих всего мира за свои права русскоязычному читателю, наверное, скучно слушать о том, как кто-то произносит слова «угнетение», «революционная борьба» и прочие им подобные. Но если не увидеть в американской культуре ее самую, может быть, важную и ценную часть, культуру оппозиции, то можно не увидеть и самой культуры, как это зачастую и происходит. Американская не-массовая культура строится не вокруг песен и танцев, вокруг которых строится массовое развлечение. Это прежде всего культура политическая или гражданская. Чтобы общество не съело своих детей, должна существовать оппозиционная общественная жизнь, которая не зависит от того, кто у власти, белые или красные, демократы или республиканцы, националисты или западники. В мире американского оппозиционного движения, и в частности в феминизме, представлены сотни, если не тысячи групп, которые считают себя угнетенными. Они не слышны за пределами страны, а зачастую за пределами университетских кампусов или крошечных офисов некоммерческих организаций и их вебсайтов, но структура создает напряжение, некое силовое поле, хоть в какой-то степени защищающее жителей, включая не вовлеченных в политические затеи потребителей и даже идеологических врагов, таких как фундаменталисты-христиане, от людоедства власти и капитала.
Мария Завьялова Миннеаполис, июль 2004От переводчика
Элис Уокер поселила героев своего романа в одном из южных штатов, может быть, в Джорджии, где, в городе Итонтоне, родилась она сама. И не только поселила, но и заставила говорить на южном деревенском афроамериканском наречье. Чтобы избежать контраста диалектной прямой речи и обрамляющего ее литературного языка рассказчика, автор поручила вести рассказ самой героине книги Сили. Таким образом, язык романа, за исключением писем Нетти, написанных правильным, почти викторианским и несколько возвышенным языком, представляет из себя диалект, или, если избегать этого слова, афроамериканский вариант английского языка. Английский язык, на котором говорят афроамериканцы, своеобразен. Среди заметных черт этого варианта английского, если не считать произношения и интонации, можно упомянуть глагольные формы с усеченными окончаниями, пропуск глаголов-связок и специфическое употребление местоимений. Переводить дословно эти особенности я не стала, чтобы не создавать ощущения неправильности речи. Афроамериканский язык имеет свои правила, и все кажущиеся неправильности подчинены обычной языковой логике. Если бы я попыталась переводить дословно, это выглядело бы так: «он иду домой» или «нас пошли на речку». Поскольку язык этот сложился не в городской среде, для передачи его особенностей я выбрала некоторые черты южных диалектов русского языка, стараясь ограничиться глагольными и местоименными формами, хотя не обошлось и без некоторой доли диалектных слов и выражений. Кроме того, язык героев романа обогащен знакомством с библией, поскольку жить в сельской Америке и не состоять в церковной общине, не ходить по воскресеньям в церковную школу и не читать библии было немыслимо в первые несколько десятилетий двадцатого века, когда происходят события романа. И каковы бы ни были их нравы, в языке героев романа почти полностью отсутствуют бранные слова. Если искать аналогии в русской языковой среде, то это скорее наивная чопорность маленького провинциального городка, где проступки и преступления совершаются под покровом приличия и обычая, чем матерная искренность русской деревни или привычная бранчливость городских низов.
