Юрий Поляков - Замыслил я побег…
Во дворе над мотором старинного желтого «форда», уперев руки в неряшливо отрихтованное крыло, задумчиво склонился Анатолич, бывший настоящий полковник, с которым Башмаков почти три года сторожил автостоянку, а заодно по мелочам обслуживал автомобили. Анатолич и по сей день работал все там же и на тех же условиях: сутки сторожишь, двое дома. По выходным дням машины для мелкого ремонта ему пригоняли домой, прямо к подъезду.
— Не хочет ехать? — поздоровавшись, полюбопытствовал Башмаков.
— Куда он денется, поедет! — не очень уверенно ответил Анатолич. — На службу?
— Нет, гуляю.
— Неужели деньги в банке кончились?
— Станок сломался.
— Наконец-то! — засмеялся Анатолич. — Дашка-то родила?
— Нет еще — через два месяца, — ответил Башмаков и добавил: — Но коляску уже купила.
— Молодец!
— Вообще-то примета не очень хорошая…
— Все равно молодец! Надо обмыть.
— Завтра. Сегодня хочу на дачу кое-что перевезти.
— Помочь?
— Спасибо. Мелочь, сам дотащу.
Направляясь к мебельному, Башмаков казнился, зачем на ровном месте наврал, ведь завтра он будет на Кипре и уж никак не сможет обмыть с Анатоличем коляску. Когда же побег — очень скоро — станет достоянием подъездной общественности и вранье выплывет наружу, Анатолич, конечно, обидится: все-таки они дружили, да и к Дашкиному замужеству он имел чуть ли не родственное отношение.
Магазин располагался на соседней улице и был там всегда. Точнее сказать, двадцать лет назад, когда они получили эту квартиру, — уже был. Именно в нем Башмаков купил тот диван из гарнитура «Изабель», благодаря которому сорвался его самый первый побег от жены. Только теперь около магазина нет очередей и вертлявых общественников с длинными списками тех, кто жаждет обзавестись сервантом или полутораспальной кроватью и для этого два раза в неделю прибегает на перекличку. Теперь магазин называется не «Мебель», но «Ампир-дизайн», и набит он дорогими итальянскими гарнитурами, и пусто в нем, как в краеведческом музее.
Мысль договориться о машине прямо возле магазина пришла эскейперу, как только он стал обдумывать детали побега. Конечно, в наши времена проще заказать фургончик по телефону, но Олег Трудович сознательно решил прибегнуть к этой устаревшей, советской форме организации грузовых перевозок. Ведь диспетчер фирмы мог предупредительно позвонить накануне для подтверждения заказа и нарваться на Катю, а уходить из дому с арьергардными боями, выслушивая проклятия и насмешки жены, он не желал. Поначалу эскейпер предполагал спокойно и по-товарищески с ней объясниться. Но не решился. И теперь ему хотелось уйти в другую жизнь тихо и благородно — как умереть.
Башмаков огляделся: возле магазина стояло несколько обычных мебельных фургонов и два длинномера, предназначенных, вероятно, для перевозки больших гарнитуров в гигантские элитные квартиры и загородные дома. За фурами он обнаружил то, что искал, — аккуратную «газель». В кабине никого не было. Водилы, как принято, курили кружком и с насмешливым осуждением смотрели на крутого «нового русского», который, рискуя испачкать свой переливчатый костюм, впихивал в «опель-универсал» дорогое инкрустированное трюмо.
— Чья «газель»? — подойдя к ним, спросил Башмаков.
— Ну моя, — ответил пузатый мужик в майке с надписью «Монтана».
— Вы свободны?
— А куда надо?
— На Плющиху.
— Мебеля повезем?
— Нет. Книги. Еще кое-какую ерунду.
— Поехали!
— Нет, не сейчас. В три часа. Мне нужно еще собраться.
— Пятнадцать ноль-ноль. Заказ принял. Куда подать?
— Дом семь. Возле кладбища. Знаешь?
— Это где фотостудия на первом этаже?
— Фотоателье. Третий подъезд. Одиннадцатый этаж. Квартира номер 174… Все понял?
— Кроме одного. Почему чем человек богаче, тем жаднее? — водитель кивнул на обладателя трюмо — тот теперь никак не мог закрыть заднюю дверцу «опеля». — Сам-то сколько дашь?
— Сколько стоит — столько дам.
— Тогда договоримся.
Направляясь домой, Башмаков вспомнил о катином поручении и свернул к гастроному. Он купил хлеба и молока, а потом, поразмышляв, что бы могло означать словосочетание «что-нибудь вкусненькое», опираясь на многолетний семейный опыт, добавил упаковку черкизовских сосисок и маленький торт «Триумф». На выходе Олег Трудович задержался у бара и выпил кружку светлого немецкого пива, отметив про себя, что отечественная традиция недолива благополучно пережила смену общественно-экономической формации и даже усугубилась по причине особой пенности импортного напитка.
«На Кипр, на Кипр! — подумал Башмаков, туманно повеселев от выпитого. — Туда, где не нужно после отстоя пены требовать долива пива!» В прихожей Олег Трудович снова посмотрел в зеркало, но уже без всякой мистики по поводу катиного отражения, а просто так — глянулся и потрогал выдавленный вечор и подсохший прыщик. Озирая себя, эскейпер отметил, что в его узком, чуть болезненном от оздоровительных голодовок лице, и особенно в грустных карих глазах, есть какая-то мужественная усталость многолетнего путешественника, которая так нравится молоденьким девушкам. Впрочем, с Ветой, кажется, по-другому. Она из тех, кто не знает, куда пристроить и кому подарить свою кажущуюся нескончаемой молодость. В студенческие годы Башмаков и сам на институтский «День донора» за стакан сока и бутерброд с колбасой сдавал кровь, да еще гордился тем, что его гемоглобин поможет кому-то — слабому и недужному. Олег Трудович взял в руки массажную щетку, чтобы причесаться, и обнаружил запутавшиеся в алюминиевых штырьках катины волосы. Один был совершенно седой — и это странно: жена, особенно в последнее время, часто красилась и вообще очень за собой следила. Она даже хотела лечь в Институт красоты, где каким-то новомодным составом выжигали на лице стареющую кожу, а потом образовывалась новая, свежая и розовая, точно на месте зажившей и отвалившейся болячки.
— А если не образуется? — спросил Башмаков.
— Тогда ты меня наконец бросишь! — засмеялась Катя. Но в институт она не легла, а просто отобрала у Дашки, тогда еще жившей с ними, очень дорогой французский крем, завалявшийся, вероятно, еще с тех времен, когда дочь собиралась замуж за брокера по имени Антон.
Причесываться Олег Трудович не стал, спохватившись, что продукты надо убрать в холодильник, а то, не ровен час, получишь взбучку от Кати, не терпевшей беспорядка. Но сразу же вспомнил о побеге и усмехнулся. Надо было начинать сборы. Конечно, проще всего уйти налегке — с зубной щеткой и бритвой. Но тогда вся его прежняя жизнь словно исчезает — и он является в ветину мансарду седеющим сорокапятилетним младенцем. Обдумывая побег, Башмаков заранее решил взять с собой как можно больше вещей, пусть даже их придется потом оставить в Москве или выбросить…
