Эли Фрей - Мой лучший враг
Они «любят» Серегу больше всех. Может быть, потому что он самый младший из нас. Ему только тринадцать. А может быть, им не нравится его улыбка до ушей. Теперь его улыбка особенно красива – не хватает переднего зуба. После того как Стас ткнул его лицом в бетонную плиту, Серега выплюнул кровавый сгусток вместе с зубом. А потом улыбался нам дырявой кровавой улыбкой. Он ничуть не огорчился, а, наоборот, был очень рад дырке. Он научился круто плеваться и мастерски свистеть.
Я сидела на корточках и изучала решетку. Рома тоже опустился на корточки. Наши глаза встретились.
– Ты думаешь о том же, о чем и я? – тихо спросила я.
Его глаза округлились от ужаса. Я поняла, что мы думали об одном и том же.
Но Рома резко вскочил на ноги.
– Нет. Я ни о чем не думаю, – выкрикнул Рома, резко вскочив. – Побежали отсюда, они могут появиться в любую секунду…
И мы побежали. Я свернула вправо, Рома – влево. Мы всегда разбегались в разные стороны. Так нас было труднее поймать.
Много раз после этого я возвращалась к мыслям о Яме. Именно так. С большой буквы. Яма стала для нас чем-то нарицательным.
Как-то мы пришли к Яме снова. Она притягивала нас как магнит. Мы с Ромой сидели у ее края. Смотрели на железные решетки. На строительный мусор в Яме.
– Она могла бы стать идеальной ловушкой, – тихо сказала я. Рома не ответил.
– Мы могли бы обрести свободу. Мы могли бы научиться дышать полной грудью. Нам прекратили бы сниться кошмары. Губы и веки перестали бы подергиваться. Руки – дрожать. Мы стали бы обычными людьми.
Рома лишь покачал головой, усмехнувшись.
– Красиво говоришь… Напиши стих.
Но я видела, что Яма притягивает его точно так же, как и меня.
Но… Эти слова оставались простыми словами, а Яма – обычной ямой. И мы стали жить своей обычной жизнью. Жизнь короткими перебежками. Жизнь на войне.
И сейчас чужой голос в голове напоминает мне о яме. Он говорит, что у нас есть выход. Что мы можем стать свободными.
Я смотрю, как из цилиндрика в трубку попадают последние миллилитры жидкости. Поворачиваю колесико.
Медсестра резким движением вытаскивает из меня иголку, грустные воспоминания овладевают мной, я даже не замечаю ее появления.
– Тебе нужно поспать, – говорит она.
– Когда мне снимут повязку? – спрашиваю я. Мне не терпится узнать, как теперь выглядит мое лицо.
– Через пару дней, – отвечает она.
Когда она уходит, закрываю глаза. Но сон не идет. В голове возникают и исчезают воспоминания – о моей семье, о моем детстве. О Стасе.
Все воспоминания необыкновенно яркие. Они вспыхивают друг за другом, загораются подобно лампочкам на елочной гирлянде.
Глава 3
Несмотря на крепкую дружбу, в детстве мы часто ненавидели друг друга.
«Хоть бы в пачке “Скиттлс” ему попалась апельсиновая, самая невкусная, конфетка. И чтобы он не вытащил ни одной виноградной» – это считалось самым худшим проклятием, которое мы могли обрушить друг на друга в то время.
А теперь мы желаем друг другу смерти.
Как сильно могут изменяться люди. И их отношение друг к другу.
Мой папа всегда хотел сына. Так я стала думать года в четыре. Мы были счастливой полноценной семьей. Я, мама, папа. А если прибавить к этому еще и бабушку с дедушкой, то сверхполноценной. Папу я любила больше всех. Может быть, потому, что он разрешал есть перед сном шоколад. А может быть, по совсем другим причинам.
Двухкомнатная квартира в Москве. Четырнадцатый этаж. Здесь мы жили с родителями. А бабушка с дедушкой жили в небольшом подмосковном городке в частном доме в часе езды от нас. Мы приезжали к ним на выходные.
Мама с папой познакомились в институте. В двадцать лет они поженились, и вскоре появилась я. Родители так и не окончили институт. Мама ушла в декрет, а папа, чтобы прокормить семью, устроился в магазин и стал торговать компьютерами. Сейчас мамина работа связана с финансами. Кем сейчас работает папа и как он вообще живет – не знаю. И не хочу знать. Бабушка печет торты на заказ. У нее дома всегда пахнет ванилью и карамелью. Дедушка работает охранником при коттеджном поселке.
В четыре года мама стала спихивать меня бабушке на лето, а бабушка, в свою очередь, стала выпихивать меня во двор, чтобы я играла с другими детьми. В первый раз я пошла на детскую площадку возле дома. Вытащила игрушки – машинку, самолетик и гигантского робота-трансформера. Я смотрела на игрушки мальчишек и девчонок и поняла, что все это время у меня были мальчишеские игрушки. Девочки презрительно морщили носики. Они почти хором сообщили мне, что не будут со мной играть, пока я не вынесу на улицу свою куклу. А дело в том, что куклы у меня и не было. Мама потом рассказывала, что куклы просто не вызывали у меня никакого интереса. Мне нравилось то, что можно разобрать и что можно заставить двигаться. Но тогда, во время девчачьего конфликта, я серьезно перепугалась. Я не понимала, почему родители покупали мне игрушки для мальчиков, и додумала сама: родители очень хотели сына, а у них получилась дочка. Эта мысль настолько прочно засела в голову, что еще долгое время я специально не засматривалась в магазине на игрушки для девочек. Мне не хотелось расстраивать родителей. Я делала все, чтобы быть похожей на мальчишку… и чтобы мама с папой не выкинули меня на помойку за ненадобностью. Я носила мальчишеские комбинезоны, упрашивала маму с бабушкой стричь меня как можно короче, отпихивала прочь кукол и платья.
С девочками подружиться так и не удалось. Зато в дружбе с мальчишками я преуспела. В то первое долгое лето у бабушки я познакомилась со Стасом – он был одним из мальчишек нашей улицы. Сначала я не выделяла его среди остальных. Позже, через год или два, он стал моим лучшим другом.
Я презирала девчачьи вещи, чтобы не расстраивать маму с папой. Но от единственного девчачьего пристрастия мне так и не получилось отказаться – любви к сказкам. Сказки прочно засели в мою голову, создав целый сказочный мир с драконами и принцессами. Именно из-за любви к сказкам я научилась читать очень рано. Мне было стыдно просить папу почитать мне Белоснежку или Спящую Красавицу – а то папа вдруг решит, что им не нужна такая дочка, да и выкинет меня. Поэтому сказки я читала сама. Но мне все равно безумно нравилось, когда читал папа. Я с удовольствием слушала его книжки – про домовенка Кузю, дядю Федора, Эмиля из Лённеберги, Винни-Пуха. Папа читал мне много, но я отбирала только те книги, которые, по моему мнению, больше годились для мальчиков.
Когда я была совсем маленькой, у меня был странный режим дня – я любила вставать рано утром, часа в четыре. И мне обязательно нужно было, чтобы рядом кто-то был. Мама категорически отказывалась вставать в такую рань, и приходилось папе. В это время со мной нужно было гулять или играть. И сонный папа добросовестно играл со мной. И гулял. Наверное, мы странно смотрелись на улице – четыре утра, папа ведет дочку за руку. Куда они идут? Зачем? Что за непутевый папаша! У приличных родителей дети спят в такое время!
