Юрий Буйда - Ваниль и миндаль
Перед сном она принимала душ и подолгу разглядывала себя в зеркале. Невысокая, светло-пегие пушистые волосы, маленькие глаза, бесцветные губки, едва проклюнувшаяся грудь. Ни цвета, ни вкуса, ни запаха. Разве что ноги — ноги у нее были идеальные, не однобрюховские.
Однажды Нико сказал, что Ваниль похожа на недопроявленную фотографию: изображение лишено резкости, лицо словно в тумане.
“В ней еще не проснулся бог, — сказал Нико. — Но это еще случится. Лишь бы это был нормальный бог, человеческий...”
За десять лет Ваниль прибавила в груди, в бедрах и заднице — ей это шло.
И накопила на банковском счете почти двадцать тысяч евро.
Всякий раз, когда она приезжала в Чудов, мать заводила один и тот же разговор: “Пора замуж, пора”. Ну конечно, Ванили хотелось встретить своего милого. Но что-то удерживало ее, что-то мешало ей ответить взаимностью тем парням, которые изредка пытались за нею ухаживать. Одному из них она даже позволила поцеловать ее по-настоящему, с языком, но когда он вдруг полез под юбку, оттолкнула и сказала: “Нет”. И больше с ним не встречалась.
Матери она об этом, конечно, не рассказывала. Ваниль была не то чтобы очень уж скрытной, но никогда не забывала о тех днях, когда мать обвиняла ее в смерти Ниночки, в смерти, которую Ваниль приманила злым словом.
Ей было двадцать шесть, и она понимала, что рискует остаться одна, и догадывалась, что мечта может убивать, но ничего не могла поделать. По вечерам жарила куриную печенку и мечтала о настоящей жизни. Иногда вспоминала того парня, с которым целовалась. В том, что тот парень поцеловал ее с языком и залез под юбку, она не видела ничего плохого. Ей даже хотелось, чтобы ее целовали именно так, с языком, и чтобы кто-нибудь залез ей под юбку, и хотелось всего того, о чем рассказывала Юлька после свадьбы, но — нет, она сказала “нет”, потому что нет. Дело было не в парне, а в мечте, бессмысленной, как жареная куриная печенка.
Нико позвонил накануне Рождества, поздравил, а потом позвал в гости.
— На Майорку? — ахнула Ольга.
— Денег я пришлю, — сказал Нико. — Приезжайте, когда сможете.
— Приедем, — прошипела Ваниль, глядя на мать страшными глазами.
— Приедем, — испуганно проблеяла мать, — о, Боже ж ты мой, приедем...
Ваниль не сказала матери о тех двадцати тысячах евро, которые накопила за десять лет на банковском счете. Нико прислал денег, и Ольга занялась формальностями: виза, страховка, билеты. Бегая по конторам, она узнала, что ее дочь вряд ли бы пустили в Испанию одну: считалось, что одинокая девушка может там остаться и заняться проституцией. Об этом Ольга с удовольствием сообщила дочери. Та посмотрела на нее пустыми глазами и ничего не ответила.
Ваниль погрузилась в Интернет — изо дня в день она разглядывала снимки Майорки и читала об арагонском короле-завоевателе, о черных котах, спасавшихся от инквизиции, о Шопене и Жорж Санд, о скромной и трудолюбивой красавице Консуэло и ее милых — красавце Андзолетто и смуглолицем графе Альберте, восхитительном и загадочном...
Она не думала о Нико — он и без того был частью ее химического состава — она думала о новой, настоящей жизни, где ее наверняка ждет милый, восхитительный и загадочный, и где не будет куриной печенки.
Ольга записалась в фитнес-клуб, села на диету, купила себе купальник, в котором ее грудь казалась побольше, и стала иногда задумчиво напевать: “Пусть тебе приснится Пальма-де-Майорка...”
Ваниль посматривала на мать с улыбкой — она никогда не видела ее такой оживленной.
— Чего лыбишься? — сказала Ольга. — Я-то еду понятно зачем, а ты-то?
— Дурочка ты, мама, — сказала Ваниль. — Ох и дурочка.
На “дуру” Ольга обиделась бы, а на “дурочку” — кто ж на “дурочку” обижается?
Незадолго до отъезда Ольга решила купить себе красивый халат – видела такой в ГУМе.
— Тогда надевай новые туфли, с каблуками, — сказала Ваниль. — Заодно разносишь.
В ГУМе их нагнала толпа молодых людей, сыпавших вниз по лестнице. Ольга шарахнулась от них, покачнулась на непривычно высоких каблуках, Ваниль толкнула мать — та вскрикнула и полетела вниз головой.
В ожидании “скорой” Ваниль держала мать за руку и шептала: “Я ж говорила: дурочка... дурочка, дурочка...” И щурилась, глядя на беспомощную Ольгу.
Через восемь дней Ваниль улетела на Майорку, оставив мать в больнице с черепно-мозговой травмой, переломами позвоночника и правого голеностопа.
Она проснулась после обеда, приподнялась на локтях, обвела взглядом огромную комнату, залитую солнцем, и глубоко вздохнула. Накинула халат, вышла на террасу, с которой открывался вид на море — до горизонта, до рези в глазах. Первый день на Майорке. Первый из четырнадцати.
Когда она с матерью ездила в Турцию или Египет, то они заранее составляли программу — где побывать, что посмотреть. Собираясь на Майорку, она не задумывалась о том, что будет делать на острове. Майорка — это настоящая жизнь, вот что она думала, а настоящую жизнь невозможно спланировать — это не куриная печенка по сто семьдесят девять девяносто за кило, которую Ваниль умудрялась растянуть на неделю. Если Нико пригласил ее, то ему и решать, чем Ванили тут заниматься.
Она вышла на лестницу и замерла, услышав голоса, которые доносились снизу.
— Если тебя это не устраивает, — говорил Нико, — можешь убираться. А я не хочу подставляться...
Ему отвечал мужчина — похоже, это был Пабло, но его слов Ваниль не разобрала.
В их голосах звучала угроза, и на какое-то мгновение Ваниль почувствовала себя Консуэло, которая через колодец проникла в подземное убежище графа Альберта, в его тайную жизнь.
Она громко кашлянула — голоса внизу мгновенно стихли.
— Ваниль? — крикнул Нико.
Она сбежала по лестнице в гостиную и увидела Пабло, стоявшего у высокого окна, выходившего на террасу. Пабло перевел взгляд с девушки на хозяина и вышел.
— Отдохнула? Ну и хорошо. Сейчас мы поедем в Пальму, к Сандре. Это замечательная женщина, она тебе понравится. Считай, что это мой первый тебе подарок — Сандра.
Нико улыбался, говорил легко, и нельзя было поверить, что минуту назад его голос был жестким, тяжелым, ржавым.
— А после Сандры — ужин. Я заказал столик в ресторане. Рыба или мясо?
— Ой, да все равно!
— Значит, рыба.
Она взлетела наверх, скинула халат, вывернула из чемодана на пол одежду, выхватила простенькое светлое платьице, светлые же трусики и лифчик, вдруг обернулась — увидела Пабло, который с террасы невозмутимо наблюдал за нею. Охнув, Ваниль метнулась в ванную, заперлась, прислушалась. Сердце колотилось. Он видел ее голой, всю видел. Глаза у этого Пабло были как у рыбы, у чудовищной рыбины, поднявшейся вдруг из морских глубин, чтобы умертвить своим взглядом все живое под солнцем.
Ваниль встряхнула головой. Ну его к черту, этого Пабло. Она приехала к Нико, а он не даст ее в обиду. Быстро оделась, выглянула из ванной — на террасе никого не было — и выбежала из комнаты.
Во дворе у кабриолета ее ждали улыбающийся Нико и невозмутимый Пабло.
Сандра оказалась хозяйкой то ли магазина, то ли салона красоты. Как рассказал Нико, ее отец был сербом, а мать — украинкой, поэтому Сандра сносно говорила по-русски. Высокая, худая, узколицая, она взяла Ваниль за руку, подвела к окну, покачала головой.
— У ее лица нет истории, — сказала она. — Сколько тебе лет?
— Двадцать семь, — сказал Нико.
— Двадцать шесть, — поправила Ваниль.
Сандра фыркнула и решительно потащила Ваниль за собой.
Через пять часов совершенно обалдевшая Ваниль предстала перед Нико: новая прическа, новое платье, новые туфли, новые запахи и, кажется, новое тело.
Сандра принесла шкатулку, Нико велел Ванили повернуться и застегнул на ее шее колье.
Ваниль взяла Нико под руку, и они отправились в ресторан.
У нее подгибались и дрожали ноги, замирало сердце, перед глазами все кружилось, и время от времени она придерживала шаг, боясь упасть в обморок.
После ужина прогулялись по старому городу, выпили кофе в маленьком заведении неподалеку от арабских бань и спустились к набережной, где их ждал Пабло. Он отвез их в Вальдемоссу.
Если бы Ваниль спросили, о чем они разговаривали в ресторане и кафе, она ничего не смогла бы вспомнить.
— Посидим на террасе? — предложил Нико.
Когда они расположились в уютных креслах за овальным маленьким столиком, Пабло принес вино, разлил по бокалам и исчез.
Отсюда открывался вид на серебрившееся под луной море, над которым горели звезды — они были гораздо ярче и крупнее тех, что Ваниль видела в Чудове.
Нико закурил сигару.
— Нравится? — спросил он. — Все это — нравится?
— Да. — Она прокашлялась и повторила: — Да. Очень.
Одного этого дня было бы достаточно, чтобы оправдать десять лет ее мечтаний — десять лет жареной куриной печенки. А сейчас Ваниль думала только об одном: придется ли ей при отъезде с Майорки возвращать это роскошное платье, эти туфли и колье.
