Евгений Шкловский - Царица Тамара
Если вообразить какую-нибудь сцену ограбления, как в триллерах, то это будет сцена скорее даже комическая, чем трагическая: мотор глохнет, выхлопная труба отваливается, из-под капота струится дым… Тут же подруливает БМВ или какая-нибудь другая боевая машина, оттуда вываливается свора цепных псов криминала или высовываются дула пушек, деньги благополучно перекочевывают вместе с довольно вместительной спортивной сумкой к ним, а дальше только их и видели.
С такой же вероятностью это может быть и милицейская машина, пусть и не такая продвинутая, как у бандитов, но которая тоже запросто даст фору нашему дохляку, и тогда мы вместе со спортивной сумкой, туго набитой фальшивыми зелеными, отправляемся известно куда, если, разумеется, нас не закапывают тут же, решив, что мы уже сделали свое дело и заслужили право на отдых.
Единственное преимущество, которое давала нам наша старая кляча,?- это ее непрезентабельный, неприметный вид. Да и задача не бог весть какая: взять сумку с дензнаками и передать их неким лицам, которых мы не знаем и не должны знать. Место встречи – у какого-нибудь совершенно случайного фонаря на какой-нибудь случайной улице: выйти из машины, сунуть сумку человеку с прикрытым козырьком бейсболки лицом?- и все, дело сделано.
Однажды я сказал Коле, что вообще-то для такой работы больше подходит маленький броневичок, да и соответствующей экипировкой недурно бы обзавестись, ну, там, бронежилеты, ружьишко какое-никакое, на что тот только криво усмехнулся: какой, к шутам, броневичок, на хрена он нужен? Захотят взять – возьмут и в броневичке, так что лучше просто не светиться, вот и все. Тем более что деньги-то все равно фальшивые.
Вот так.
А что, фальшивые – разве не деньги?
Мысль, однако, была правильная, Коля ее оценил. В конце концов, если возишь деньги, не важно – фальшивые или настоящие, всегда можешь попасть в переделку, и тут уж разницы не будет: пуля – дура, она не отличает истинного от ложного. Да и криминал есть криминал. И чувства, что ты делаешь обычную работу, тоже нет, а это много значит.
Однажды, когда мы припарковались в условленном месте, к нам подошел человек в черной бейсболке и спросил, как проехать на Воронцовскую (или какую-то там) улицу. Только спросил, ничего больше. Но мы с Колей рванули оттуда, как ошпаренные, и потом долго кружили по городу, заметая следы и оглядываясь, нет ли хвоста, так нам этот парень не понравился. А ведь это мог быть самый обыкновенный гражданин, которому действительно нужна была какая-то там улица.
Нам неплохо платили, так что Коля, кто знает, и смог бы со временем обзавестись домиком за городом. Странно, честно говоря, было слышать про “домик” от этого массивного, косая сажень в плечах парня, после его рукопожатия кисть ныла, как если бы ее защемило дверью. А он, обычно молчаливый, еще и поговорить любил на эту тему – какой славный будет домик, стены там и обои, как он отделает кухню и какую люстру повесит, что посадит на грядках и чем будет удобрять…
Он был не женат, но собирался жениться. Девушка у него была приятная, но не без претензий, с ней он и собирался жить в этом славном домике, проект которого он даже показал мне однажды. Внизу гостиная и столовая, спальня и детская наверху, места общего пользования на обоих этажах, всякие-разные строительные новшества и, ясное дело, супер-пупер интерьер.
Откуда что бралось?
Впрочем, понятно откуда – наверняка его девушка накручивала, журналы ему всякие навороченные приносила, типа “Наш дом” и тому подобное, она его просто зомбировала, так что он спал и видел этот свой домик, это свое уютное буржуйское гнездышко, забыв про ледяные ветра Колымы и свист вражеских пуль.
Скорей всего, эта страсть его и сгубила.
Смешно, но Коля просто забыл, что деньги фальшивые. То помнил-помнил и даже мне напоминал, а потом вдруг забыл. Я в тот день не смог поехать с ним, воспаление легких и температура под сорок. Ему одному пришлось, вот он и исчез – вместе с сумкой, не привез в положенное место и домой не вернулся, а “фордик” наш потом обнаружили на окраине, слава богу – целый. Я все хотел понять, зачем ему эти фальшивые бабки, с которыми даже в магазин толком не сходишь – запросто залететь можно, про крупное и говорить нечего. А сумма солидная, судя по всему, раз он решился на такое. И ведь знал, знал, что все равно искать его будут – даже из-за фальшивых, а – не удержался.
Я это просто объясняю: деньги и есть деньги. Бомба. Вот он на ней и подорвался.
А я с тех пор завязал. Понял, что следующий я. Никакой бронежилет не спасет. Никакой броневик.
Побег
Опять насс… под подушку. Он даже слышал журчание, но все никак не мог проснуться, а когда проснулся, то было поздно – подушка снизу мокрая, и вокруг расплылось – гадкое желтое пятно, запах. Уже было однажды, вроде как он сам, но это неправда. Жаловаться не стал, молча лежал на мокром, пока само не подсохло. Все равно могли не поверить, да и стыдно. И еще – почему он? Что в нем такого, что именно ему?
Подло, так им и сказал.
Ну да, самый мелкий, самый худосочный (бабушкины слова), ну и что? Ничего плохого ведь он им не сделал. Тогда почему?
Ага, осрамить хотели, главным образом перед девчонками. Ну да, он с ними дружит. В бадминтон играют, волейбол, в колдунчики…
В одну он даже вроде слегка влюблен. И вообще проще с ними, нежели с парнями. Девчонки – они другие: мягче, веселее, да и вообще – милые свежие личики, звонкие нежные голоса…
Как только появлялась возможность остаться в девчоночьей компании, он тут же ею пользовался. Разумеется, это не могло пройти незамеченным,?- лишний повод для издевательств. “Юбочник”, дразнили, “девчонка”, и еще рьянее придумывали для него новые испытания: засовывали во сне между пальцами ног бумажку и поджигали (“велосипед”), подкладывали в постель лягушку, мазали лицо зубной пастой, не говоря уже про “темные”, которые устраивались ему чуть ли не через ночь. Гнусно. Мечталось стать сразу большим и сильным, отомстить обидчикам, а иногда… иногда… Правда, лучше бы уж родиться девочкой!
Не было уже сил терпеть, единственное, что оставалось, – сбежать из лагеря. А куда? Родителей дома нет, они в отпуске, далеко, так что домой не попасть. Да и вернут наверняка. И все равно бы сбежал, уже готов к этому, даже маршрут выбран, каким уйдет из лагеря, – через пахучие заросли бузины, там в заборе отодвигается одна доска (только он и знал).
После очередной “темной”, выждав некоторое время, пока все угомонятся, он быстро одевается и выпрыгивает в окно. Ночь довольно прохладная, зябко. Лагерь крепко спит, зарывшись в теплые постели, в глубину сбивчивых детских снов, покачивается в нежной лунной купели. Он же никак не может ни на что решиться, все колеблется и, чтобы определиться окончательно, стучит в окно девчоночьей комнаты, к подружкам. Поначалу никто не откликается, потом за стеклом возникает заспанное лицо: “Ты?”
Звякает шпингалет.
Все, он больше здесь не останется, он уйдет сейчас, просто решил попрощаться. Голос слегка дрожащий (зябко), по-ночному хрипловатый, осекающийся. “Погоди, – останавливают его. – Лезь сюда, простудишься”.
Послушавшись, он быстро подтягивается, вскарабкивается на подоконник, спрыгивает в комнату. В комнате шесть коек, пять занято, но одна пустая. Другие девочки тоже проснулись, кто присаживается на кровати, кутаясь в одеяло, кто прямо в ночной рубашке перемещается на пустующую у окна койку, поближе к мальчику.
Он на минутку. Посидит тут у них чуть-чуть, согреется, а потом уйдет. В темноте никто не заметит. К утру он уже будет далеко, сядет на автобус или на электричку…
О дальнейших планах он, впрочем, не сообщает, потому что их нет (как и родителей), не знает он ни куда пойдет, ни где будет ночевать. Они еще некоторое время сидят, перешептываясь, его укутывают в одеяло, ему тепло и уютно, вроде и не нужно никуда.
Летняя ночь за окном, отдаленный гул самолета в вышине, квакают лягушки на болоте, звенит цикада…
От всех волнений неудержимо клонит в сон. Не в силах сопротивляться, он пристраивается на ничьей постели, задремывает лицом в подушку.
В конце концов еще есть время, успеет. И все расходятся по своим койкам, ложатся. Совсем тихо в комнате, только мирное сонное посапывание.
Снится же мальчику что-то очень приятное, ласковое: будто они играют на солнечной поляне в колдунчики, его осаливают, он замирает с раскинутыми руками, ожидая, что кто-нибудь его выручит. И действительно, к нему вскоре подбегают, легко касаются его руки, и – ура! – он свободен, все весело разбегаются в разные стороны. Потом они рвут на поляне цветы и сплетают из них венчики – у кого красивее получится, они все убраны цветами, красивые такие, и он тоже, как и девочки, с длинными распущенными волосами, в легком ситцевом платьице, с голыми руками и ногами, от этого как-то особенно легко и воздушно. Пусть бы всегда так, с какой-то излетной надеждой думает он, пусть…
