Лариса Ратич - Мажорный ряд
Наиболее близкой и задушевной подругой Вероники считалась жена Старкова — тоже молодая. Старков, друг и ровесник Павла, развёлся со своей прежней «старухой» именно ради неё, Наташеньки. Экс-жена скандалов не устраивала, взяла хорошего «отступного» и тихо ушла в сторону; а за дополнительную плату даже согласилась, чтобы сын остался с отцом. Сын с радостью принял предложение. Вот так они и жили: Сергей Яковлевич Старков, новая Старкова — Наталья и взрослый уже Николай.
Дружба семьями укрепилась и стала даже необходимостью. Старый тандем из комсомольской юности породил два новых: дружбу сыновей (Кешка — Колька) и приязнь жён.
Одна только дочь Величко, Анжела, оказалась сама по себе: у Старковых дочерей не было. Но Анжелика — это вообще отдельный разговор. Она — личность непростая, отстранённая и загадочная. Даже родной отец — и тот её не всегда понимает, но утешается тем, что говорит: «Она особенная».
Особенность дочери он открыл, когда Анжела подластилась к нему с просьбой, будучи тогда ещё школьницей (училась в выпускном классе). В школе она числилась в середнячках, ни рыба — ни мясо; но аттестат обещали хороший. Величко, помня горький опыт с сыном, ёще в сентябре обошёл всех учителей. Ведь с сыном он этого не сделал, и когда кинулся перед выпуском — было уже поздно: из тех оценок, что Кешка «назарабатывал» в течение года, состряпать приличный аттестат не смог бы даже Старик Хоттабыч. Еле-еле потом за большущие деньги удалось впихнуть Иннокентия в приличный вуз…
Поэтому с дочерью Павел Петрович уже был начеку. Благодарные учителя (а размеры «благодарности» оказались достойными) относились к девочке лояльно все подряд; и оценки к выпуску вызревали приличные.
И вот тогда-то Анжелка и попросила отца:
— Папа, я хочу печататься.
Павел Петрович сначала совсем ничего не понял и удивлённо переспросил: «Хочешь… что?..»
Девушка пояснила, и Величко подумал: «Смотри-ка, молодец!» Оказывается, Анжелка пишет стихи и хочет, чтобы они появились в газете. Ну есть же в любом нормальном издании рубрика вроде «Творчество наших читателей» или что-то такое. Хорошее желание!
Величко попросил дочку показать свои творения, перечитал и оценил:
— По-моему, ничего!
Стихи были как стихи: розы-грёзы, любовь-морковь. Как обычно в этом возрасте.
— Сделаю, родная! Обещаю!
Анжелка разулыбалась и с чувством чмокнула папку в щёку.
А Павел Петрович на другой день отправился к редактору хорошей газеты (с большим тиражом!) и без обиняков выложил свою просьбу. Редактор ответил уклончиво, пряча глаза; дескать, стихи — ничего особенного; таких редакция получает сотни в день. Да и «недотягивают» они во многом: то рифма нелепая, то ещё там что-то… Перестал ломаться только тогда, когда Павел Петрович назвал хорошую сумму и добавил: «Лично вам. Сейчас. А стихи — доработайте своей умелой рукой; вы же лучше знаете, что и как».
Это редактора устроило сразу, и уже через три дня весь город читал произведения «юного дарования Анжелики Величко». Причём редактор не только «дотянул» тексты, а и написал тёплую вступительную статью, которую и поместил под выразительным фото девушки.
Фурор был большой, и Анжелка сразу же стала гордостью школы. С тех пор она не расставалась с ручкой и рабочим блокнотом, напуская на себя загадочный вид таланта, который немного не в себе: муза, значит, посетила.
С образом гения она так сроднилась, что и дома, перед родными, и даже наедине продолжала ту же игру. Впрочем, это принималось благосклонно.
Таким образом, через полгода после первой публикации Анжела обрадовала отца новым проектом:
— Папа, у меня накопилось уже немало стихов. Потянет на книжечку страниц на сто десять.
— Принято! — обрадовался Павел Петрович. В самом деле, почему нет? Осталось выяснить, во сколько это обойдётся.
Сказано — сделано. Величко пошёл в частное издательство. Там, в отличие от редактора, никто не делал «большие глаза», а сразу объявили стоимость и сроки выпуска тиража — Павел Петрович заказал тысячу экземпляров; для начала.
Попросил на дорогой бумаге, с хорошим дизайном и добрым напутственным словом.
— Ну что же, — спокойно ответили ему. — Это договоритесь сами.
И дали координаты местного поэта «с именем». Павел Петрович, не теряя времени, быстро нашёл этого мастера слова. И вот тут пришлось попотеть: старый поэт заартачился, упёрся не на шутку. Дескать, стихи Анжелы — это дешёвая писанина (так и сказал, мерзавец!), и в таком виде они никуда не годятся.
Павел Петрович, не смущаясь пустяками, привычно назначил сумму гонорара.
— Нет, нет и нет! — почти закричал поэт. — Поймите вы, наконец, я не то что предисловие, я в устной форме не могу найти и десятка слов, чтобы хоть за что-нибудь похвалить вот это!
Он оскорбительно взмахнул перед носом Величко пачкой Анжелкиных произведений.
— А если б вы… ну, помогли, что ли, а? — осторожно спросил Павел Петрович, решив действовать мягче.
— Как?! — поразился поэт. Да тут каждую строчку надо переделывать; понимаете? Каждую!! А это уже будет творчество не вашей дочери, а моё!!! Я доходчиво объясняю?!
Величко извинился и отступил. Но, вернувшись домой, он поразмышлял немного и в конце концов разозлился:
— Ну нет, старый козёл; так дело не пойдёт! Я не привык, чтобы МНЕ отказывали! Я тебя заставлю.
Он выждал с недельку и снова напросился на встречу, смиренно уверив поэта по телефону, что на этот раз — он совсем по другому делу, не надо волноваться.
А очутившись в кресле напротив упрямца, посмотрел ему прямо в зрачки и, тяжело вколачивая каждое слово в мозги собеседника, угрожающе произнёс:
— Значит так, базар короткий. Вариант первый: я плачу вам за работу над каждой строчкой отдельно. Над каждой, слышите? Плачу очень хорошо. И за предисловие — дополнительно. А вариант второй — я заставлю вас сделать то же самое бесплатно; но это плохо отразится на вашем здоровье. И, боюсь, непоправимо.
Он говорил спокойно и даже негромко, но при этом поигрывал желваками и разминал пальцы рук.
Поэт, безусловно, был человеком умным (Лауреат всё-таки!) и согласился. Попросил только дать время (работы с этими стихами, сказал, очень много). Павел Петрович дал: и время, и деньги. Всё сразу. Поэт быстро повеселел, и расстались они уже добрыми друзьями, даже выпив напоследок по рюмочке за успех.
Вот так и увидела свет книжечка Анжелики Величко «Огонёк в окне» — название предложил сам поэт. Очень неплохой сборничек получился, очень. Павел Петрович позаботился, чтобы он попал во все библиотеки; а вдобавок к этому Анжелка направо и налево раздавала экземпляры всем желающим. С автографами, конечно. Была и презентация, и телерепортаж…
Натешилась, наигралась — и остыла к литературе. Может, временно? Говорят, это у писателей бывает. Называется «творческий застой».
«Ничего, — был уверен Павел Петрович. — Если опять чего-нибудь напишет — снова книжонку состряпаем».
Ему тогда очень польстило, что дочка вышла «в звёзды»; и в институте (она как раз была на первом курсе, пока незаметная и зелёная) сразу же о ней заговорили. И большой портрет поместили на стенд «Таланты нашего института».
Одна только Вероника отнеслась к успеху падчерицы равнодушно, умело скрыв и зависть, и враждебность. Громко поздравила для отвода глаз, чтобы Павлик слышал, — и на этом кончилось. Никакого интереса.
И вот за это самое Анжелка её возненавидела и старалась с тех пор уесть «Верку-дуру» при любом удобном случае. Вероника бесилась, но сделать ничего не могла; тем более что «родственница» поддразнивала её всегда при отце, и вроде бы безобидно и дружелюбно. Толстокожему Павлу Петровичу казалось, что ничего такого не происходит, а всё, наоборот, очень мило между его «девочками»: просто шутят. Но если бы он знал, что при этом чувствует жена — испугался бы всерьёз.
Шуточки-уколы Анжелы были в основном о том, как много Вероника цепляет на себя украшений (тут, действительно, она меры не знала. А как их иначе показывать подругам, скажите?!):
— Ой, Вероничка, ты — как новогодняя ёлочка; в темноте, наверное, и гирляндочки светятся? — язвила она, доброжелательно скалясь. — А давай ещё сделаем «месяц под косой блестит и во лбу звезда горит»!
Вероника похохатывала, передёргивая плечами («Ой, и не говори»!), похохатывал и муженёк.
Об ограниченности жены он и сам всё знал; но относился к этому беззлобно, по-отечески. Его однажды до колик насмешило, когда Вероника решила устроить свой порядок в книжном шкафу — у Величко была завидная библиотека, ещё папашка с чёрного рынка начал подкупать — и расставила все книжечки по цветам и размерам. Таким образом, получилась такая неразбериха, что даже сдержанная Лена, возвращая всё по местам (хозяин, отсмеявшись, приказал), шёпотом загибала непристойности. Лена книги любила, хорошо в них разбиралась, и такое варварство её не насмешило, а поразило, хоть она и промолчала.
