Голованов - айный язык птиц
– О, я понимаю! Делать музыку вместе с птицами – это супер, я очень хорошо понимаю… Я не понимаю – как.
– Ну, надо записать максимальное количество птичьих звуков. Крики, трели, фон: как они гомонят все вместе. Как звучит стая, поднимаясь в воздух… Потом все это свести на пульте и нарезать такую звуковую болванку… Расписать, что за чем звучит. Это самое трудное, потому что это должно быть талантливо, это – предварительная партитура, по которой пойдут потом инструменты. И надо заранее чувствовать, как это может раскрыться в музыке. Но Брайан, думаю, с этим справится… Потом мы дадим это прослушать джазовым музыкантам. И даже не обязательно джазовым, просто музыкантам, достаточно сумасшедшим, чтобы попробовать сыграть вместе с птицами… Это ясно?
– Думаю, да…
– Прогнать эту запись и сыграть – один раз, другой… Найдутся какие-то музыкальные ходы. Потом сыграть в третий раз. Послушать, что получилось. Постепенно, слой за слоем, наращивать звук… Потом выждать. Прослушать как бы отстраненно. И на десятый раз – сыграть уже на всю катушку – и все получится! Настоящая сюита: «Secret language of birds»…
– Да, да… – кивает головой немец.
Алексей отходит, чтобы помочь притащить в лодку два ящика с едой.
– Это куда? Так: Андрей с камерой на носу, я следом, Миша со звуком следом. Брайан! Ты будешь сидеть на этом ящике и молчать, потому что прямо рядом с тобой – Миша. На моторе сзади – Николай Иванович.
– По-моему, это трудно – сыграть музыку так, как поют птицы, – оборачивается к Николаю Ивановичу немец.
– Раньше я слушал только записи орнитологов, – сознается Николай Иванович. – В жизни не встречал музыканта, которому бы пришло в голову такое. Но они милые ребята, хотя и абсолютно сумасшедшие…
– Это очень хорошо, – говорит немец. – Я боялся – какой-нибудь коммерческий проект.
– Нет, все чисто: настоящие сумасшедшие.
– Good luck!
– Спасибо. Вам тоже удачи. Сфотографируйте филина – и у вас будет один из самых редких снимков в Европе. Попросите Степу. Он знает, где филин сидит днем. Подходите, выключив мотор. Просто плывите мимо, как бревно. Я так делал сто раз. Он будет от вас в трех метрах.
Николай Иванович садится в лодку, заводит мотор, медленно разворачивается в узком русле и тихонько наддает газку, пуская лодку вниз по течению. Ребята рассаживаются. Внезапно с ветки обгорелого дерева делает медленный шаг огромная птица.
– Андрей, снимай! – вскрикивает Алексей.
Тот срывает крышечку с объектива, пытается поймать птицу в глазок, но за это время она, сделав два мощных маха крыльями, уходит за кулису молодой зелени на той стороне протоки.
– Кто это? – спрашивает Алексей Николая Ивановича.
– Белохвостый орлан.
– А как он кричит?
– Да он на самом деле почти никогда не кричит. Я всего несколько раз в жизни слышал, около гнезда. Обычный высокий вскрик, как у всякого хищника. Когда беспокится: ки-и, ки-и!
– Натурально у вас получается!
Ребята не успевают переваривать впечатления:
– А вон, под деревом, у воды…
– Колпица, род цапли.
– Она тоже не кричит?
– Она прячется.
– Андрюха, ты снял?
– Снял.
– Снимай все! Это базовый материал, для памяти.
Николай Иванович:
– Сейчас выйдем на раскаты, я заглушу мотор, и вы попишете. Если уж вам нужен базовый материал. Как раз моряна дует – навалит птицы, крика, гогота будет! Пиши что хочешь. Надо – подойдем поближе.
Они действительно идут рекой, но потом река не то чтобы делается шире, просто суши становится меньше, а затем и вовсе не остается, кроме камышовых крепей, похожих на острова, залитые мелкой водой, а после лодка вылетает на эти самые «раскаты» – где берегов уже нет, река «раскатилась» и повсюду – вода и птицы, бесконечное количество, в тростниках, вблизи, вдалеке… Взлетают и садятся стаи. Стоит неумолчный гомон, и за последней стеной камыша уже мерещится море…
– Все звуки надо записать: как они взлетают с воды, как тростники шумят… Может, с тростника начнем?
– Смотрите, цапли!
– Тихо!
– …
– Они тоже молчат.
– Потерпите, всякая птица свое слово скажет, – говорит Николай Иванович. – Подойдем к гнездовьям – они вас не только оборут, но и обгадят, предупреждаю.
– Брайан, – хлопает друга по плечу Алексей. – Ты один без капюшона. Может, тебе шапку дать?
– Дай.
Дает свою бейсболку.
Вдруг впереди, по ходу лодки, начинают удирать какие-то маленькие утки. Они смешно бегут по воде, отталкиваясь лапками и крыльями. Получается звук, как будто они бегут босиком по лужам.
– Стоп! – командует Алексей. – Вот это пишем. Если заглушим мотор и пойдем на веслах, они побегут?
– Побегут.
– Тогда приготовились. Николай Иваныч, глуши мотор! Звук!
Миша:
– Тихо! Я записываю!
Они далеко забираются в птичий мир. Андрей снимает то общие планы – цапель, стоящих у стены камыша, уток и лебедей, громадными стаями кормящихся на мелких местах, чаек, сотнями срывающихся с отмели, то, наоборот, «крупняки»: овсяночку-ремеза, пикающую из своей сплетенной из травы «рукавички», ныряющих за рыбешкой зимородков, варакушку – птичку, превосходно выводящую соловьиные трели, жадно заглатывающих рыбью мелочь пеликанов… Разных, в общем, птиц – поющих, летящих, сидящих на гнездах. Без единого человеческого звука. Ну, может, лодка скрипнет или шепот: «Я чувствую. Это получится. Если бы Гарик был с нами, он бы вложил бы в эти паузы свое железо и отсюда бы как раз пошли вибрации…»
Потом, когда многое уже снято и записано, они вновь оказываются на раскатах. Их разрывает от впечатлений. Они громко говорят, хохочут, кто-то курит.
Брайан:
– Тут основная фишка в том, что идут параллельные потоки времени. Не удастся делать одну тему, потом другую, потому что они одновременно звучат. Это звук Хаоса. И это самое офигительное: гнать три-четыре темы одновременно – причем, может быть, в разных направлениях… Одна – на угасание, другая – на подъем. Третья – только крупными крапинами, как бы вспышками… Хендрикс умел такие штуки делать. Ну и Майлз.
Алексей:
– Да, обалденно.
Они тихо скатываются по реке среди птичьего гомона.
– Когда я бываю здесь, – вдруг тихо вступает Николай Иванович, – я почему-то не могу избавиться от мысли, что Бог есть. И чем больше узнаю – про Большой взрыв… Про то, что весь этот мир, вся вселенная создалась из какого-то невероятного по плотности кусочка материи величиной с орех… с зерно… Непредставимо, да и не имеет значения… Какое нужно количество совпадений, чтобы это зерно породило такое разнообразие жизни, как здесь? Не-ве-ро-ят-но-е. Нигде во вселенной никакой жизни не обнаружено… А это значит – либо Бог… Либо законы эволюции на этой планете, вопреки космическим законам, божественны…
Брайан:
– Точно. Такая мысль здесь запросто может прийти в голову.
Они вновь включают мотор и правят к голой глинистой косе, последней суше у моря. Вся коса покрыта следами птиц.
Андрей с камерой спрыгивает на землю, смотрит на эту клинопись следов и снимает.
Алексей:
– Что увидел?
– Я поместил бы это на обложку альбома. Есть у кого-нибудь нормальный фотоаппарат? Щелкните. – Продолжая рассматривать окрестности в глазок камеры, вдруг видит вышку: – А это что за елда?
– А это вышка. Буровая. Компании «Глобал ойл». Из-за нее был большой скандал, опасались, что зимой – тут же льды – будет авария, разлив нефти на границе с заповедником. Но оказалось, ничего – пять лет уже. Видно, что на буровой сидит, отдыхая, множество птиц.
Брайан отходит от других, садится на бревно, слушает. Николай Иванович, желая, видимо, продолжить разговор и не очень-то интересуясь разгрузкой лодки, приближается к нему:
– Брайан… Кстати, почему вас называют Брайан? Это ваше настоящее имя? – Чувствует себя неловко. – Извините…
– Да нет, я люблю рассказывать о Брайане. Был такой музыкант – Брайан Джонс. Настоящий денди эпохи битников! Когда в Европу стали приезжать первые рок-банды из Америки, он ездил с ними из страны в страну и в точности снял их манеру играть. А потом создал группу «Роллинг Стоунз», которая стала играть ритм-энд-блюз по-настоящему, как это делают черные. А еще он ездил по миру и собирал звуки. Короче, для меня музыка началась с одной пластинки, где он представляет марокканских трубачей из Джуджуки. Вот поэтому я и Брайан…
– Вот как… А я, признаться, до вас не имел дело с музыкантами…
А теперь – у меня в голове не укладывается, как за всю мою жизнь, слушая птиц, я ни разу не подумал о музыке? Наверно, музыка была не нужна. Птиц хватало. Но то, что вы придумали, меня просто ошеломляет, потому что… Ведь это разные уровни сознания… И нужно обладать редким чувством гармонии мира… Вы понимаете?
– Думаю, да.
– А я не пойму, пока не услышу… – признается Николай Иванович.
– Услышите.
– Но гармония мира?
