Дина Рубина - По дороге из Гейдельберга
– Ну и как выкрутились? – спросила я.
– Пришлось документы девочке покупать…
– Какие документы?
– Что она княгиня.
– А разве в России можно купить такие документы?
– В России, деточка, – сказала она, – все сейчас купить можно…
Она вздохнула, поколебалась – говорить или нет, потом решилась:
– У нас, когда Эльза не в духе, она проговаривается. Хотя и – слов нет! – графине предана, как курица петуху. Но ежли что не по ней, ежли графиня в чем отказала – так и бурчит, так целый день и бормочет, сплетни вяжет…
– И что ж за сплетни?
– Да так, глупости… – неохотно проговорила она, вероятно, жалея, что коснулась этой темы. – Бурчит, что графиня легко так решает эти семейные проблемы, оттого что в свое время и для нее пришлось документами озаботиться… Мол, старому графу, как только он узнал, что сын влюбился в девушку из монастыря…
– В какую девушку из монастыря?
– Так ее, вроде, в монастыре прятали, – пояснила моя собеседница. – И как там они с молодым графом встретились, неизвестно, но такая безумная случилась между ними любовь… Я уж не знаю сейчас, что правда, а что нет, но только старшенький-то у них сорок пятого года рождения… – Она вдруг умолкла, как спохватилась. – Ну и, словом, старому графу ничего другого не оставалось, как и ей документы выправить… Ой, да я же говорю – глупости все это, какая разница – кто, где… Эльза – просто сплетница старая!.. А насчет Алексиса, я тоже думаю – совет да любовь. Подумаешь – простая! А наша-то императрица, Катерина Первая, – разве не простая была? Не Катька обозная?! И ничего, что ребеночек раньше родится. Это ж не средневековье какое, что девицу, бывало, привяжут волосьями к телеге да и волокут по деревне – ужас!
– Вообще-то они небогатые, – сказала она доверительно. – Денег-то у них нет. Я месяца три назад была в крыле молодого графа, помогала с приемом в честь помолвки его дочери, средней внучки графини. Так я вам скажу: вот я – эмигрантка, но как по мне, мое постельное белье куда лучше графского – крепкое, чистый хлопок и лен. Знаете, ивановская мануфактура. А у наших-то, у графьев – все белье, скатерти, занавески… такое все старое, тонкое, ветхое… Я перед приемами начищаю на кухне мятые их серебряные плошки-тарелки. Господи, говорю, да как же можно таким знатным гостям на такой рухляди подавать? А Эльза мне в ответ: ты только сдуру при графине этого не ляпни. Это посуда фамильная, с гербами, шестнадцатый век…
Мой друг с женой докурили свои сигареты, и он легонько постучал ногтем по стеклу часов… Мне сегодня еще надо было добираться до Кёльна.
А наша провожатая никак не могла расстаться со мной, «ташкентской весточкой». Все время обрывала себя, спрашивала с надеждой:
– А Юсуфа Рахматуллаевича из «Узбекбирляшу», случайно, не знали? А Оганесяна – он в семидесятых был начальником главка?..
Мой друг открыл дверцу машины, сел за руль. Махнул мне нетерпеливо…
– Красиво у нас, когда охота, – сказала она. – Все егеря окрестные съезжаются, такие костюмы роскошные, все на лошадях… Рога трубят – аж досюда звуки доносятся, воздух-то какой у нас – горный, прозрачный…
Стали уже прощаться совсем. Я села в машину. А она все стояла у дверцы и, наклонившись к окну, повторяла:
– Вы еще приезжайте, я познакомлю вас с графиней, она простая, живая такая, вот на вас похожа, даже внешне… Португалия, а там Испания близко… Такие, знаете, черноглазые края…
– Знаю, – сказала я.
Мы стояли на перроне, ждали поезда на Кёльн. Неподалеку от нас прогуливалась немолодая, но статная, с модной прической на красиво посаженной голове, женщина. Несколько раз мой взгляд задерживался на ней, и я вдруг подумала, что именно такой представляю себе графиню из замка.
И пока я ожидала свой поезд, на перрон прибыла электричка.
Женщина вошла в освещенный вагон, села у окна и, стянув перчатки, принялась, глядя в свое отражение, взбадривать ладонью прическу, поддавая себе легких подзатыльников и похлопывая по вискам, словно приводя в чувство. Взгляд ее был направлен в стекло, в никуда – отстранен… Но я-то видела ее внутри освещенного вагона, и значит, наша мимолетная встреча все еще длилась.
Наконец, поезд дрогнул, качнулся и поволок ее прочь, как волокли в старину неверную жену или потерявшую стыд девицу, прикрутив волосьями к телеге…
