Александр Воронин - Я буду ездить на Форде
– 'Полосатый рейс' – полная дурь, – возразил Сашка, – а таких фильмов, как 'Джентельмены удачи' в советском кино двадцать штук не наберется. Но съездить можно, посмотрим, что у него есть. Как ты думаешь, сколько нам на бензин надо?
– Тридцать марок хватит, – сказал Андрей. – Скинемся по десятке – и мы в Нюрнберге.
– Я не поеду, – испугался Стас. Он очень тяжело переживал 'синдром чужой страны', и ему страшно было представить, как это можно куда-то поехать.
– Значит, по пятнадцать сложимся, – сказал Андрей Сашке. – У аусзидлера спросим, может, кому 'Форд' нужен. Загоним его марок за сто, а вернемся автостопом.
– Идет, – согласился Сашка. – Собираемся?
– Собираемся, – сказал Андрей.
Через десять минут друзья уже выходили, пообещав Стасу вернуться в понедельник.
Но вернулись они только в четверг. Их привез из города хаусмайстер на своей новенькой 'Джасти'.
– В полиции мы были, – с порога начал рассказывать Стасу Андрей.
– Из-за тебя туда попали, – добавил Сашка. – В Нюрнберге выехали на улицу, где чего-то строили. Тут же полицейский стоял, движение регулировал. Ну, Андрей и подвалил к нему: 'Заген зи битте, как нам на Зальцштрассе проехать'. А он нашими документами поинтересовался, и мы 'проехали'. Только не туда, куда хотели.
– Они мне всё кражу бензина пытались повесить, – сказал Андрей. – Говорят: 'У тебя шланг с канистрой в багажнике был, рассказывай, где бензин воровал'. А если я его нигде не воровал. Пытался, но не получилось. Им сказал, что даже и не пытался.
– Что вам теперь будет? – спросил Стас. Последние два дня болезнь у него прогрессировала.
– Ничего не будет, – ответил Андрей. – Преступлений мы не совершали, а за то, что машина не на учете, какой-нибудь штраф выпишут. Но и его не получат, потому что мы на социале, и нам выдают тот минимум, без которого нельзя. Жалко, 'Форд' отобрали. Такая тачка была! По автобану двести шел без напряга.
– Больше никаких машин 'в подарок' не берем, – перебил его Сашка. – Как найдем работу – купим какую-нибудь подешевле, но чтобы с ТЮФом. А пока автостопом поездим – дёшево и спокойно.
Андрей возражать не стал, выдержал паузу, а потом оскалившись, почти сквозь зубы, произнес:
– Вчера другу звонил, в Казань. Он там 'Форд Эксплорер' купил. А я тут за немцами шрот собираю.
Два года спустя, воскресным солнечным утром, я предложил жене прокатиться сегодня по ленинским местам.
– Это по каким? – спросила она.
– По тем, где я жил, когда ты ко мне еще не приехала.
– Поехали. Я фотоаппарат возьму, – все-таки, часть нашей истории. И потом, может, там пейзажи красивые будут.
– Конечно, будут, – сказал я. И мы поехали.
Хутор, в котором жили Андрей и Сашка, был одним из главных пунктов нашего путешествия. Знакомая 'Субару' стояла всё на том же месте. Я припарковался рядом и с некоторым волнением вошел в открытую дверь. Два года назад она запиралась.
По коридору бегали неумытые дети неясной национальности. Я нажал кнопку звонка хаусмайстера. До того он видел меня всего один раз, предупредив Андрея, что чужим у них ночевать запрещено, и, конечно, сейчас не узнал. Но Андрея с Сашкой помнил хорошо.
– Они уже больше года здесь не живут, – сказал он мне. – Александр добровольно вернулся в Россию, а у Андрея были неприятности с полицией (по-немецки это звучало 'Он имел много проблем с полицией'), и его депортировали.
Про Стаса Маркдебурга я не спрашивал. Он еще тогда, в период обострения болезни отчуждения, сказал, что уж лучше в Чечне воевать, чем в чужой стране всю жизнь маяться, и попросился назад. Но кто этого не испытал, его не поймет.
3
Гостиница 'Шахтер' мне казалась похожей на Ноев ковчег. Каждой твари по паре. Две еврейки-учительницы, мама с дочкой. Возраст – примерно двадцать пять и пятьдесят. Похожие на лягушек – лица в бородавках, глаза выпученные. Приехали в Мурманск на поиски счастья, которое описывалось двумя словами: квартира, мужик.
Почему жизнь устроена так, что даже таких мелочей на всех не достается, и бесхитростные естественные желания становятся недоступной мечтой?
Еще две женщины. Обоим около тридцати, эффектные. Их мечту можно описать одним словом – деньги. Бросили в мою сторону быстрый опытный взгляд и равнодушно отвернулись – молод и беден. В то время у меня было всё, кроме денег и страха, но это интересно только девушкам моложе двадцати.
Два парня. Матросы. Володька с выбитым передним зубом. Охотно рассказывает о своих любовных похождениях. Серега. Я ему чем-то симпатичен. Говорит, что имел неосторожность получить в тещи доктора каких-то наук и профессора Харьковского университета. Не выдержал интеллектуального напора и бежал. Надеется заработать денег и устроить жизнь без постороннего вмешательства.
– Она, хоть и умная, – говорит он мне про тещу, – но дура. Не может понять простой вещи – ее дочь любит меня, я отвечаю взаимностью, и нечего в нашу жизнь лезть.
Мне нравится слушать 'про взаимность', и Серега рассказывает всё. О первом свидании, о первом поцелуе, о том, как он ночью пробирался к своей будущей жене в комнату. Серега смуглый, симпатичный и добрый. Фамилия у него Черный, и когда он ее назвал, я не поверил. Думал, что шутит. В доказательство он показал свой паспорт. Да, действительно, Чёрный Сергей Иванович, пятьдесят пятого года рождения, украинец. Привет, Сергей, сто лет тебя не видал. Ну как, помирился с тещей? Я думаю, ты давно уже понял, что она просто завидовала своей дочери. Ее лысый хрыч даже в лучшие годы таким орлом, как ты, не был.
Несколько одиночных персонажей. Девушка. Свеженькая, но не очень симпатичная. Зовут Таня. Окончила с красным дипломом экономический факультет ЛГУ. Пригнали по распределению в какую-то контору. Контора платит за койку в двухместном номере 'Шахтера' и обещает через месяц дать комнату в общаге. Улыбается Таня часто, а зря. Зубы кривые. Через пару недель рядом с ней появился коренастый парнишка с лихо закрывающей правый глаз челкой. Белая ночь. Они сидят в парке на скамейке, целуются и смотрят на меня – вижу ли, как они счастливы? Вижу и рад за вас.
Инженер Юра. Матрос Володька сказал про него – 'Тощёй, как жертва Бухенвальда'. Я думал, может, больной, язва там или рак. Да нет, жрет всё, и помногу. Смотрит на нас недружелюбно. Специалист в командировке. Одет, как последний нищий – темно-серые холщевые штаны и помазелевая рубашка. Куда он деньги девает? К нему приходят коллеги, разговаривают с уважением. Хороший специалист.
Пал-Палыч. Нос картошкой, губы толстые, лицо рябое. Добрейший человек. Тот самый, кто меня палтусом угощал. Отработал контракт в Антарктиде, на какой-то станции. Приехал за новым назначением. Профессия более редкая, чем космонавт – завхоз полярной станции и по совместительству повар. Но тоже не ресторанный, а с учетом специфики полярных зимовок.
Были еще: проводник винного вагона из Молдавии, пожилой учитель музыки (зачем он приехал?), искатели приключений обоих полов в возрасте от двадцати пяти до сорока, командировочные. Но я, пожалуй, на этом остановлюсь, а то можно и до меня дойти.
4
Привыкнуть к спокойной, бездельной жизни в 'Шахтере' усилий не требовалось. Через неделю установился определенный ритм, и день проходил легко и нескучно. В обед я слушал по радио 'литературные чтения'. Читали Кэндзабуро Оэ 'Объяли меня воды…'. Вечером, около семи, большинство жильцов этажа собиралось в холле, у телевизора. Я больше смотрел на людей, чем на телевизор. Мурманский канал, в основном, нажимал на подготовку к мойвенной путине, а центральный гнал такую коммунистическую муть, что было неловко за дикторов и актеров, вынужденных произносить невыговариваемое. Один раз, правда, случилась маленькая сенсация. Ведущий (нет, это был лондонский корреспондент 'Международной панорамы'), отвечая на просьбы телезрителей (?!) включил в программу песню группы 'Смоки', добавив, что сам он, в отличие от своей дочери, об этой группе мало что знает. Кажется, это был первый случай, когда советское телевидение показало выступление западной рокгруппы. До того, да и несколько лет после, по категории 'зарубежной музыки' проходили исключительно Карел Готт и балет телевидения ГДР. Кстати, 'пражский соловей' при первой возможности перелетел от восточной кормушки к западной, специализировался на 'дойчер шлягер' и радует своим божественным голосом немецких старушек, регулярно появляясь на TV-каналах 'АРД' и 'ЦДФ'. Судьба же балета ГДР печальна. Талии у балерин со временем увеличились, колготки порвались, и публика их больше видеть не пожелала.
После вечера с телевизором начиналась белая ночь с солнцем точно на севере.
– Мало того, что солнце всю ночь светит, так оно еще север с югом перепутало, – шутил Серега.
Я улыбался ему и шел гулять.
Первым пунктом ночного обхода были автомобили около шведского консульства. Сверкающие глянцем 'Вольво' с выпяченными, как нижняя челюсть, бамперами, 'Сааб'с красиво изогнутой передней панелью, аккуратный – как коробочка – 'Гольф'. Три последних года я каждый месяц ждал новый 'За рулем' и рубрику 'В мире моторов' к следующему месяцу знал уже наизусть. В тех, дальних от Мурманска, краях, где я родился, западные автомобили не водились. И теперь, впервые увидев их 'живьем', я не мог досыта наглядеться. На каждый, проезжающий мимо, старенький 'Опель' моя голова поворачивалась, как стрелка компаса на магнит, и в уме лихорадочно пробегали таблицы технических характеристик. Через несколько дней милиционеры, дежурившие у дверей шведского консульства, обратили внимание на подозрительного парня, каждую ночь отирающегося около автомобилей, и сделали вялую попытку его задержать. Я от этой попытки удачно уклонился и больше к консульству не подходил.
