Лебедев Andrew - Смоляночка
А Полинка после утренней молитвы и утреннего чаю, когда до занятий оставалось немного времени, достала свой альбом и записала.
Тщетно я скрываю сердца муки люты
Тщетно я спокойною кажусь
Не могу спокойна быть я ни минуты
Не могу. Как много я ни тщусь
Сердце тяжким стоном, очи током слезным
Извлекают тайну муки сей
Ты мое старанье сделал бесполезным
Ты. О хищник вольности моей
Ввергнута тобою я в сию злу долю
Ты спокойный дух мой возмутил
Ты мою свободу пременил в неволю
Ты утехи в гордость обратил. …
Глава вторая
В которой Даша готовится расстаться с невинностью.
Девочки принимали ванну всегда только в присутствии дамы.
Это чтобы не рассматривать себя пристально. И не трогать себя там, где не следует себя трогать.
После признания, которое Даша сделала Полине. Та целую неделю с подругою не разговаривала. Приревновала. Обиделась за своё обожание.
Ведь каждой смоляночке было положено выбрать себе объект для обожания. Когда они были зелеными лягушонками – когда они учились в младших классах, они должны были выбирать своё обожание из девочек старшей предвыпускной группы. Чтобы у каждой лягушки была своя "бель". И когда "бель" проходила по коридору или когда лягушонок сталкивался со своим обожанием в церкви или в кантине, лягушонку следовало набрав побольше воздуха, грустно вздохнуть и отчетливо произнести, "кель эте Белле!" "муа жё рев!"…
А когда лягушонок сам становился красавицей – выпускницей и у него появлялись свои собственные обожатели из младшей группы, своё обожание следовало перенести на мужчину… На кого-нибудь из великих князей… Или на самого государя. Ведь смолянки часто становились фрейлинами. Вот и Полинка. Она мечтала стать фрейлиною наследника. Александра Павловича.
А эта Дашка Азарова – она со свом сном все испортила. Она сказала, что они с Александром Павловичем… Что они – махались!
Но детская обида недолговечна.
И когда Дашутка оправившись после болезни впервые вышла на двор, она встретила там Полиньку, которая сказала, – - Mais, sait-tu, petit ami, que meme a present tu es jolie a croquer, parole!* – Ah tu vien de m"absoudre ma jenereux ami! – воскликнула Даша, обнимая Полинку.** • знаешь, маленькая, ты все так же хороша, словно Херувим, Клянусь тебе! • Ах, ты меня простила, великодушная моя подруга!
И девочки снова принялись мечтать.
– Il avait de ces attentions – Et jurons – Celui qui avait des delicatesses – C"etait un butor – Et avec cela brave maniant et merveille l"epee le sable et le pistolet* • – он внимательный • – он грубый • – он нежный • – он мужлан • – он смелый, он прекрасно владеет шпагой, саблей и пистолетом – Но кто же он у тебя? – спросила наконец Полинька, – Как его имя?
– Я еще не решила, – ответила Дашутка.
И хихикнув, обняла подругу за талию и принялась читать ей стихи:
Вовеки не пленюсь красавицей иной Ты ведай. Я тобой всегда прельщаться стану По смерть не пременюсь вовек жар будет мой Вовек я буду мыслью той доколе не увяну – Кто это сочинил? – спросила Полинька – Он, тот что владеет и шпагой и пистолетом, – лукаво улыбнувшись, ответила Даша.
– Ну кто? Дит муа!
– Пусть это будет Николя!
– Николай Павлович? – изумленно приподняв брови спросила Полинька.
– Почему обязательно Павлович? – передернула плечиками Дашутка, – пусть просто будет Николя! …
Мадмуазель Бежо учила не только французскому языку, но так же учила девочек и рукоделью. Вышивать гладью, делать подушки с рисунком девочки научились еще в прошлом-позапрошлом году. Всем своим родственникам на Рождество вышивку дарили-передарили.
А теперь мадмуазель Бежо показывала девочкам искусство вышивки по толстому полотну, как во Франции делаются настоящие гобелены.
– Мы можем теперь начать делать этот гобелен, а работу над ним закончат те девочки, что придут сюда учиться через десять лет, – на своём южно-французском картавила мадмуазель Бежо, – ведь настоящий гобелен делается много-много лет.
– И зачем нам это нужно? – пожав плечиками неслышно шепнула Полинька.
– Тихо, не то сейчас она нас в тёмную на колени поставит, – шикнула на подругу Даша.
– За основу рисунка нового гобелена мы примем иллюстрацию к роману испанского писателя Мигеля де Сервантеса Дон Кихот, – сказала мадмуазель Бежо, – иллюстрацию к тому месту в романе, где Дон Кихот из Ламанчи беседует с заколдованной ученой головой.
– С заколдованной ученой попой, – прошептала Полинька.
Даша не удержалась и прыснула.
– Что? – вскинулась мадмуазель Бежо, – это ты, маленькая смутьянка?
Бежо подошла к Даше и взяв ее за подбородок, приподняла ее лицо.
– Сегодня ты смеёшься над своей метрессой в классе, а завтра на площади ты будешь призывать отрубить голову своему монарху?
Дашу все еще сотрясал нервный смех.
Ей очень сильно представилась говорящая зачарованная попа среди стола, вокруг которого столпились рыцари и вельможи, которые с полною серьезностью задают этой заднице вопросы. А та им отвечает…
И вместо того, чтобы повиниться перед мадмуазель Бежо, Даша вдруг еще сильнее задрожала и наконец прыснула самым откровенным смехом.
– Вон из класса, – закричала мадмуазель Бежо, – два часа на коленях в темной комнате, нет. Три часа!
Елистрат – старый, переслуживший свои двадцать лет солдат из инвалидной команды, горестно вздохнув, закрыл за Дашей дверь. Закрыл и ключ повернул.
Ах, как страшно в тёмной комнате!
Тут паутина. Тут пауки.
И наверное, мыши.
А надо стоять на коленках. И все время кажется, что пауки и мыши подбираются к тебе. Лезут по подолу платья. Подбираются под подол.
Брррр!
Даша на всякий случай стала молиться:
Пресвятая владычица моя, Богородица, святыми Твоими и всесильными мольбами отжени от меня смиренной и окоянной рабы твоей уныние, неразумие, нерадение и вся скверныя лукавая и хульная помышления от окоянного моего сердца и от помраченного ума моего, и погаси пламень страстей моих, яко нища есмь и окаянна раба Твоя. И избави мя от многих лютых воспоминаний и предприятий, и от всех действ злых свободи мя. Яко благословенна еси от всех родов, и славится пречестное Имя Твое во веки веков…
Не успела Даша сказать "аминь", как ключ в дверях снова со стуком поворотился.
– Вот товарку тебе привел, чтоб не так страшно было, – сказал Елистрат.
Это была Полинька.
Подружки обнялись.
– А тебя за что? – спросила Даша.
– А я как тебя выгнали, тоже хохотать принялась, – сказала Полинька.
– И что теперь с нами будет? – спросила Даша.
– А ничего не будет, – ответила Полинька, – через час выпустят.
Но час этот тянулся чрезмерно долго.
Коленки резало.
И подъемы стоп затекали.
– Полинка, тьян, а если бы кто вдруг узнал, что ты или я невинности лишились, что бы с нами сделали, как ты думаешь?
– А кто нас невинности бы лишил? – переспросила Полинька.
– Это не важно, – нараспев сказала Даша, – важно что вот узнали бы, что ты или я уже с кем то махаемся, как ты думаешь, нас бы только в тёмную или куда подальше посадили?
– С Елистратом что ли махаемся? – недоуменно пожала плечиками Полинька.
– Дура что ли! Какая разница с кем – хоть с истопником Ерофеем, хоть с поручиком Ордынским из Семеновского полка, важно что с нами бы сделали?
– Нет, Дашутка, есть разница, – ответила Полинька, – если бы тебя истопник Ерофей девичества лишил, его бы под палки, да в каторгу. А тебя к папиньке в деревню, или в монастырь. А случись тебе с наследником махаться, так тебя бы сразу до окончания прямиком ко двору фрейлиной Его Величества…
– А если обрюхатил? – спросила Даша. – то сразу за какого-нибудь корнета или прапорщика замуж и с ним в его именьице в отставку, – подытожила умная Полинька.
– Ой, хочу обрюхатиться от наследника! – воскликнула Даша.
– И я тоже готова, – сказала Полинька.
И подруги обнявшись принялись мечтать о том, как он примется их трогать и там и тут. И как потом даст потрогать свой…
А вечером Полинька переписала себе в альбом:
Зрел ли ты, певец Тиисский
Как в лугу весной бычка
Пляшут девушки российски
Под свирелью пастушка?
Как склоняясь главами ходят,
Башмаками Влад стучат
Тихо руки, взор поводят
И плечами говорят?
Как их лентами златыми
Челы белые блестят
Под жемчугами драгими
Груди нежные дышат?
Как сквозь жилки голубые
Льется розовая кровь
На ланитах огневые
Ямки врезала любовь?
Как их брови соболины
Полный искр соколий взгляд
Их усмешка-души львины
И орлов сердца разят?
Коль бы видел ты сих красных
Тыб гречанок пеозабыл
И на крыльях сладострастных
Твой Эрот прикован был.
***
Он весьма проворно справлялся со всеми ее застежками. Проворно и умело.
Даше почему-то стало вдруг страшно. Это случится сейчас. Коленки предательски затряслись. Рубашка казалась ей совсем прозрачной. Голова кружится. Кружится от счастья и страха. И от храбрости своей. И его отчаянности. Только бы в обморок не упасть – вот будет совсем нехорошо. Глупо будет.
