Владимир Колганов - Лулу
Из всего сказанного существенно лишь то, что мое рабочее место располагается не в солидном отеле и даже не в меблированных комнатах, сдаваемых, как правило, всего-то на несколько часов либо на одну бессонную ночь бесприютным парочкам, которым не терпится дать друг другу немного душевной теплоты и ласки. А то ведь еще бывают и на редкость стеснительные клиенты, чем-то похожие на меня. Те самые, что не решаются привести девчонку в свою холостяцкую квартиру на виду у сидящих на скамейке близ дома пожилых матрон, да к тому же под пристальным взглядом бдительной консьержки. Она бы и сама не прочь приголубить старичка, сколько краски изводит, чтобы скрыть седину, а толку-то… Нет, правда, в последнее время и вовсе — как приговор! То и дело стали возникать прежние подруги, заботливо осведомляясь: мол, ты по-прежнему один или свято место пусто недолго оставалось? Ну и что им на это отвечать — что-то вроде «вам-то, милые дамы, какое дело?».
Впрочем, по поводу «старичка» я, видимо, загнул. Больше сорока, ну, скажем, сорока пяти, мне не дают — конечно, если не заглядывать в мой паспорт. Однако соседи все про всех знают. Можно подумать, будто вылеживались мы всем подъездом в одной палате для недоношенных детей в том самом роддоме имени Грауермана, что располагался когда-то на Арбате. И с той поры по должности либо по велению души надзирали они за мной с превеликим тщанием, а потому все сколько-нибудь существенные события моей личной жизни знают наперечет. Во всяком случае, такое иногда складывается впечатление, если судить по их вроде бы ни с того ни с сего приветливым, а иногда и просто до омерзения сочувственным взглядам, словно бы понимают они обо мне гораздо больше, чем в собственной биографии разбираются. Но это к слову, притом выражаясь их не слишком-то изысканным языком.
Обязанности мои с виду совсем не хлопотные. Сидя в полумраке своей каморки недалеко от парадной двери, тычу пальцем по клавиатуре компьютера. Никому и в голову не придет, что здесь закладываются основы финансового благополучия нашего заведения. А дело в том, что изображения всех входящих посетителей направляются в мой ноутбук, который, покопавшись в памяти, сам определяет, кто есть кто, а уж затем выкладывает на дисплей всю подноготную — где да как и в чем недостойном сей господин был уличен. Само собой, речь не идет о том, что некто привык сморкаться в занавеску, — в нашем деле обмен полезной информацией более чем основательно налажен, особенно в тех случаях, когда реальный владелец нескольких заведений оказывается один. Увы, но даже самая совершенная техника, тот знаменитый западный хай-тек, нередко дает сбой, молчаливо признаваясь в собственном бессилии. В том ли закавыка, что заглянул к нам новичок либо ранее проштрафившийся клиент явился тщательно загримированный, но, в чем бы ни заключалась на этот раз причина, крупье в игорных залах могут оказаться безоружными перед лицом завзятого шулера либо многоопытного профессионала, ну а податливые на ласку девчонки в шикарных номерах рискуют подцепить какую-нибудь хворь, чреватую длительным отлучением от любимого занятия.
Вот тут-то и наступает мой черед! И гаснет экран компьютера, и топтуны у входа по моему тайному сигналу вынуждают посетителя так или иначе проявить свой нрав либо похвастать содержимым кошелька. Моя же задача — зафиксировать его реакцию и на основе личных впечатлений нарисовать психологический портрет, максимально соответствующий неведомому покамест оригиналу, либо же выявить черты, однозначно указывающие на внесенного в черный список фигуранта. Ну а дальше…
Здесь следует пояснить, что мои скромные познания в практической психологии востребованы в основном лишь в период летних отпусков, когда обычная московская клиентура находит удовлетворение своим пагубным страстям вдали от мест привычного обитания. Ее же отсутствие восполняют заезжие гастролеры да охочие до российской экзотики туристы, для которых летняя Москва — это все равно что Лимасол или Монте-Карло для москвича, само собой в зависимости от уровня задекларированных доходов.
Что до меня, то я путешествовать не люблю, стремление к перемене места обитания мне не свойственно, даже если речь идет о настоятельных рекомендациях врачей. Ведь все равно же лучше гор, и моря, и первого свидания под покровом южной ночи уже не будет ничего. Не будет всего того, что… В общем, стоит только мне представить, будто нужно околачиваться в очереди на регистрацию в аэропорту, трястись часами, преодолевая тошноту, в автобусе или автомобиле, как внезапно, вопреки инстинкту самосохранения и житейской логике, само собой появляется желание выпрыгнуть прямо на ходу, лишь бы прекратить это хотя бы еще и не начавшееся, но уже заведомо бессмысленное движение к чему-то, кем-то обозначенному как счастие. Наверное, вы скажете, что я ленив, и будете в какой-то мере, однако же вполне определенно правы.
Коль скоро речь зашла об удовольствиях и поддержании более или менее сносного здоровья, должен заявить, что с бутербродами в кармане я слегка приврал. То есть не то чтобы приврал, но опасаюсь, как бы кое у кого не сложилось превратное представление о достоинствах нашей ресторанной кухни. Кормят меня здесь, как и положено, в полном соответствии с назначенной диетой и ничуть не хуже, чем в «Макдоналдсе» или же в самой изысканной харчевне где-нибудь на Елисейских Полях. Короче, не сомневайтесь — кормят словно на убой! Ну а бутерброды — это так, для поддержания бодрости духа и внутреннего равновесия, то есть на верх сытости или когда повара из-за обжорства клиентуры с моими морковными биточками изрядно запоздают. Признаться, чем себе там набивают утробу особо выдающиеся посетители, мне неведомо, да я и не сказал бы, что мне это очень интересно. Но только когда они покидают наше заведение, их прямо-таки распирает — пуговицы на рубашке не застегиваются, живот вываливается из штанов, еще чуть-чуть — и вся эта портняжная конструкция с протяжным скрипом разъедется по швам и… Эх, будь у меня такой всеядный и вместительный живот, я бы уж точно здесь не засиделся!
В этой ситуации вполне резонно возникает вот какой вопрос, который уже не раз мне задавали:
— Послушай, а зачем тебе все это надо? Что ты нашел в таком малопочтенном деле, которое подходит скорее уж тюремным цирикам или же опытным соглядатаям?
Что тут ответить? Вероятно, не будь я начисто лишен иных способностей, наверняка нашел бы себе занятие куда более достойное. Но так уж повернулась моя судьба, так уж сложились воедино прежде разрозненные, к тому же не вполне доходчиво выраженные обстоятельства, что здесь, в старинном особняке, принадлежавшем в самодержавные времена какой-то богатенькой купчихе, здесь, в крохотной каморке поблизости от входа, за огромным полупрозрачным стеклом в золоченой раме, замаскированным под зеркало, и находится место моего ночного заработка.
Не следует думать, что работы у меня каждой ночью невпроворот. Случается иногда и временное затишье, когда клиент по независящим от нас причинам куда-то пропадает, словно бы ни с того ни с сего возникли у него совсем иные, несвойственные свободному, я бы сказал, вполне самодостаточному индивиду обязательства, быть может связанные именно с лишением свободы. Вот стоило предположить такой исход, как словно бы слышу:
— Ох, не накликать бы тебе беды!..
А и черт с ними — без работы точно не останусь! Так вот, в такие-то для дела не слишком благоприятные, наполненные тоскливым ожиданием часы самое подходящее занятие — почитать какую-нибудь книжку. Не столько для души, а исключительно чтобы в уединении и с пользой скоротать освободившееся время — спать-то у нас на службе не положено. Конечно, имей я столь распространенную ныне склонность к пустопорожней болтовне, мог бы и с топтунами поговорить о том о сем. Топтуны ведь тоже люди, все-то они про нас с вами понимают, им ведь тоже хочется немного душу отвести. Вы спросите — с чего бы это? Так ведь наболело! Дай только ему волю, он такую прорву отборного компромата про любого из вас выложит, что мало не покажется… Увы, согласно с давних пор сложившемуся у меня проверенному опытом убеждению, разговоры по большей части сокращают нашу жизнь ровно на то самое время, в течение которого они продолжаются. А там кто знает — разговориться не успеешь, и вдруг оказывается, что жизнь-то прожита…
Можете мне не верить, но иногда я и сам кое-что пишу. Обычно это происходит сразу же после сна и, что особенно обидно, на пустой желудок, так что более двух-трех страниц не наработаешь. При этом в голове возникает некое шуршание, напоминающее шелест переворачиваемых страниц, и словно чей-то голос, спросонья кто именно и не разберешь, прокашлявшись для порядка, начинает зачитывать мне текст, только успевай записывать… Знаете, поначалу собирался сочинить нечто маловразумительное в стиле фэнтези — уж это нынче в моде! Но тут ведь вот какая происходит несуразица. Спрашивается, зачем писать и кому все это нужно, если более или менее здравомыслящему человеку с умеренным воображением достаточно просто-напросто прилечь на свой любимый, кое-где уже слегка продавленный диван в весьма уютном обрамлении — торшер, подушка, рюмка коньяка — и фантазируй себе сколько душеньке угодно! Кому что требуется и кому какой предпочтителен сюжет… Далее следовало бы привести полный перечень наиболее привлекательных видений, ну словно бы порекомендовать самый ходовой товар — да ладно, уж как-нибудь сами разберетесь. Словом, в итоге с фэнтези не задалось, да и с написанием очередной главы «Истории проституции в России» тоже не слишком удачно получается. И на то есть свои, не менее важные причины…
