Мигель Сихуко - Просвещенные
Публикация романов настолько укрепила позиции Сальвадора, что он стал наездами бывать на Филиппинах, проводил исследования, участвовал в круглых столах и предвыборных кампаниях, вступал в альянсы с другими деятелями искусств. В 1978 году он взялся писать «Войну и жир» — колонку в The Manila Times, которая просуществовала много лет. Его уже давно не переиздававшийся путеводитель «Мои Филиппинские острова» (с 80 цветными иллюстрациями)[23] был, несмотря на беззастенчивую субъективность, рекомендован в Publisher's Weekly как «самая достоверная книга о филиппинском [sic] народе… занимательная и смелая, под завязку набитая живыми картинами и анекдотами, поведать которые может лишь рассказчик, слишком хорошо знакомый с материалом… Автор представляет свою тропическую родину в контексте всего остального мира, стараясь избавить ее от культурной изоляции и распространенного взгляда на Филиппины как на страну сугубо экзотическую». Позднее, в 1982-м, Сальвадор выпустил «Фили-что?»[24], сатирический путеводитель, в котором отслеживалось падение его родины с положения «ворот в Азию» и гордой американской колонии до плутократии под властью «деспота с недержанием». На Филиппинах книга была запрещена режимом Маркоса, вследствие чего весьма неплохо разошлась за рубежом.
В 1980-х, когда мировые фондовые рынки росли на дрожжах жажды наживы, а матроны с пышными прическами еженедельно ходили на тренировки по методу Джейн Фонды, на Филиппинах произошла народная революция Корасон Акино[25], обозначившая новый виток развития. Именно в этом климате нравственных противоречий Сальвадор наконец обрел уважение и вес, к которым так стремился. Он печатался много и часто. Пик его карьеры пришелся на 1987 год, когда вышел роман Dahil Sa’yo («Из-за тебя»)[26] — монументальная сага о Маркосах, обличающая приспособленцев и оппортунистов, ответственных за установление, а затем и падение семейной диктатуры, выведенных в образе Диндона Чжанко-младшего[27]. Ту бурную эпоху Сальвадор воспроизвел при помощи сложного коктейля из газетных вырезок, записей радио- и телепередач, аллегорий, мифов, писем и коротких сцен, увиденных с разных точек зрения, разными персонажами, реальными и вымышленными, введенными в книгу с целью представить все слои филиппинского общества. Две недели книга продержалась в хвосте списка бестселлеров New York Times, трижды переиздавалась и была переведена на двенадцать языков. Роман получил признание за рубежом, а соответственно, и на Филиппинах; писатель был включен в лонг-лист Нобелевской премии за 1988 год (впоследствии он часто говорил: «Я первый и единственный филиппинец, вступивший в спор за такую пустяковину, как Нобелевская премия по литературе»[28]. Премию тогда получил Нагиб Махфуз[29].
Сальвадор, как и многие плодовитые авторы широчайшего охвата, был хорошо знаком с разочарованиями, о чем свидетельствуют многие публикации, заставлявшие литературное сообщество усомниться в его способностях. О наименее успешных его работах критики отзывались как о произведениях многоречивых, мессианских и вторичных. (Авельянеда так высказался относительно его творчества: «выгребная яма, полная бесформенного поноса. Говоря объективно, такой кал заставляет лишь опасаться вспышек амебной дизентерии».) Наиболее существенные из этих приснопамятных работ: эссе «Тао» («Народ»)[30] в 43 950 слов, которое Сальвадор замыслил как «запечатление и воспевание великого разнообразия нашего народа, наших богатых традиций и наших прекрасных женщин»; «Филиппиниана»[31] — эпическая по размаху и субъективная по содержанию антология филиппинской литературы на английском, содержащая главным образом труды Сальвадора и лишь по одной работе других авторов; ранняя, но от того не менее объемистая эпическая поэма, повествующая о магеллановском картографе и переводчике Антонио Пигафетте и названная «Ученый трофей»[32]. Попытки претворить это произведение в диско-оперу «Вокруг света» обернулись провалом и банкротством предприятия.
Но что раздражало его больше всего — сильнее даже, чем слова Авельянеды, который объявил его жизнь за границей «метафорой смерти в безвестности», — это когда критики называли роман «Из-за тебя» его лебединой песней. Так появились слухи о «Пылающих мостах» — большом романе, над которым он работал с начала 1980-х. Однако следующей публикацией Сальвадор удивил всю страну; новая книга расширила его читательскую базу и отчасти подтвердила упреки местных критиков в «зыбкости литературного стиля». Главным героем «Манильского нуара»[33], самого популярного из его детективов, стал Антонио Астиг, лихой писатель-приключенец, расследующий совершенные местным Джеком-потрошителем убийства трущобных красоток (в 1986–1987 годах реальные убийства подобного рода взбудоражили страну: официальным результатам полицейского расследования никто не поверил, так как убийцей, по слухам, был некий «убежденный холостяк» из видных политиков). Пятисотстраничная приключенческая сага «Кровавое море»[34], в которой подлому китайскому пирату Лимахону противостоит бесстрашный испанский капитан Хуан де Сальседо[35] в декорациях Филиппин начала XVI века, пользовалась невероятным успехом на родине и в Англии. (Помимо нескончаемых слухов о готовящемся сиквеле или приквеле, «Кровавое море» вызвало, к радости Сальвадора, публичную отповедь Патрика О’Брайана.[36]) Для филиппинцев помоложе Сальвадор написал трилогию «Kaputol» («Братья»)[37]; эти книги для юношества, в духе Франклина Диксона[38], с легким налетом мистики, повествуют о приключениях и взрослении трех подростков в Кесон-Сити эпохи военного положения. Трилогия оказалась самым долговечным его наследием, новое поколение читателей ее помнит и любит.
То был плодотворный период, однако избыток успеха не мог компенсировать Сальвадору недостаток авторитета. Все это привело к глубокой депрессии, выражавшейся, в частности, в грубых нападках, жертвами которых мог стать кто угодно. Впрочем, и на волне успеха, и в полном забвении манеры Сальвадора всегда провоцировали едкие насмешки. Из-за плохо контролируемой тяги к собирательству его дразнили «подковерным буржуем». Курьезную известность приобрели также его послания, писанные пурпурными чернилами, напыщенным слогом и галантерейным почерком. С появлением электронной почты Сальвадор, сделавшись ее ранним и ярым адептом, принялся рассылать по газетам пространные тирады, пытаясь таким образом обойти тесные рамки, установленные редакторами его колонки в The Manila Times. В прицел его красноречия попадали такие явления, как культурная завистливость филиппинцев, или надежды, что покинувшие страну филиппинцы скорее помогут родине, нежели откажутся от нее, или же плохое обслуживание в одном из старейших ресторанов «Аристократ», обозначившее, по его мнению, конец благовоспитанного общества. Издания отказывались печатать эти пространные послания, и тогда он опубликовал их самостоятельно в сборнике «Новости, которые боятся печатать газеты»[39]. Кроме того, его изощренные манеры возбуждали слухи о гомосексуализме, и это наряду с обвинениями в излишнем женолюбии, которому он «отдавался со сластолюбием попа-расстриги». Ему так и не удалось загладить последствия телевизионной рекламы 1991 года, где он предстает за ужином в заставленном книгами кабинете и, полив блюдо соусом, поворачивается к камере и произносит ставшие уже крылатыми слова: «Соевый соус „Серебряный лебедь“, выбор просвещенных».
На 2 июня 1994 года Сальвадор запланировал презентацию своей новой книги в манильском магазине «Солидарность». Подробности держались в строжайшем секрете, и заинтригованная публика надеялась, что это будут «Пылающие мосты». Однако Сальвадор представил «Автоплагиатора», еще одну самостоятельно изданную книгу. В автобиографических мемуарах преломилась история Филиппин от начала Второй мировой войны до конца тысячелетия. 2572-страничный том — пожалуй, самое амбициозное и однозначно самое личное из его произведений — получил разгромные отзывы. «Поскольку эдипов комплекс был ниспослан ему свыше, он [Сальвадор] решил трахнуть отца и убить мать», — писал один местный критик. Другой вторил: «Лучше бы старый добрый Криспин перестал разоряться на этот счет, а взял бы да очистил Дымящуюся гору [свалка мусора]». Заграничный литагент Сальвадора не смог продать «Автоплагиатора» ни одному издательству, что привело к разрыву их профессионального сотрудничества. Хуже того, откровенность, с которой были написаны мемуары, окончательно разрушила и так уже непрочные отношения с его родственниками и друзьями на родине. Он вдруг стал настоящим изгнанником.
