Александр Беляев - волчья жизнь, волчь законы...
Несмотря на то, что Сергей уже несколько раз бывал в увольнении, он не помнил, где находилась железнодорожная станция. Спрашивая у прохожих, он дошёл до неё, взял билет до Винницы и, дождавшись поезда, поднялся в вагон.
– Прощай, Нижнеподольск! – крикнул он, махнув стоявшим на перроне местным жителям.
…В Виннице, на ж/д вокзале, к Сергею подошёл армейский патруль. Капитан-связист и два солдата чернопогонника. Дробышев показал им своё командировочное предписание. Патрульные, убедившись, что с документами у Дробышева всё в порядке, от него отвязались.
Сергей купил билет до Львова. До поезда ему оставалось более двух часов.
В буфете, когда Дробышев встал в очередь за пирожками, его подозвал какой-то слегка выпивший мужик.
– Служивый, як тэбэ зовуть? Идэм со мной. Ты мэня не бийся. Мэнэ зовуть Миколо. У мэнэ сын, такий же як ты – солдат.
Мужик привёл его к себе за столик. Там стояла женщина в трауре, со скорбным лицом. Увидев Дробышева, она почему-то заплакала.
– Йишь, солдатык, нэ соромся. Ты на мэнэ увагу нэ звэртай, – сказала она.
Мужик, представившийся Миколой, налил себе и Дробышеву по стопке. Он рассказал, что живёт в Сумской области, работает в совхозе механизатором, а сюда он с супругой приехал на встречу с руководством части, в кторую попал на службу его сын. Несколько дней назад сына, погибшего при непонятных обстоятельствах, в циковом гробу привезли на родину, после похорон родители поехали выяснять обстоятельства гибели.
Поднимая свою стопку, Миколо сказал:
– Ну, помянэм, Ростика.
Выпили.
– У вас ещё дети есть?
– Есть. Старший сын. Остапом кличуть. Той, слав Богу, вже отслужыв. Женывси. Диты есть. Ты представь, Остап в Афганистане був, хоть бы одна куля зацепыла. А тут, Ростик в мирной жизни…
Сергей постоял с этими несчастными людьми, а, когда объявили их поезд, они, пожелав солдату спокойной службы, понуро ушли.
Дробышев недолго коротал время в одиночестве.
Он снюхался с дембелями-стройбатавцами. Звали их Николай и Богдан. Укрывшись в углу вокзала, они угостили Сергея водкой и нехитрой закуской. Богдан, будучи уже под градусом, дышал в лицо Дробышеву водочным перегаром, салом, чесноком, рассказывал о себе, – что он был призван из Днепропетровской области, отец у него работал шахтёром, а мать поваром в столовой. Сам он в будущем планировал тоже уйти на шахту. Рассказывал также и о своей службе в стройбате, о том, как они воровали цемент, кирпич, бетон и продавали их гражданским.
– Вот тебе совет, – говорил Богдан, пряча пластмассовые стаканы и водку в вещмешок. – Когда приедешь в часть, осмотрись поначалу. В часть уже, верняк, набрали духанов. Если тебя будут припахивать вместе с ними, на уборку там подшнырить или сапоги почистить, иди в глухой отказ. Верняк тебе базарю. Отказывайся на глушняк! Тебя будут гнуть, но ты держись. Сломишься, помоешь полы, зачмыришься, как этот…
С этими словами Богдан ударил в лицо своего сослуживца.
– Бодя, нэ бый! Ну, нэ трэба, Бодя! – жалобно скулил Николай, закрывая лицо от ударов.
– Скотина, ты почему не ответишь мне тем же? Ударь меня! Ударь! – кричал Богдан, распаляясь.
Но Николай, жалкий, бледный, закрываясь руками, дрожал.
– Понял? – сказал Богдан, обращаясь к Дробышеву. – Никогда не позволяй довести себя до такого состояния. В армии сразу становится ясно, кто есть кто. Кто чмырь, а кто нормальный пацан. Запомни, земляк, уборку в казарме делать впадло. Я не знаю, как будет у тебя в части, но у нас, в стройбате, это считалось взападло галимое. Её делали только, как этот… – Богдан опять ударил Николая, на этот раз в ухо. – Чмыри… Больше всего ненавижу чмошников…
Дежурный по вокзалу объявила о том, что на второй перрон прибыл поезд на Львов.
– Всё, пацаны, пока! – сказал Дробышев, поднимаясь и закидывая за спину вещмешок. Он попрощался с дембелями-стройбатовцами и побежал к поезду.
Глава 2
Утром Сергей был дома. Сидя за столом, рассказывал отцу о службе.
– А в караул ходил? – спрашивал отец, наливая по стопкам.
– Может, хватит вам? – вмешалась мать, подхватив со стола бутылку. – Вчера пил, позавчера.
– Так сегодня ж подвод какой, – театрально воскликнул отец, с влюбленностью глядя на бутылку в руках жены. – Сын из армии на день приехал.
– Тебе только дай повод. Лишь бы нажраться.
– Ладно, мать, не ворчи, – Виктор Петрович выдернул из рук жены бутылку и поставил на стол.
Вскоре отец напился и ушел спать. Сергей посидел с матерью, рассказал ей немного о службе, от неё узнал новости про соседей по подъезду и своих школьных учителей.
Потом мать пошла на работу, она отпросиласть на полдня, в связи с приездом сына.
Дробышев позвонил друзьям.
Пришёл сосед по подъезду Николай Мухин, рассказал о себе. Этим летом он поступил в институт гражданской авиации, в Киев. Поступил «по блату». Подсуетился отец, подпряг своих знакомых.
Отец Мухина служил в секретной части Штаба 14-ой воздушной армии.
Мухин рассказал про свою учебу в институте, про Киев. Сейчас Николай приехал на побывку к отцу.
Друзья выпили за встречу. Сергей был уже поддатым и чувствовал себя счастливым: он был во Львове – дома, в родной реде.
– Колян, хочу в центр. Хочу увидеть Львов! Ты не представляешь, я так по нему соскучился.
…Они шагали по Галицкой улице, мощённой черным квадратным булыжником, среди старинных домов, построенных ещё в то время, когда Львов находился под юрисдикцией Австро-Венгерии.
Вышли на Площадь Рынок. Это была центральная часть средневекового Львова. Здесь находилась городская ратуша, в которой сейчас, да и в прежнее время располагалась городская рада – высшая административная власть Галиции. На колокольне ратуши развевался желто-синий флаг – Флаг Независимой Украины.
Друзья прошли мимо центрального входа, дубовых арочных ворот, охраняемых грозными каменными львами. Дорогой Сергей поведал другу о службе в учебке.
Русской улицей, мимо Успенской Церкви, вышли на Подвальную. Здесь, как обычно, толпилось несколько экскурсий, и пожилой низкорослый гид, показывая широкой ладонью, увлеченно рассказывал:
– Шановни, увага! Пэрэд вами знамэнытый ансамблю Успенськои церквы, строворэнный у 1572-1629 роках, чудовий зразок архитектуры Видродження. Вин складаэться з церквы, дзвиници, або вежи Корнякта, и каплыци Трьох Святытелив.
Сергей уговорил Николая на несколько мгновений задержаться, и они, прибившись к экскурсии, стали слушать.
– Успенська церква иснувала ще на початку другои половыны чотырнадцятого столиття. Деяки дослидникы вважають, що вона постала ранише и була спалена у 1340 роци пид час нападу на Львив вийcьк польского короля Казимира Трэтього. Тривалый час вона була деревьяною, на початку пьятнадцятого столиття, згорила, а на еи миcци тысяча чотырэста двадцять першому роци поставылы камьяну, яка загынула пид час пожежи тысяча пьятсот двадцять сьомого рока.
Сергей, задрав голову, любовался высоченной, пятиярусной колокольней, с острым шпилем, увенчанным протестантским крестом.
– У тясяча пьятсот девьяносто другом роци, колы почалось будивництво новойи, четвертойи церквы велыку суму пожертвував росийський цар Федир Ивановыч. В подяку за це будивнычи розмистылы в куполи церквы гербы Росийи та Молдавийи и зробили напыс: «Пресветлый царь й великий князь Москво-России бысть благодетель сего храма».
Когда экскурсовод заговорил на русском, что сразу почувствовалось, что этот язык для него не является родным, и в его произношении просматривался явный галицийский акцент.
– А тэпэр, шановни, – сказал гид, обращаясь к экскурсии, – пройдэм у каплицю Трьох Святытелив.
Экскурсия вслед за гидом направилась во двор церкви, а Дробышев, кинув взгляд на памятник Ивану Федорову, первому книгопечатнику Московской Руси, вслед за Мухиным пересек узкоколейные, трамвайные пути.
Поднялись по каменной лестнице. Справа от них возвышалась Пороховая Башня, одно из массивнейших, старинных зданий средневекового Львова, построенная ещё в XVI столетии. Вход в неё охранялся лениво лежащими на ступенях каменными львами.
Друзья поднимались на гору Высокий Замок. Сопровождаемые криком встревоженных ворон, шли долго, среди леса, с сильным запахом осенней свежести, запахом сырой земли, недавно прошедшего дождя, лежалых, чернеющих от прели мокрых листьев.
Слева от них на широкой площадке острым шпилем круто вверх уходила Львовская областная телевизионная вышка.
Друзья подошли к подножию горы. Здесь стоял старинный каменный лев с обломанными лапами и мордой. Он назывался Лоренцовичевский лев. Раньше он находился на Площади Рынок, охраняя вход в ратушу, но в 1874 году был перенесён сюда, на гору Высокий Замок.
