Барбара Пим - Осенний квартет
Разобщенность, отсутствие нормального, полноценного общения между персонажами романа еще больше оттеняют примеры фальшивой доброжелательности, предложения помощи, заранее рассчитанные на отказ. Так, молодые супруги Присцилла и Найджел, после долгих колебаний пригласившие Марсию, свою соседку, разделить с ними рождественский обед, втайне надеются, что она откажется: «…Когда я предложил скосить траву у нее на лужайке, она воспротивилась, сказал с надеждой в голосе Найджел».
И уж вовсе неполноценным суррогатом заботы о человеке выглядит деятельность благотворительного Центра, пытающегося «поддержать» одиноких стариков. Наигранная приветливость и казенное сочувствие (их задача, без обиняков заявляет опытная сотрудница Центра, — «устанавливать контакты, если потребуется, даже в принудительном порядке») — слабое оружие в борьбе с подлинным, глубоко укоренившимся одиночеством, и это убедительно иллюстрирует в романе прискорбная история Марсии.
Но, как можно судить по «Осеннему квартету», в старости есть вещи и пострашнее одиночества: порой речь идет попросту о физическом выживании, о настоящей борьбе с нуждой. Персонажи романа не раз говорят о тяжелой жизни старых людей в Великобритании, прямо обвиняя в этом государство: обсуждают вопрос об инфляции и росте цен (которые, заявляет склонный к язвительности Норман, «будут подскакивать, кто бы ни стоял у власти»), что ударяет прежде всего по старикам, о плохих жилищных условиях (в газете опубликовано сообщение о смерти старухи от гипотермии). Особенно взволновал «квартет» трагический случай: старый человек бросился под поезд метро. «Вот вам недурной пример того, как человек проваливается сквозь сетку социального обеспечения», — комментирует это событие Норман, а Летти добавляет: «Это с каждым может случиться».
Замечательное искусство иронии, которым владеет Пим, особенно проявилось в сцене, где описывается уход на пенсию Марсии и Летти. Учреждение полагает своим долгом устроить скромные проводы в обеденный перерыв («их статус… не давал им права на прощальный вечер»), они проходят скованно, всем как-то неловко, никто, в сущности, не знал, чем занимались эти две пожилые женщины. Они еще не ушли, а о них уже говорят в прошедшем времени. Тем не менее устроители довольны: долг выполнен и о мисс Кроу и мисс Айвори можно забыть навсегда.
Впечатление несостоявшихся жизней — вот что прежде всего выносит читатель из романа «Осенний квартет». Трагическая ненужность, никчемность и бессмысленность существования персонажей не искупается и чуть оптимистической, с нотками традиционного английского стоицизма концовкой: смерть Марсии сближает троих оставшихся, и есть намек на то, что их отношения станут как-то человечней, живее.
Из самых последних книг Б. Пим наибольший интерес представляет посмертно изданный роман «Несколько зеленых листьев» (1980), в котором мы вновь встречаем традиционные темы писательницы, и в первую очередь, как и прежде, тему одиночества, губящего личность, отчуждения, разъединяющего людей.
Быть может, творчество Барбары Пим занимает не самое видное место в современной английской прозе. Но благодаря таким писателям, как Пим, утверждающим непреходящий смысл истинных человеческих ценностей, право человека на достойное существование, не скудеет в английской литературе давняя и прочная гуманистическая традиция, отмеченная великими именами, традиция, которая и сегодня успешно противостоит натиску «массовой литературы» с ее культом насилия и агрессии, пренебрежением к жизни и заботам простого человека, презрением к миру души.
И. ВасильеваОсенний квартет
(Роман)
1
В тот день они, все четверо, хотя и в разное время, побывали в библиотеке. Библиотекарь, если и обратил бы на них внимание, то, наверно, подумал бы, что эта четверка чем-то связана между собой. Они же, каждый, заметили этого молодого человека с длинной, до плеч, золотистой шевелюрой. Пренебрежительное отношение к длине и пышности его волос — такая шевелюра вообще неуместна в библиотеке и на библиотечной работе — объяснялось явной оглядкой на несовершенство их собственных причесок. У Эдвина, начинающего седеть, волосы были редкие, плешивые на макушке и низко подстриженные. «И постарше вас стригутся теперь длиннее», — сказал ему его парикмахер. Такой стиль ни к чему не обязывал, и Эдвин считал, что он вполне приличествует человеку, которому только-только перевалило за шестьдесят. Что касается Нормана, то у него волосы всегда были «непокорные» — жесткие, вихрастые, теперь уже с сильной проседью, а в молодые его годы они не желали лежать гладко ни на темени, ни у пробора. Теперь на пробор ему не требовалось причесываться, и он перешел на средневековое «кружало», так что получалось нечто вроде «ежика» американской матросни сороковых и пятидесятых годов. У обеих женщин — у Летти и у Марсии — прически были настолько разные, насколько это можно себе представить в семидесятых годах нашего столетия, когда большинство тех, кому за шестьдесят, регулярно ходят в парикмахерскую укладывать свои короткие блондинистые, седые или крашенные в рыжий цвет кудряшки. У Летти волосы были блекло-русые, для нее, пожалуй, подстриженные немного длиннее, чем следует, и жиденькие, как у Эдвина. Ей иногда говорили, правда, теперь все реже и реже: «Какая вы счастливая, совсем не седеете», но сама-то Летти знала, что вперемежку с темными у нее попадаются и седые волосы и что на ее месте большинство женщин, наверно, употребляли бы подкрашивающее полосканье. А Марсия упорно красила свои короткие, жесткие, безжизненные волосы в резкий темно-коричневый цвет из очередного флакона, которые, один за другим, хранились у нее в шкафчике в ванной комнате с тех самых пор, как она заметила у себя первые сединки, а было это лет тридцать назад. Если с того времени и появлялись более подходящие, более натурального оттенка средства для окраски волос, то Марсия и понятия об этом не имела.
Сегодня, во время обеденного перерыва, все они ушли, каждый по своим делам, в библиотеку. Эдвин просматривал там церковный справочник «Крокфорд» и «Кто есть Кто» и даже «Кто был Кем», так как сейчас он подробнейшим образом изучал биографию и послужной список одного священнослужителя, недавно получившего приход в тех местах, где Эдвину случалось иногда бывать. Норман пришел в библиотеку не в поисках литературы, не так уж он любил читать, а просто потому, что тут было приятно посидеть и ходить сюда немного ближе, чем в Британский музей, куда он кое-когда заглядывал в обеденный перерыв. Марсия тоже считала, что в этой библиотеке уютно, тепло, вход бесплатный, ходить недалеко и тут хорошо посидеть зимой, сменив приевшуюся обстановку конторы. К тому же в библиотеке можно было подобрать рекламные листовки и брошюры, в которых публикуются сведения о различных льготах для пожилых людей, живущих в Кэмдене. Теперь, когда Марсия уже перешагнула за шестой десяток, она не упускала случая выяснить, какие у нее права на бесплатный проезд в автобусах, на скидку и на удешевленное меню в ресторанах, на обслуживание в парикмахерских и на педикюр, хотя никогда этой информацией не пользовалась.
Кроме того, в библиотеке можно было освобождаться от ненужных вещей, не подходивших, по ее понятиям, под разряд отбросов, место которым в мусорных ящиках. Сюда входили разные бутылки, только не молочные, эти она хранила в сарае у себя в садике, некоторые коробки, бумажные пакеты и многое другое — то, что можно сунуть куда-нибудь в уголок, когда никто этого не заметит. Одна из библиотекарш послеживала за Марсией, чего та и не подозревала, запихивая помятую клетчатую коробочку из-под овсяного печенья «Килликренки» в укромное местечко за книгами на полке с беллетристикой.
Из всех четверых одна только Летти ходила в библиотеку ради собственного удовольствия и старалась почерпнуть там кое-какие знания. Она не скрывала своего пристрастия к чтению беллетристики, но если у нее и возникала когда-нибудь надежда напасть на роман, в котором описывалась бы жизнь таких, как она, то ей пришлось убедиться, что положение незамужней, одинокой стареющей женщины не интересует современных авторов. Миновали те дни, когда она заполняла списки «Бутса» для книголюбов названиями книг, рецензии на которые печатались в воскресных газетах. В ее читательских вкусах произошла перемена. Не найдя того, что ей хотелось найти в «романах о любви», Летти обратилась к биографиям, которых выходило великое множество. А поскольку в них было «все правда», они казались ей гораздо лучше выдумки. Может, не лучше Джейн Остин или Толстого, которых она, правда, не читала, но, во всяком случае, эти книги были «стоящие», не то что произведения современных писателей.
