Владимир Топорков - Наследство
Моргал глазами председатель, от волнения шарил по карманам, точно потерял чего, а Попов продолжал:
– Митинг ныне соберёшь. О текущем моменте будем гутарить…
– Дикарь какой-то, – хмыкнул председатель. Но митинг собрал. С той поры к матросу кличка и прилепилась – Дикарь.
На митинг Дикарь пришёл в матросской форме, чем неслыханно удивил односельчан. Особое восхищение вызвали его брюки-клёш, напоминавшие две сшитые между собой женские юбки. С восторгом глядела сельская мелкота на деревянную кобуру с торчащим воронёным маузером, а бабы, сбившись в стайку, точно стадо овец, охали удивлённо, прихлопывали в ладоши. Дикарь, не обращая внимания на эти восхищённые взгляды сельчанок, распахнув бушлат, говорил с крыльца волисполкома страстным, срывающимся голосом:
– Дорогие согражданы, докладаю вам, что мы, флотские, прихлопнули эту поганую «учредилку» – учредительное собрание. Анатолий Железняк, наш боевой товарищ, объявил всем этим буржуям недорезанным: «Караул устал», и они, как овцы, из залы попёрли. И вам я разъясняю: Советская власть – вещь сурьёзная и надолго, на всю жизнь. Так что и вашим мироедам этакую позицию для себя уяснить надо. А вы живёте, как сонные караси, хвостами не шевелите. Что же получается, гражданы, один колокольный звон только и слышится. Сегодня все пять церквушек на разные голоса звонят.
Дикарь говорил долго, мужики слушали, топтались от мороза, прихлопывали рукавицами, а бабы застыли, как каменные. Первыми зашевелились ребятишки, начали оделять друг друга кулаками, но матрос зычно крикнул: «Притихни, братва!» – и мелкота опять замолкла, уши оттопырила. Вот таким он и запомнился односельчанам.
Странное дело, вроде никакой Попов не начальник, а даже попы попритихли, колокольный звон почти совсем прекратился, только по престольным праздникам и бухали в колокола.
Вскоре женился Попов на сельской красавице Лукерье Ивановой, первым из сельчан не стал венчаться в церкви.
Вскорости, рассказывала мать, назначили Попова председателем уездной ЧК, и он рыскал по сёлам на гнедом дончаке, нагоняя страх на зажиточных крестьян и священников.
А в конце лета девятнадцатого взбунтовалось село Зенкино. Вооружённые мужики обстреляли землемеров, приехавших в село нарезать новые земельные наделы, одного убили, а двое остальных еле успели ускакать.
Дикарь приехал в Зенкино под вечер, на площади остановил взмыленного коня, по ногам которого стекала белёсая пена, выхватил маузер, начал стрелять вверх. Стрелял он долго, наверное, пока не кончились патроны. Потом, когда стрельба утихла, из домов осторожно начали выползать мужики, потянулись на площадь, с интересом разглядывая незнакомого морячка, гарцующего на коне в своей диковинной, чёрно-дегтярной форме. Попов подождал, пока соберётся народ, спрыгнул с лошади, похлопал себя по коленям, растёр затёкшие ноги, снова маузер выхватил из кобуры, отчего толпа, точно испуганное стадо, шарахнулась назад. Испуг этот улыбку вызвал на лице Попова, он маузер свой в толпу бросил, крикнул:
– Держите!
Какой-то мужичонка в полушубке рваном – одежда не по сезону – воронёную игрушку эту поймал, как мяч, неуклюже прижал к груди, и толпа первый раз удивлённо ахнула. А моряк, ещё приблизившись к толпе, крикнул:
– Что ж получается, гражданы? Советская власть к вам со всей душой, землю вам поделить решила, а вы бунтовать! Кровушку пущать? В бараний рог такие прохождения надо скручивать! – и вдруг, сверкнув глазами сливовой темноты, спросил тихо: – Кто зачинщик, называй быстро?
Удивлённая толпа ещё раз ахнула, зашевелилась, вспыхнули разговоры:
– Ишь чего захотел!
– Хрен тебе в сумку!
– Катись отседова!
Попов с места не стронулся, только руку поднял, пошевелил смоляными усами.
– Ещё раз, гражданы, прошу – называй зачинщиков!
Из толпы вперёд вывалился Егор Наумов, известный зенкинский конокрад, мужчина в сажень, плечи и грудь как у бугая, покатые, широченные, тоже засверкал глазами.
– Ребята, откуда прынц этот появился, чего ему от нас надо? Может, ты тоже вслед за тем начальником земляным поплыть хочешь, а?
Мужики облегчённо захихикали, довольные, что нашёлся среди них способный этого неизвестного бедокура приструнить. Но, видать, не робкого десятка оказался матросик. Дотянувшись, руку положил Наумову на плечо, придавил:
– Ты как с председателем ЧК разговариваешь, а? Кому угрожаешь, гад?
Наумов плечом тряхнул, точно отмахнулся от назойливой мухи, опять повернулся к толпе:
– Видали, граждане. Чекой грозит. Надо его в распыл пустить…
Попов гаркнул так, что даже Наумов вздрогнул:
– Кого в распыл?
Опять притихла толпа, точно заворожённая, только кто-то крикнул:
– Ребята, да к нам Дикарь приехал…
Хмыкнула толпа. Видно, его кличка и в этом селе была известна. Попов головой закрутил, сказал спокойно:
– Дикарь так дикарь, пусть по-вашему будет. А вы разве не дикари? Ну, – матрос бушлат свой рванул с пуговиц, обнажил грудь в тельняшке, – кто смелый, стреляй меня, пока я безоружный перед вами стою!
И снова Наумова по плечу похлопал:
– Ты, что ли, за это дело возьмёшься? Наумов от Попова отпрянул испуганно.
– Мараться с тобой…
– А ты попробуй… Стрелять не хочешь, давай на кулачки или поборемся, а?
Засмеялись мужики, послышались протяжные вздохи, и кто-то крикнул:
– А что, Егор, попробуй, чёрт с ним. Глядишь, как колода старая, сам развалится.
Егор провёл рукой по длинным патлам, с ухмылкой посмотрел на Дикаря, сказал, растягивая слова:
– А что, давай попробуем, если мужики просят, а? – и начал закатывать рукава рубашки.
Они сошлись на луговине, куда мужики притопали за ними вслед – длинноногий, как стена, Егор и этот кряжистый, раскоряченный матрос. С минуту ходили схватившись, потягивая вполсилы друг друга на себя, а потом произошло совсем непонятное. Точно лёгкий сноп, вскинул Попов тяжёлого Егора, оторвал его земли, заплёл ноги и опрокинул на спину, припечатав лопатками. Прижатый к земле, тот сипло храпел, пытаясь сбросить Попова, удивлённо хлопал ресницами.
– Ну, силён флотский, – вырвалось у кого-то.
Мужики, ставшие свидетелями поражения своего кумира, оживились, загалдели по-сорочьи, закивали стриженными под кружок вихрастыми головами:
– Эх, Егор, Егор, пришла и на тебя управа…
– Сила солому ломит!
Дикарь, услышав эти разговоры, отпустил руки, легко, как резиновый мяч, подпрыгнул, встал на ноги, отряхнул от пыли свои клёши. Егор поднимался с земли, громко кряхтел, точно взваливал на себя тяжеленный куль с зерном, потом подошёл к Дикарю, протянул руку:
– Егор Наумов!
Дикарь с независимым видом потряс протянутую руку, тоже представился:
– Попов, председатель уездной ЧК, – и, обращаясь к мужикам, спросил, скривив губы в ухмылке: – Ну, ещё есть желающие? Иль закончим борьбу и о деле поговорим?
Кто-то крикнул возмущённо:
– А катись ты к едрёной матери!
Но на крикуна шикнули, и он замолчал. Молчала и толпа, ещё не пережившая удивления. Первым снова Егор заговорил:
– Можно и о деле, правда, мужики? – и слова эти как запев прозвучали.
– Давай поговорим!
– Гутарь, чего там!
Дикарь расправил бугристые плечи, заговорил:
– Поскольку, мужики, я с вами теперь близко познакомился, давайте договор держать. Советская власть, ребята, не терпит, чтоб над ней изгалялись всякие, потому как власть – она насилье, насилье над сплуататорами. А вы нынче в контре с этой властью находитесь. В общем, так, дорогие зенкинские мужики, я вот сейчас к моему знакомому Егору Наумову – так? – он к Егору лицом повернулся, – пойду чайку попить с дороги, а вы через полчасика мне должны сообщить, кто нашему товарищу жизнь порушил и кто способствие чинил. Задача ясная?
Заволновалась, забулькала толпа, как вода в котелке, расступилась, вытолкнув к Попову высокого парня в хромовых, гармошкой, сапогах, в малиновой, перехваченной красивым поясом рубахе, курносого, с непричёсанными волосами, разворошёнными, как стог сена.
– Аким, признавайся! – крикнул кто-то.
Парень, оглядываясь на толпу, зыркал затравленным зверем, всё старался за пояс заткнуть длинные руки.
– Этот, что ли, застрелил землемера? – спросил Попов у Егора.
– Он, сволочь, – захрипел Егор, – он, паскуда, на всю деревню позор положил…
Видел Дикарь – злобой наливалась толпа, готовая теперь наброситься на этого парня, и замахал рукой:
– Вот что, гражданы, чувствую ваше возмущение, но самосуд учинять не будем. Поэтому поручим Егору вместе со мной этого шалопая в ЧК доставить. А там и суд учиним.
– А власть пусть по-справедливому поступает, – крикнули из толпы, – нельзя же весь хлеб под метёлку мести! Нам тоже есть-пить хочется, детишек своих содержать…
