Никколо Амманити - Как велит бог
— Сколько тебе лет, пацан?
— Одиннадцать.
— Одиннадцать, а ты все играешься, как сопляк? У тебя отец умер, а ты только и способен, что стоять и пялиться на трусы моей дочери! — Как ему удалось его засечь, было полной загадкой, учитывая, что у Коломбо оба глаза почти не видели.
Коломбо смерил Кристиано оценивающим взглядом, будто лошадь на ярмарке.
— Тощий ты, как дворняга, но сложен неплохо. Поработаешь чуток — нарастишь мускулы.
В общем, он взял Рино к себе в мастерскую. Работа была простая — наводить лоск на машины, чтобы они сияли, как в день, когда сошли с конвейера. Внутри и снаружи.
— Разбогатеть не разбогатеешь, но на пару приличных ботинок будет хватать. Поможешь своей мамане, небось еле сводит концы с концами.
Так Рино стал каждый день после школы ходить в мастерскую и, вооруженный насосом и губкой, заработал первые в своей жизни деньги.
Часов в пять Антония приносила ему бутерброд и пирожок с изюмом.
Рино попробовал встать, но безуспешно. Хотел открыть окно, чтобы проветрить в туалете.
Череда фантазий окутала его, как теплое одеяло. Он и Антония вместе. Свадьба. Дети. Мастерская. Как они там работают вместе с Кристиано.
Славные времена! Все было так просто. Работу найти легко. Безо всяких там долбаных законов о труде и профсоюзного мудежа. Если руки росли откуда надо и было желание, ты работал, а нет — вон, вали, откуда пришел. Без лишнего трепа.
Работаешь хорошо — уважают.
Потом однажды Рино приходит, а Коломбо сворачивает лавочку. Невесть откуда явился некий Кастардин и купил дом и всю землю кругом. И трактир "Радуга" в придачу.
— В Варрано открыли новые мастерские. Огромные, как заводы. Сюда больше никто не ездит... Он дал хорошую цену.
Вот и вся история.
— Он дал хорошую цену, — пробурчал Рино, вставая. — Ну ты и дурак.
6.Ангар был в двух десятках метров. Окутанный светом галогенных прожекторов, в ночи он смотрелся как космическая база. Высокая сетка ограждения, а поверху еще и колючая проволока.
— Блин. Колючая проволока.
Ее намотали недавно, после ночного вторжения воров.
К лаю прибавился шум мотора. Грузовик.
Кристиано потушил фонарик, пригнулся и дождался, пока машина проедет. На крыше желтые мигалки дорожной службы: расчищают дорогу от снега.
"Может, завтра отменят уроки. Класс!"
Когда машина отъехала достаточно далеко, Кристиано преодолел последние метры и замер позади ангара.
Собака драла глотку пуще прежнего. Но отсюда ее не было видно.
Кристиано не помнил, отвязывали пса на ночь или нет, хотя несколько раз проходил мимо фабрики поздним вечером.
Он принялся скакать, чтобы отогреть ноги, которые стали как деревяшки.
— Ненавижу тебя! За что ты так со мной? — прошептал он и вцепился зубами в куртку, чтобы не завопить от ярости. Комок ненависти засел у него в горле, словно острый осколок.
"Хватит! Тут вконец задубеешь.. Я пошел домой". Он сделал три шага, раскидывая ногами снег, но тут же передумал.
Он не мог просто так вернуться домой.
Кристиано двинул в обход вдоль забора, прикидывая, где поудобнее забраться.
Пес продолжал лаять как заводной.
Над одним из столбов, на которых держалась сетка, колючая проволока шла пониже.
Он ухватился за столб и, вставляя носки сапог в ячейки сетки, без труда залез наверх. Теперь главное — не зацепиться. Он осторожно перекинул сначала одну ногу, потом другую и, задержав дыхание, спрыгнул вниз. Приземлился он по ту сторону, в столярке.
Кристиано достал пистолет, снял с предохранителя и взвел курок.
Управляться с пистолетом он умел.
Отец учил его стрелять на свалке, по разбитым машинам. Поначалу у него не получалось целиться, рука дрожала, как от болезни Паркинсона. Но, настрелявшись по стеклам, зеркалам заднего вида, крысам и чайкам, Кристиано понял, что все дело в позе и в дыхании.
— Представь, что ты стоишь над унитазом в сортире, — сказал ему Рино.
Ноги широко расставлены, зад слегка выпячен, руки вытянуты, но не слишком напряжены. Пистолет на уровне глаз. И очень важно дыхание. Надо опереться кончиком языка о нижние зубы, выдохнуть через нос и, втянув живот, досчитать до четырех, а потом стрелять.
Он огляделся по сторонам. Никого. Псина заливалась с другой стороны ангара.
Если двигаться медленно, у него есть шанс подобраться к ней достаточно близко, чтобы прицелиться. Снег заглушит звук шагов, и потом, этот кретин слишком поглощен своим лаем, чтобы заметить, что вот-вот попадет в собачий рай.
Если же пес бросится на него, ему должно хватить выдержки, чтобы остановиться, занять позицию и прицелиться, пока тот несется ему навстречу.
Пригнувшись, сдерживая желание пуститься бегом, Кристиано дошел до складированных неподалеку дощатых панелей. Высокие, почти четырехметровые штабеля тянулись параллельно шоссе до самого забора. Кристиано залез наверх, ставя ноги между досок и хватаясь руками за обледенелые края. Уже наверху он заметил, что между штабелями есть метровый зазор, как между вагонами поезда.
Оттуда, где он сейчас находился, был виден краешек пустынной стоянки и детская площадка, на ней карусель с семью гномами, выкрашенные белой краской качели и круглые фонари, осененные млечными нимбами.
Никакого намека на пса.
На четвереньках Кристиано дополз до края первого штабеля, намочив колени и ладони. Набрался духу и прыгнул. Доски спружинили и осели с глухим стуком. Отсюда было видно и другую сторону стоянки, где были припаркованы три фургона с надписью на кузове:
Мебельная фабрика
братьев Кастардин
платишь меньше, служит дольше
Собаки, однако, не видно. Но ведь она совсем рядом. Не могли же они гонять запись?
Потом, метрах в тридцати, он увидел на земле темное пятно — рядом с широкими въездными воротами. Наполовину запорошенное снегом... Издалека похоже на пальто.
Кристиано подполз по доскам поближе.
Пятно на земле двигалось. Еле-еле. Но двигалось.
Тут его озарило.
Этот сукин сын запутался в длинной цепи, которая позволяла ему передвигаться по периметру ангара, так что теперь он смахивал на ветчину в сетке. Время от времени пес поднимал голову.
"Вот почему он лает как очумелый".
Туша безмозглая.
Попасть в него отсюда было проще простого. И даже если он не прикончит его с первого выстрела, тот не сможет пошевелиться, и вторым выстрелом Кристиано точно отправит его к праотцам.
"Он и лает, потому что не может освободиться. Распутаю цепь — он заткнется".
Нет, не надо в него стрелять. На самом деле отцу по барабану, лает пес или нет. Он ненавидит Кастардина, поэтому собака должна умереть, и точка.
7.Так оно и было.
Рино Дзена ненавидел старика Кастардина так же истово, как монах-отшельник любит Господа.
— Такой у меня характер. Если ты мне нагадишь, о дружбе можешь забыть, я тебе этого не спущу. Дрянной характер, согласен, но таким уж я уродился. Ладить со мной очень просто: не зли меня, и будем жить дружно. — Так Рино отвечал тем, кто крайне деликатно осмеливался намекнуть, что парень он малость обидчивый.
За несколько лет до этой истории Рино Дзену наняли на мебельную фабрику развозить заказы.
Работал он без контракта и больше рассчитывал на чаевые, чем на нищенское жалованье, которое ему платил Кастардин.
Рино жаловался направо и налево, что с ним обращаются как с рабом, а в остальном все шло более-менее гладко — до того дня, когда старик Кастардин вызвал его к себе в кабинет и сказал, что надо отвезти мебель для детской советнику Арозио.
— Ты уж не оплошай, Дзена. У меня больше нет людей, все на доставке. Арозио — важная шишка. Прикрой эти свои татуировки, детей ему напугаешь. И поменьше болтай.
Рино злобно глянул на него и пошел грузить мебель в фургон.
Советник Арозио тоже стоял ему поперек горла. Этот чертов хрен закрыл для проезда главную улицу Варрано. Хоть шаттл на космодром вези — постовые нипочем не пропустят.
Приехав к советнику, Рино обнаружил, что живет он на четвертом этаже, а консьержка не разрешает возить на лифте тяжелые грузы. "Я бы тебя пустила, но тогда ведь и всех остальных придется пускать. Дело кончится тем, что вы мне его сломаете"
Пыхтя от злости, Рино затащил мебель наверх на своем горбу. В дверях его дожидалась синьора Арозио в атласном неглиже лилового цвета.
Бабенция что надо — лет под сорок, на голове перманент цвета львиной гривы, огромные сиськи едва прикрыты ночной рубашкой, узкие бедра, зад выдается, как авианосец. Личико круглое, словно футбольный мяч, малюсенький носик, слишком правильный, чтобы быть тем самым, с которым она явилась на свет божий, подкрашенные голубыми тенями глаза, пухлые блестящие губки, из-под которых задорно выглядывали разделенные щербинкой передние зубы.
