Александр Минчин - Актриса
— Может, пойдем куда-нибудь в бар или ресторан? — спросил я.
Она от души рассмеялась:
— Вы, по-моему, перепутали государства.
Мы сели в небольшой садик, которых было разбросано достаточно в этом городе. Завязалась немного натянутая беседа. Меня смущало ее лицо. Я не могу работать с некрасивыми лицами — или в них должна быть сексуальность и эротичность. Если не красота…
Она полистала мои книжки и сказала, что, наверно, мне нужно сначала посмотреть ее спектакли (я не видел ни одного), а потом будем говорить.
Я согласился, ухватившись за соломинку. Спектакль шел завтра, она оставит мне билет в партере.
Я хотел пригласить ее хотя бы на ранний ужин, находясь рядом с Домом писателей, но не пустили даже на порог, несмотря на то, что я показывал карточку американского Пен-Клуба. А может, они были правы и поняли, что я еще не писатель. Церберы подчас бывают прозорливы.
Она улыбалась, видимо считая меня ненормальным, и попрощалась до завтра.
В театр я пришел со смешанными чувствами: когда-то я поступал в театральное училище, любил театр и бредил стать актером долгие годы.
Здесь прием был лучше, чем в Доме писателей: администратор сама провела меня на лучшее место в партере, прямо напротив центра сцены, вручив программу с действующими лицами и исполнителями. Пьеса называлась «Босиком, без любовника», какого-то бездарного американского драматурга. Но в этом государстве все американское было модным. Главную роль играла актриса Вера Баталова, теперь уже моя знакомая. Это слегка подняло мой дух. До поднятия занавеса оставалось время, и я внимательно рассматривал публику, пытаясь понять, — я был за границей.
Первый акт, мягко выражаясь, был вялый, но я стойко держал голову прямо, чтобы она не падала. В антракте, уворачиваясь от толкающей толпы, ходил и смотрел фотографии актеров прошлого и настоящего, висящих высоко на стенах. Первый же портрет справа привлек осматривающий глаз. Мой. На черно-белом фото было лицо актрисы, видимо только что пришедшей из училища, сейчас она не могла быть такой, так как, судя по бумаге и окантовке, портрет имел свою жизнь. Что-то колыхнулось из воспоминаний юности и, не выцарапав ничего с чердака памяти, улеглось.
Я что-то слышал об этом имени в Нью-Йорке, но что? Второй акт был чуть резвее, а может, это казалось, так как сидеть оставалось меньше, чем сначала.
Я ушел чуть раньше, купил на площади цветы, оставил их Вере на служебном входе и уехал.
Утром мы созвонились.
— Спасибо за цветы. Как вам спектакль?
— Очень понравился, очень, — сказал я.
Играла она слабо, спектакль был ужасный, это была не ее роль и не ее пьеса. Я видел эту роль в кино в исполнении известной американской актрисы, первой бляди Голливуда, ее вряд ли кто мог переиграть, не говоря уже о втором… Тоже глагол… (Приставка пере.) Зная театр, я сделал рискованный шаг:
— А такая актриса… еще играет в театре?
— Да, она моя напарница в новом спектакле «Идеальная жена». Хотите прийти посмотреть? Я собиралась вас пригласить. Заодно и ее увидите на сцене…
— С удовольствием. Об этой даме: я забыл ее телефон в Нью-Йорке, а меня просили позвонить и передать на словах. Вы… не могли бы дать ее телефон?
— Конечно, никаких проблем. — И она, видимо открыв телефонную книжечку, назвала номер. Который я сразу записал в блокнот с бело-желтыми страницами.
— А когда спектакль? — спросил я.
— В эту субботу. Я постараюсь достать вам пропуск, так как билеты давно уже проданы. Это премьерный спектакль.
— Спасибо, — сказал я, и мы поговорили ни о чем.
Дни я проводил в редакциях, которые видеть уже не мог. Стоял июнь, жара, пыль. Я был один в этом городе и зверел от одиночества, тоски и какой-то печали. В этот вечер, выйдя раньше из ресторана, я нашел монету и работающий автомат. Я не знал, что еще делать. Я позвонил ей — от тоски и бездействия. Зачем я набирал этот номер 299–85–85? Было полдесятого вечера. На другом конце трубку долго не брали, и я хотел уже повесить мою. Как раздался щелчок и монета провалилась. Где сейчас эта монета?
— Алло?
— Здравствуйте, — сказал я.
— Здравствуйте, — сказали в трубке, не удивившись, и…
— Меня зовут… — И я представился.
Ожидая, что сейчас зададут смертельный в своей простоте вопрос: что вы хотите? Вот этого я не знал, я звонил просто так. В поисках ничего или утраченного времени.
И был поражен. Поставленный правильно для сцены голос произнес:
— А я о вас уже слышала.
— Надеюсь, не с экрана телевизора: разыскивается убийца, особые приметы…
Она звонко рассмеялась:
— Нет, у вас гостила моя знакомая в Нью-Йорке. Прошедшей зимою.
— А-а. — Я предпочитал не вспоминать этот период.
— Вы давно у нас? — осведомился голос.
— С неделю. Я хотел бы с вами увидеться и поговорить.
Возникло молчание. На любой ее следующий вопрос у меня не было ответа. И вдруг:
— Вам удобно приехать через час?
— Не будет поздно?
— Нет, что вы, я раньше двух не ложусь.
— Какой адрес? — слегка осевшим голосом спросил я.
Отловив в ночи ездока, скорее всего — беспечного, не желающего ничего, кроме большого количества денег (как странно: а я думал, доброта — спасет мир), и заехав к маме, захватив большой пакет, я собрался нестись вниз.
— Сыночек, когда ты вернешься? — спросила родившая меня.
— Аллах знает, — сказал я. И она улыбнулась, все поняв. — Но даже он — не знает. — И умчался.
Актриса жила на одной из маленьких, бесшумных улиц в центре, месте, о котором я и понятия не имел.
Рассчитавшись с водителем-частником за все плохое в его жизни, я поднялся на пятый этаж. Я был одет в светлый костюм, голубую рубашку, темно-синий галстук и дорогие туфли, которые я купил недорого.
И позвонил в дверь. Через буквально минуту мне открыли.
— Здравствуйте! Проходите, меня зовут Тая.
— Очень приятно. — Я пожал ей руку, обняв своей ладонью. Рука была мягкая. — Вы изменились как-то…
— В лучшую сторону или худшую?! — Она засмеялась негромко. Даже не поинтересовавшись, где я ее видел. Ее, казалось, ничего не интересовало, что касалось ее.
— Это смотря куда река течет.
— Не смущайтесь, проходите, где вы хотите сесть — на кухне или в комнате?
— Да уж по традиции, только если можно сначала помыть руки?
— Конечно можно, — улыбнулась она, показав мне куда.
Ванна была красиво отделана. Я попытался справиться с непослушными волосами, бесполезно, и вышел к протянутому ожидающему полотенцу. Она дала лучшее. Это мне понравилось. Я любил доброту.
Она показала путь и усадила у окна в кухне, сев напротив. В этом государстве все встречи, разговоры, дела, беседы, застолья, объяснения — происходили только в кухне. Традиция, связанная с чаепитием и небольшими квартирами.
— Будете чай? — Она впервые посмотрела внимательно на меня. Я на нее.
— И чай — тоже.
— А что еще?
— Отвлечения и расслабления.
— Обстановка давит?
— Очень.
— Хотите выпить? Что вы пьете? Впрочем, у меня небольшой выбор.
Она достала бутылку водки, исполненную для заграницы. Я угощаю ее американскими сигаретами, жевательной резинкой, которую Тая, оказывается, любит, и орешками. (Все мое ношу с собой.)
Она ставит на стол два аккуратно отлитых стаканчика.
— Вам нужно чем-то закусывать? — Она с любопытством смотрит мне в глаза. Видимо, привыкла к диалогам — с партнерами. И ожидает реплики.
— Стакан холодной воды из-под крана.
— У нас вода не очень… у меня есть, кажется, минеральная. — Она наклоняется к холодильнику, я рикошетом смотрю на бедро.
— Я не пью газированное, простую — нормально.
Она наливает в высокий бокал, ставит и садится.
Смотрит опять на меня. Я на нее.
— Наливайте!
— Я могу?..
— Еще как! — улыбается она.
— Вам полную?
— Мне — как вам.
Я вздрагиваю. Слишком точное попадание, в десятку. Вряд ли она читала что-то из… Хотя я дарил книги зимней гостье.
Я разливаю бесцветную, прозрачную жидкость.
— За встречу, хотя мне и неудобно, что я…
— Все удобно, давайте чокнемся и выпьем. А то водка остывает.
Она закусывает жевательной резинкой.
— Вы не против, если я закурю?
Я поспешно открываю салатную пачку, срывая с нее чешую. И зажигаю деревянную спичку. Спичку из дерева.
Она глубоко затягивается, не выпуская дым. Потом выпускает, почти бесцветный. Сколько же осело в легких? Я смотрю на ее грудь, как будто пытаюсь быть рентгеном.
— Как вам город, наша жизнь? Утомляет?
И вдруг я неожиданно рассказываю про редакции, издательства, редакторов, мотания целые дни, запах вонючих папирос или сигарет, пот из-под мышек и бесконечные обещания. Я говорю и говорю, а она внимательно слушает. И я очень удивлен.
