Эрик Сигал - Мужчина, женщина, ребенок
— Нет, — возразил Роберт. — Со стола уберу я, а ты иди смотреть похождения этого чудесного Пса Скотта.
— Папа, собаку зовут Зельда, — хмуро пояснила Паула и побежала в гостиную.
— Ты идешь, мама? — спросила Джесси.
— Я ни за что не пропущу ни единой серии, — заявила Шейла, глядя, как ее усталый муж собирает со стола груду тарелок. — Пока, Роберт.
Убедившись, что девочки крепко спят, Шейла свернулась клубочком на диване с «до смешного непристойным» голливудским романом. Знаменитый флейтист Жан-Пьер Рампаль исполнял Вивальди, а Роберт притворялся, будто читает «Нового республиканца». Напряженность становилась невыносимой.
— Хочешь чего-нибудь?
— Спасибо, нет, — отвечала Шейла, подняв глаза от книги.
— Ты не против, если я немного выпью?
— С каких это пор ты нуждаешься в разрешении?
О боже, подумал он. Как мне ей сказать?
— Слушай, можем мы минутку поговорить?
Он сел в нескольких метрах от нее, держа в руках стакан шотландского виски, полный почти до краев.
— Разумеется. Что-нибудь случилось?
— Да, пожалуй, да. — И опустил голову. Шейле вдруг стало страшно. Она отложила книгу и выпрямилась.
— Роберт, ты не заболел?
Лучше бы заболел, подумал он, но покачал головой.
— Детка, мне надо кое-что тебе сказать.
У Шейлы внезапно перехватило дыхание. Скольким ее подругам пришлось слышать, как их мужья начинали разговор с подобного введения? Нам надо поговорить. О нашей семейной жизни. И, увидев мрачное выражение на лице Роберта, она испугалась, вдруг он тоже скажет: «С некоторых пор у нас все пошло вкривь и вкось».
— Роберт, Меня пугает твой тон. Я что-нибудь не так сделала?
— Что ты сделала? О господи, ты не представляешь, как мне трудно это сказать.
— Прошу тебя, Роберт, не терзай меня.
Роберт глубоко вздохнул. Его пробирала дрожь.
— Шейла, помнишь тот год, когда ты была беременна Паулой?
— Конечно, помню.
— Мне пришлось тогда летать в Европу, в Монпелье, делать доклад.
— Ну и что?
Пауза.
— У меня был роман, — скороговоркой выпалил он, как будто быстро отдирал бинт от раны.
Лицо Шейлы приняло землистый оттенок.
— Нет, — вымолвила она, судорожно мотая головой, словно старалась отогнать только что услышанные слова.
— Это какая-то гнусная шутка, — и с надеждой добавила: — Ты ведь правда шутишь?
— Нет, это не шутка, — беззвучно выговорил он. — Я… мне очень жаль.
— Кто она?
— Никто. Неважно, кто.
— Кто, Роберт?
— Она… ее звали Николь Герен. Она была врачом. — Зачем ей эти подробности, с удивлением подумал он.
— И сколько времени это продолжалось?
— Два… три дня.
— Так сколько — два или три? Я хочу знать, черт тебя побери.
— Три дня, — сказал он.
— И три ночи, — добавила она.
— Да, — подтвердил он. — Разве это имеет значение?
— Все имеет значение, — ответила Шейла, а про себя сказала: «Господи!»
Он наблюдал, как она изо всех сил пытается взять себя в руки. Это было хуже, чем он мог себе представить. Потом она глянула на него и спросила:
— И все эти годы ты молчал?
Он кивнул.
— Почему ты ни разу ничего мне не сказал? Я думала, наш брак основан на полной честности. Какого черта ты мне ничего не сказал?
— Я собирался, — пролепетал он.
— Ну и…
— Я… я ждал подходящего момента. — Он понимал, что это звучит глупо, но так оно и было. Он действительно хотел ей сказать. Но не так, как сейчас.
— И подходящий момент настал спустя десять лет? — В ее голосе слышался сарказм. — Ты, разумеется, воображал, что так будет легче. Кому?
— Я не хотел причинять тебе боль, — сказал он, чувствуя, что любой ответ прозвучит бессмысленно. И добавил: — Шейла, если это может послужить утешением, клянусь тебе, что это было один раз. Один-единственный раз.
— Нет, — тихо проговорила она. — Это не может служить утешением. Однажды — больше чем никогда.
Она закусила губу, пытаясь удержать слезы. Ведь он только начал. Еще надо сказать обо всем остальном.
— Шейла, это было так давно. А сказать надо сейчас, потому что…
— … ты уходишь к ней? — Она не могла удержаться от этого вопроса. Не менее пяти ее подруг пережили (или не пережили) тот же сценарий.
— Нет, Шейла, нет. Я десять лет ее не видел. Она… она умерла, — выпалил он.
К потрясению и боли Шейлы добавился еще и ужас.
— Побойся бога, Роберт, зачем ты мне все это рассказываешь? Может, я теперь должна выразить свои соболезнования? Ты что, совсем рехнулся?
Уж лучше бы рехнулся, подумал он.
— Шейла, я говорю тебе это потому, что у нее был ребенок.
— А у нас их двое. Так какого дьявола?
Помедлив, Роберт едва слышно прошептал: — Это мой ребенок. Мой сын.
Она все еще не могла поверить.
— Нет, это неправда. — В глазах ее застыла немая мольба.
Роберт грустно кивнул головой. Увы, это правда.
И рассказал ей все. Забастовка во Франции. Встреча с Николь. Короткий роман. И вот сегодняшний день. Телефонный звонок Луи. И мальчик. Проблема с мальчиком.
— Я действительно ничего не знал, Шейла. Пожалуйста, поверь…
— Почему? Почему я должна теперь тебе верить?
Ответить на это он не мог.
В последовавшей затем жуткой тишине Роберт вдруг вспомнил, в чем он ей когда-то признался. Он хотел иметь сына. («Я бы не имел ничего против маленького полузащитника». — «А если опять родится девочка?» — «Тогда попытаемся еще. Ведь это же и есть самое приятное».)
В тот раз они весело посмеялись. «Полузащитником», разумеется, оказалась Паула. Но операция, перенесенная Шейлой во время родов, навсегда лишила ее возможности снова рожать. Она долго болела, и только бесконечное терпение мужа помогло ей вновь встать на ноги и поверить, что эти тяжелые испытания лишь сильнее укрепили их союз.
Но только до сегодняшнего вечера. Отныне все превратилось в неиссякаемый источник боли.
— Шейла, выслушай меня…
— Нет, я уже достаточно наслушалась.
Она встала и спаслась бегством на кухню. С минуту помедлив, Роберт последовал за ней. Она сидела за столом и всхлипывала.
— Дать тебе чего-нибудь выпить?
— Нет. Убирайся ко всем чертям.
Он протянул руку, чтобы погладить ее белокурую голову. Она отстранилась.
— Шейла, перестань…
— Почему ты мне все это рассказал? Почему?
— Потому что я не знал, что делать. И почему-то надеялся, что ты мне поможешь. И еще потому, что я подлый эгоист.
Он присел за стол и посмотрел на нее.
— Шейла, прошу тебя… — Он хотел, чтобы она заговорила. Сказала что-нибудь, лишь бы нарушить это мучительное молчание.
— Ты не понимаешь, как мне больно. Боже мой, а ведь я тебе верила. Верила… — голос ее прервался.
Ему хотелось обнять ее, утешить. Но он боялся.
— Разве ты можешь забыть все эти счастливые годы?
Тоскливо глянув на него, она еле заметно улыбнулась.
— В том-то и дело, — сказала она. — Я теперь поняла. Что они вовсе не были счастливыми.
— Нет, Шейла, нет!
— Ты мне лгал! — выкрикнула она.
— Ну перестань же, родная. Я все сделаю, лишь бы ты успокоилась.
— Ничего ты не можешь сделать.
Его испугал ее тон, не допускающий возражений.
— Неужели ты хочешь меня бросить?
Помедлив, она ответила:
— Роберт, у меня сейчас просто нет сил. Ни на что. — Она встала из-за стола и добавила: — Пойду приму снотворное. Можешь сделать мне одолжение?
— Разумеется, все что угодно, — в отчаянии выговорил он.
— Пожалуйста, ложись у себя в кабинете.
3
— Что случилось? Кто-нибудь умер?
На сей раз Джессика со своим мрачным взглядом на мир оказалась даже проницательнее, чем сама предполагала. Все сидели на кухне и завтракали, то есть все, кроме Джесси, которая соблюдала диету. Поедая сухие хлопья, размоченные обезжиренным молоком, вдобавок разбавленным кипяченой водой, она комментировала семейные дела.
— Доедай свой завтрак, — приказала ей Шейла, пытаясь делать вид, что все нормально.
— У тебя жуткий вид, папа, — сказала Паула.
— Я вчера допоздна работал, — отвечал он, надеясь, что его младшая «жена» не заметит, что он провел бессонную ночь у себя в кабинете.
— Ты слишком много работаешь, — сказала Паула.
— Он хочет приобрести мировую известность, — объяснила сестре Джесси.
— Но он уже и так ее приобрел, — ответила Паула и повернулась за подтверждением к матери. — Правда, мама? Ведь папа уже знаменит везде и всюду?
— Да, — сказала Шейла. — Абсолютно всюду.
— Кроме Стокгольма, — вмешалась Джесси, бесцеремонно прерывая поток лести.
— А что там находится? — спросила Паула, попавшись на приманку.
— Нобелевская премия, дура! Твой отец мечтает о бесплатной поездке в Швецию и о более приличном столике в факультетском клубе. Теперь до тебя дошло, куриные мозги?
