В субботу, когда была гроза - Глазер Мартине

Внезапно Коба опять заговорила, ее голос все еще был хрипловатым:

– Переезжай ко мне, сказал тогда Эд. Но что сделала послушная девочка? Она все рассказала своим родителям в надежде, что те уступят, когда увидят в моих глазах Великую Любовь. Или когда узнают, что скоро у них появится внук.

Дрожащими руками она взяла фотографию мужчины с женщиной возле большой двери.

– Они не были плохими людьми, Касси. Возможно, моя безумная мечта даже исполнилась, если бы мы жили не в этой деревне. Если бы не было никакого Стру.

– Стру? А он тут при чем?

– Не твой Стру, его отец.

Коба сунула руку в карман, достала кружевной платок и высморкалась.

– У папаши Стру было полно амбиций. Ох, как ему хотелось вращаться в высших кругах. Он состоял в городском совете, в церкви занимал пост старейшины, сидел во всех правлениях, в которых мой отец, в силу его положения в городе, числился председателем. Стру – старый Стру – еще усерднее старался блюсти нормы и правила, чем мой папа. Многие вещи казались ему отвратительными и постыдными, секс до свадьбы был одной из них.

– Скорее всего, его сынок придерживается тех же взглядов.

– Наверняка. Но как бы там ни было, в один прекрасный день по всей деревне разлетелась новость: его дочка Марьян, получается, сестра твоего Стру, забеременела. И замуж она еще не вышла. Стру, которого не особенно-то любили из-за его поганого языка, пережил это ой как непросто. В общем, люди решили, что он больше не может занимать посты в правлениях. Идеальная возможность скинуть его с пьедестала, который он для себя возвел.

Коба налила себе еще чаю, сделала несколько глотков и, качая головой, поставила чашку на блюдце.

– И знаешь, что он сделал? Он выставил дочь на улицу вместе со всеми ее вещами. И конечно, он выбрал подходящий момент: в воскресенье, прямо перед началом службы, когда на улице полно народу. Чтобы все услышали, как он холодно говорит ей вслед: «Ты мне больше не дочь. Знать тебя не хочу».

– Что, правда?

Коба кивнула:

– Да, это чистая правда.

У Касси в голове возник образ более старой и строгой версии ее нынешнего босса. Жестокий, безжалостный человек. Она вздрогнула.

– А она? Действительно ушла?

– А что ей оставалось? Выбора не было. Думаю, она родила в каком-нибудь монастыре и оставила ребенка на чужое попечение. Последнее, что я о ней слышала, это что она работала официанткой в кафе у сада Кёкенхоф в Амстердаме, познакомилась там с богатым американцем и переехала к нему в Штаты.

Коба глубоко вздохнула.

– Если бы тогда всего этого не случилось, то, возможно, и моя жизнь сложилась бы иначе, – продолжила она. – Понимаешь, Касси, вскоре после того эпизода папа узнал, что я беременна. И решил, что я тоже должна уехать. Так я…

Она показала на самый первый снимок.

– Так я и оказалась во Франции у тетушек.

– Чтобы растить там ребенка?

– Нет, чтобы переждать беременность. Не дай бог, люди увидели бы мой живот – это же такой позор, – она горько усмехнулась. – Да если бы ребенок и родился, то его тоже надо было бы отдать на усыновление, как сделала Марьян. Вся разница между нами была в том, что дома меня ждали. То есть я могла вернуться, если поклянусь, что забуду об Эде. И если, как и моя мать, окончу Швейцарский женский пансион.

– Что такое женский пансион?

– Частная школа, в которой приличные юные дамы учатся быть еще приличнее.

Касси в недоумении разглядывала фотографии.

– Но… я не понимаю. Как будто вся эта история произошла в начале девятнадцатого века.

Коба невесело улыбнулась.

– А все случилось в начале семидесятых. В те легендарные времена свободы, эмансипации и движения за право на аборт.

Она глубоко вздохнула.

– А ведь ребенку Марьян уже за сорок. Как было бы и моему, как…

Касси не заметила, что Коба замолчала. Качая головой, она смотрела на ее жизнь, которая была беспорядочно разбросана по столу.

– И почему вы смирились с этим, вы с Эдом?

Коба тихонько шмыгнула носом.

– Представь, мы просто притворились.

– Притворились? В смысле?

– Мы послушно подыгрывали, но после рождения ребенка мы бы втроем сбежали. Разумеется, мы не хотели отдавать нашего ребенка приемным родителям, об этом и речи быть не могло.

– А потом?

Коба снова поднялась. Казалось, она не знает, куда себя деть. Она сделала несколько шагов в сторону окна, затем развернулась, пошла к бюро, а потом вернулась к столу. Она встала возле картины Ротко, направила взгляд в ее сторону, но смотрела мимо нее, куда-то в пустоту.

«Какая же она худая», – подумала Касси.

– А потом все изменилось.

Ее голос прозвучал словно издалека. Затем она тяжело вздохнула, и Касси показалось, что прошла целая вечность прежде, чем Коба тихо сказала:

– Ребенок умер. И почти сразу умер Эд.

Она вернулась на свое место и села на стульчик, сгорбившись, закрыла глаза, обняла себя, как будто ей было холодно.

– Внутри меня была такая пустота… Все оборвалось… Всего за несколько часов малышка перевернула мою жизнь. Я вдруг поняла, зачем пришла в этот мир. Ближе нее у меня никогда никого не было. Когда она ушла, от меня ничего не осталось. Я как выброшенный фантик на пустынной улице, который гоняет ветром.

Она посмотрела на снимки на столе и прошептала:

– У меня даже фотографии ее нет.

Трясущимися руками Касси подлила ей чаю. Какое-то время Коба просто делала глоток за глотком. Молча, не поднимая глаз. Когда она снова заговорила, голос ее звучал безжизненно.

– Это были тяжелые роды. Потом я уснула без сил и мне снились прекрасные сны. О ней, о нашем чудесном будущем втроем. Но когда я проснулась…

Она посмотрела на Касси, и той показалось, что Коба постарела на десять лет.

– …ее уже не было.

Коба резко поставила чашку на стол, так что немного чая выплеснулось. Она решительно собрала все фотографии в кучку.

– Теперь ты понимаешь, почему я ненавижу эту деревню? – воскликнула она. – Ты ведь сама это увидела, заметила, как тут все следят друг за другом. Как оценивают других по своим ханжеским, мелочным меркам.

Она положила Касси руку на плечо и серьезно посмотрела ей в глаза.

– Будь готова к этому, милая. Скоро они все на тебя набросятся, Де Баккер позаботится об этом. Они будут винить тебя. Тебя, странную девицу из распутного города, которая запудрила мозги их хорошим мальчикам. Осторожно, Касси. Не доверяй этому лицемерному отродью. Особенно Стру.

Касси удивленно посмотрела на Кобу. Рука на плече вдруг стала казаться ледяной, холод распространялся по телу, пока не заполнил ее всю. Касси испуганно отстранилась.

– Сейчас все по-другому, – попыталась она нерешительно возразить, – в деревне хватает хороших людей.

– Ты правда так считаешь? Когда доходит до дела, они ведут себя точно так же, как раньше. Нет, милая, все будет плохо, очень плохо.

Коба убрала фотографии в ящик бюро и устало опустилась на стул. Она откинулась на спинку, запрокинув голову, и закрыла глаза.

– Но у тебя есть я, Касси.

Она говорила очень тихо. Ее голос практически растворялся в большой комнате. «Как свеча на ветру», – подумала Касси.

– Мне пора, – сказала она, – уже поздно.

У тебя есть я.

Всю дорогу эти слова звучали у нее в голове.

И всю дорогу она пыталась понять, достаточно ли этого.

Мама была дома.

Она спала на диване, закинув одну ногу на его спинку. Другая нога свесилась вниз. Мама храпела так громко, что ее храп заглушал телевизор.

Касси машинально осмотрела комнату в поисках пустых бутылок. Такой храп обычно означал, что мама порядочно выпила. К своему удивлению, Касси не обнаружила ни одной. На столе даже не было бокала, только початая коробка апельсинового сока. В комнате было убрано… Судя по всему, ее даже пропылесосили. Может, мама заболела?

Касси выключила телевизор и уже пошла наверх за одеялом, как вдруг услышала шум за спиной.