Дом на берегу лагуны - Ферре Росарио

Буэнавентура никогда не рассказывал об этом Ребеке, но когда он слышал, как ее друзья сожалели о «трагической судьбе бедного полковника Арриготии», то кусал губы, чтобы не рассмеяться. Историю об исчезновении деда Буэнавентура рассказал Кинтину много лет спустя, а Кинтин передал ее мне.

15. Бегство Карлоса и Кармиты

Мой папа был не просто хороший столяр, он был настоящий художник. И поэтому я так сожалела, когда он оставил свое дело и стал обыкновенным коммерсантом. В те времена мы жили в большом неустроенном доме, где была его мастерская. Моя колыбель стояла рядом с его рабочим столом, и среди самых ранних моих воспоминаний я помню металлический визг пилы, одурманивающий запах клея и прохладу скипидара, брызги которого иногда попадали мне на кожу. Молоток, рубанок и стамеска всегда были рядом, и мне нравилось смотреть, как папа из древесного ствола вытачивает мебель.

Карлос был худой и выжженный солнцем, как все, кто живет на природе, а руки и ноги у него были такие длинные, что делали его похожим на водяного паука. Несмотря на то что он родился в столице, в нем всегда было что-то деревенское. Он носил простые хлопчатобумажные рубахи и сандалии из буйволовой кожи и часто употреблял старые народные поговорки вроде: «Гол как сокол» или «Пришла беда, отворяй ворота».

Я любила смотреть, как он работает. У него был свой стиль, он украшал мебель изысканными резными цветами: маками, ирисами, анютиными глазками. Люди восхищались его изделиями, и во всех гостиных Сан-Хуана стояли кресла, стулья и кресла-качалки, сделанные руками моего отца. Его консоли для двухстворчатых зеркал, украшенные корзинами винограда и пальмовыми листьями, красовались в казино и в самых элегантных салонах города, и молодые девушки с восхищением разглядывали их, отдыхая на балах между танцами.

Карлос женился на Кармите против воли Баби, как, впрочем, и против воли бабушки Габриэлы и дедушки Винсенсо. Они с Кармитой и в самом деле были очень разные. Мама была выше и крупнее папы, и в ней абсолютно не было никакой артистической жилки. У нее были большие глаза, а тело казалось похожим на ванильное мороженое – такая она была белая и плотная. Когда Баби увидела ее в первый раз, Кармита ей не понравилась. У Кармиты была какая-то особенная манера садиться, – она будто заполняла собой стул и выглядела при этом ужасно самодовольной, что раздражало Баби. Но Кармиту не задевало плохое отношение Баби. На губах ее цвела неизменная улыбка, словно она знала секрет, как сделать счастливыми папу и себя.

Кармита была самой младшей из шести сестер, и, когда вышла за Карлоса, остальные сестры были уже замужем. Она ничего не делала второпях и никогда не теряла терпения. Когда она познакомилась с папой, ей было двадцать восемь, на два года больше, чем ему; в сущности, она была уже старая дева. Ее сестры познакомились со своими мужьями, когда дон Винсенсо разбогател, и могли выбирать жениха по своему вкусу. И Винсенсо боялся, что Кармита выйдет замуж за искателя приданого. Она – наследница кофе, говорил он, и если она выйдет замуж за нищего, то потеряет все.

Папа с мамой познакомились во время благотворительной ярмарки в Понсе. Кармита убежала из дома, где за ней все время вели неусыпный надзор, и отправилась гулять. С восхищением смотрела она на скачки, где лошади бегали по кругу с невероятной быстротой, опрокидывая флажки с номерами, и тут папа приблизился к ней и сказал:

– Поставьте один доллар на тринадцатый номер. Сегодня вторник, тринадцатое, ни жениться нельзя, ни в море выходить. Он принесет вам удачу.

Кармита удивленно посмотрела на него. Ей понравились его тонкие усики, похожие на два крылышка над улыбающимися губами. На Карлосе был синий костюм, довольно поношенный. Он приехал в Понсе на ярмарку продавать мебель; место, где он расставил свои стулья и кресла, было неподалеку. Кармита послушалась его совета, поставила доллар на лошадь светлой масти под номером тринадцать, написанным на попоне, и выиграла двадцать долларов.

– Первый раз в жизни я что-то выиграла! – воскликнула она. – Скажите мне, на какую еще поставить.

Карлос посоветовал ей поставить на гнедую лошадь под номером два.

– Два – мой любимый номер, он означает, что ты всегда будешь не один, – сказал он.

И Кармита выиграла еще двадцать долларов.

– Здорово! – закричала она, хлопая в ладоши, как маленькая девочка.

Карлос поручил своему другу присматривать за товаром и взял Кармиту под руку. Они стали ходить от киоска к киоску. Кармита играла в серсо, в «балду» и в лотерею «бинго» и все время выигрывала.

– Давайте и дальше ходить вместе, – сказала Кармита, смеясь, пока считала выигранные деньги. – Вы приносите мне удачу.

Вскоре к ним подошел продавец надувных масок. Они были привязаны к высокой палке, которой он размахивал из стороны в сторону, демонстрируя маски прохожим. Почти все маски изображали дьявола с рогами. Несмотря на то что они были устрашающими, Карлосу они показались занятными; он купил одну и надел на себя. Это был красный пузырь с зеленым рогом на подбородке, двумя желтыми рогами у висков, и еще один, синий, красовался вместо носа. Он раскинул руки и стал подпрыгивать, изображая летучую мышь, и при этом кричал: «Подайте страшной маске на кусок хлеба с луком!» Кармита смеялась до слез.

– Купите мне Печальную Принцессу, – сказала она, показывая на маску с кружевной диадемой и слезинкой из прозрачной бусинки на щеке. – В следующий раз, когда мои родители станут надоедать мне, чтобы я не влюбилась в нищего, надену эту маску и буду кричать: «Подайте на кусок хлеба с луком!»

На следующий день Карлос нанял грузовик, чтобы отвезти мебель в Сан-Хуан.

Потом он пошел на станцию и стал ждать ближайший автобус, который отходил в час дня. Он сел на скамейку и тут увидел идущую по улице Кармиту. На ней была маска Печальной Принцессы, а белокурые волосы были заплетены в тугую косу. В правой руке она несла чемодан, в левой – охапку крапивы.

– Надо питаться тем, что дает земля, – сказала она, подмигнув Карлосу, когда подошла к остановке. – Кофе надо смолоть и процедить, а крапива растет на обочине и ничего не стоит.

Карлос взял у нее чемодан, и вскоре они сели в автобус вместе.

Папа явился домой в Трастальерес вместе с Кармитой, которая висела у него на руке, как ярмарочная кукла. Баби не могла понять, что он нашел в этой девушке, которая все время смеялась, будто пятилетняя, а ведь ей было уже двадцать восемь.

– Она просто дурочка. Если она будет жить с нами, то должна зарабатывать себе на хлеб, а она не умеет ни готовить, ни шить, ни убирать. Единственное, что она умеет, – это спать до одиннадцати часов. Мы не можем позволить себе роскошь кормить кого-то бесплатно.

На следующий день Карлос перенес свою кровать в мастерскую, и Кармита осталась жить с ним. Ему не надо было, чтобы она работала по дому. Достаточно было, чтобы она была рядом и чтобы он мог смотреть на нее.

– Ее кожа как-то по-особенному отражает свет, и это помогает мне по-другому глядеть на вещи, – сказал он Баби. – Мне лучше работается, когда она рядом.

Кармита целыми днями сидела на стуле, который он сделал, совершенно голая, и только расчесывала свои роскошные волосы, похожие на медовый водопад, ниспадающий на плечи. Они были очень счастливы. Баби, дедушка Винсенсо и бабушка Габриэла вынуждены были надолго смириться с сожительством Карлоса и Кармиты, прежде чем они надумали зарегистрировать брак.

Я родилась в 1932 году, когда мы еще жили в сарае в Трастальересе, где мои родители устроили себе временный домашний очаг. Мы прожили там три года, а когда Кармита впала в депрессию после аборта, мы переехали в дом Баби. Еще через семь лет мы переехали в Понсе, тогда мы все еще были единой семьей.

Никогда не забуду тот день, когда мы после смерти дедушки Винсенсо переехали в роскошный дом на улице Зари. В доме у Баби все было очень просто, и никто из нас, кроме Кармиты, не видел ничего подобного. Поэтому, когда Баби вошла в гостиную и увидела ковры из Бове, шикарную мягкую мебель, обтянутую синей камчатой тканью, и люстру, которая свисала с потолка, будто огромный кокон, она прищурила глаза, так что они стали похожи на две точечки черного гранита, и сказала: «В добрый час, если надолго!» – повторив слова Летисии Бонапарт, матери Наполеона, которая произнесла их, узнав, что ее сын стал императором Франции. Карлос попытался успокоить ее: