Альберто Моравиа - Аморальные рассказы
Теперь он понял, что истина всех этих дней состояла в бесконечном, неограниченном — пока не осуществится — искушении обоих. Вполне возможно, что девочка хотела только играть; но игра состояла и в том, что он должен был вести себя так, будто это вовсе не игра. И это соображение, точнее озарение, пришло к нему только теперь.
В тот самый миг, когда бедра девочки прикоснулись к его бедрам, он сунул руку, чтобы разделить их. А она сразу слезла с его колен и закричала:
— Так не считается, не считается. Я с тобой больше не играю.
— А с кем ты будешь играть, если не со мной?
— С мамой.
Таким образом, она продолжала ускользать от него; ему это казалось даже в те мгновения, когда она, прижимаясь к нему, ставила его в неловкое положение.
Он пришел в раздражение:
— Играй с кем хочешь.
— Да, а ты — трус.
— Потому, что я боюсь, что ты мне сделаешь больно, так да? Ладно, я боюсь. И что из того?
Но девочка, уже задумалась о другом. Внезапно она предложила:
— Сыграем в другую игру.
— В какую?
— В прятки: только чур ты будешь меня искать. Я спрячусь, ты закроешь руками глаза и не откроешь, пока не скажу.
— Хорошо, будем играть в прятки, — вздыхая, согласился Марко.
— Я пошла прятаться. Не смотри! — убегая, прокричала девочка.
Он закрыл руками глаза и стал ждать. Прошло бесконечное время, каждая секунда казалась целой минутой. Вдруг он почувствовал у своего рта губы и чужое легкое дыхание, смешивавшееся с его. Он продолжал держать руки на глазах, а те губы начали осторожно прикасаться к его рту, двигаясь из стороны в сторону, справа налево: постепенно и расчетливо они увлажняли и постепенно открывали ему рот. Он подумал, что на этот раз нет никаких сомнений: девочка — монстр с преждевременно развитой и извращенной сексуальностью, а их «любовная интрижка» превращается уже в самую настоящую, мало того — неизбежную. Тем временем губы отодвигались и придвигались, и теперь чужой язык метался в поисках входа в его рот. В конце концов плотный и острый язык легко форсировал вход между его зубами и целиком проник внутрь. Не открывая глаз, он бросил руки вперед и ощутил не хрупкую спинку девочки, а большие и полные плечи своей жены.
Тогда он открыл глаза и откинулся: прямо перед ним в раскрытом халате стояла жена. Виден ее живот, такой знакомый, — из тех, что он рисовал на своих картинах: белый, выпуклый, напряженный и вытянутый, с белым шрамом после удаления аппендикса справа внизу. Был виден и безволосый лобок. Он поднял глаза. Жена наклонилась — ну прямо голова Аполлона со свешивающимися белокурыми волосами, с большим носом, капризным и увядающим ртом, — лицо ее выражало удовольствие.
Спустя мгновение она серьезно спросила:
— Почему ты руками закрывал глаза?
— Играл с девочкой.
— У тебя было такое странное лицо, что мне захотелось тебя поцеловать. Я поступила плохо?
— Напротив.
Он обнял жену, опустился лицом к ее животу, поцеловал в пупок — и его заполнило неистовое и грубое желание. Он почувствовал, как жена нежно гладит его по голове, тогда он оторвался от нее, откинулся назад. Жена запахнулась и спросила:
— Где девочка?
— Не знаю. Она пошла прятаться, теперь я должен ее искать.
Почти в этот самый миг издалека раздался крик, отозвавшийся эхом по всей квартире. Марко попытался подняться. Жена его остановила:
— Оставь ее там, где она спряталась. Послушай, что вы тут делали — играли в американские горы, да?
— Откуда ты знаешь? — удивился Марко.
— Я стояла за дверью и подслушивала. Вот что, если тебе не трудно, ты должен мне пообещать, что вы больше никогда не будете играть в эту игру.
— Почему?
— Потому что в этой игре неизбежен физический контакт. Знаешь, что мне сказала девочка?
— Что?
— Она мне сказала: «Марко вечно хочет играть в американские горы. А я не хочу, потому что он меня трогает. Но он настаивает, и я играю, чтобы сделать ему приятное».
Марко готов был воскликнуть: «какая лгунья!», однако воздержался, подумав, что жена ни за что ему не поверит. И, несмотря на свое раздражение, он сказал:
— Будь спокойна, я не буду играть с ней ни в эту, ни в какую другую игру.
— Почему? Ты должен играть с ней — у нее же нет отца. И ты должен стать ей отцом.
— Ты права, буду ей отцом, — смирился Марко.
Жена, положив руки ему на голову, вдруг произнесла:
— А знаешь, этот поцелуй вызвал у меня желание. Давно уже ты меня так не целовал. Хочешь?
Марко подумал, что не может отказаться от такого приглашения. Жена взяла его за руку, повела через гостиную к дверям; оттуда по темному коридору ввела в полумрак спальни. Она сняла халат, бросилась на разобранную постель, легла на спину; сразу раздвинула ноги и, согнув их, ждала, пока он снимет брюки. Ему пришлось, что называется, стимулировать себя, имитировать страсть, которой он не испытывал, вернее, не испытывал к этой женщине. Он грубо бросился к ее нескладным и очень белым ногам.
Вдруг, как на зло, звонкий голос девочки, очень близко, буквально из помещения спальни, прокричал:
— Ты не нашел меня, не нашел!
Жена изо всех сил оттолкнула Марко, голышом соскочила с кровати и убежала из спальни.
Марко включил свет, посмотрел в угол, из которого послышался крик. Там стояла ширма; из-за нее выглянула девочка и прокричала:
— Ку-ку!
— Где ты была? — спросил Марко.
— Здесь.
— И… что ты видела?
— Что я могла видеть? Тут же ширма.
Марко недоверчиво посмотрел на девочку, а затем твердо сказал:
— Вот что, пойдем… подойди ко мне и пойдем отсюда; маме еще нужно одеться.
Он взял девочку за руку, и она легко дала себя увести. Они вышли из спальни и по коридору дошли до студии. Марко закрыл дверь, подошел к картине, которую сегодня утром разрезал.
— Смотри-ка, кто-то разрезал картину! — воскликнула девочка.
— Это я, — сухо ответил он.
— Почему?
— Потому что она мне не понравилась.
Неожиданно девочка спросила:
— Почему ты не нарисуешь мой портрет так же, как мамин?
— Я не пишу портреты. Это тело может принадлежать любой женщине.
Показывая на картину, девочка сказала:
— У мамы шрам на животе точно такой же, как у этой женщины. Ты больше не хочешь рисовать портреты мамы? Если тебе это больше не нравится, почему тогда ты не рисуешь меня?
И, помолчав, добавила:
— У меня тоже есть шрам.
Марко удивился: как он мог забыть? Это же было год назад; пока он находился за границей, у девочки вырезали аппендикс. Чувствуя неловкость, Марко напряженно подтвердил:
