Альберто Моравиа - Аморальные рассказы
Девочка посмотрела на него с удивлением:
— А знаешь, ты — упрямый? Кроме того, эта игра маме не нравится.
Марко удивился ее благоразумию. Однако он не был уверен, что девочка действительно понимает то, что говорит. Поэтому он сказал:
— Но маме не нравится и то, что ты воруешь пирожные.
— Маме ничего не нравится.
Марко понял, что лучше не доводить до конца разговор о том, что жене нравится, а что нет, и вяло согласился:
— Ну, давай играть.
Он увидел, как девочка, быстро поднявшись, положила пирожное на стол и подошла к нему. Но вдруг, будто засомневавшись, она остановилась:
— Да, но ты играешь не так, как мне нравится.
— Как?
— Эта игра называется «американские горы», поэтому ты должен мне давать падать вдоль своих ног до самого низа, до самого низа. Если бы у тебя были ноги длиной сто метров, я бы ничего не говорила. Но у тебя ноги, как у всех, короткие. И что за американские горы могут быть, если ты одну руку держишь перед собой? Я почти сразу падаю донизу — и до свидания, американские горы.
Это правда: она садилась к нему на колени, Марко их немного поднимал; затем с радостным криком она скользила вдоль его ног, вниз-вниз, пока не сталкивалась с лобком отчима. После неизбежного и в каком-то смысле непроизвольного удара следовала секунда другого, сугубо телесного контакта, который, наоборот, надо было предотвратить, тем более, что на самом деле он-то и был для Марко желанным. Художник чувствовал с абсолютной ясностью, что девочка во время удара стремилась — и ей это удавалось — соединить его половой орган со своим. Не было никаких сомнений: ее губы смыкались на его возбужденном члене и на мгновение сжимали его. Эта близость подкреплялась внезапным и одновременным сокращением мышц бедра обоих играющих.
Разгорячившись, девочка снова взбиралась к нему на колени, как рыцарь в седло, задирала платье повыше, чтобы чувствовать себя свободнее, и произносила:
— Давай сначала.
Он включался в игру, и все повторялось сначала, без каких-либо изменений: триумфальный крик, во время скольжения вдоль ног она губами захватывает его член, затем следует сокращение мышц бедра. Игра повторялась и повторялась, и заканчивалась только тогда, когда девочка говорила: «я устала». Она действительно выглядела усталой: от напряжения под ее узкими и коварными синими глазами появлялись большие темные круги.
Уже несколько дней они играли только так. Первое его смятение прошло; он уже привык. Мог бы, конечно, прервать игру, если бы не возникшее желание понять: она ведет себя так намеренно или неосознанно? Этот финальный контакт между их гениталиями был для нее безотчетным, порождением темного инстинкта, или осознанной шалостью дерзкой кокетки? Поиски ответа на эти вопросы принимали характер навязчивый и мучительный. Таким образом, при многократном повторении игры он каждый раз неизменно надеялся прояснить для себя ситуацию. Впрочем, было непонятно — удастся ли ему получить достоверный ответ. Девочка «убегала» от него, как переменчивая бабочка, улетающая именно в тот миг, когда рука вот-вот готова схватить ее. В конце концов он понял, что ответ на вопросы он сможет получить при соблюдении одного из двух условий: либо он делает вид, что согласен играть — только играть; либо на смену игре придут прямые и необратимые отношения между ними.
Вчера он решил окончательно отказаться от поисков однозначного ответа — пусть это и грозило оставить непроясненным сам предмет расследования, — начав в последний миг выставлять руку, препятствуя полному (насколько это возможно в сложившихся обстоятельствах) контакту.
А теперь девочка поставила его перед неизбежным выбором: играть, как того хочет она, то есть она будет хватать своими губами его член, или вообще не играть. После некоторого размышления, она наконец высказала свою претензию, но, похоже, только для того, чтобы услышать, что он ей на это ответит.
— Я согласен играть, но отныне и впредь хочу играть именно так: свою руку буду класть между тобой и мной.
Девочка сию же секунду, ну точно, как проститутка, договаривающаяся с клиентом, решительно отрезала:
— Тогда я больше не играю.
Марко решил разъяснить:
— Я кладу руку между тобой и мной потому, что ты нечаянно можешь меня ударить и сделать мне больно.
Это его объяснение девочка восприняла всерьез и, в свое оправдание, с обычной двусмысленностью спросила:
— Больно? Почему будет больно?
— Эти части тела — самые чувствительные. Разве ты не знаешь? Сделать больно там очень легко.
— Настоящая правда в том, что тебе не хватает смелости, — с внезапной и жестокой откровенностью сказала девочка.
Марко подумал: вот она и попалась, может, теперь опомнится. И любезно переспросил:
— А для чего, по-твоему, мне не хватает смелости?
Несколько поколебавшись, она уклончиво и не без сарказма ответила:
— Да для того, чтобы испытать небольшую боль в чувствительных местах.
Потом, немного помолчав и переходя на фальцет, передразнила его:
— Будь осторожна, ты можешь сделать мне больно в чувствительных местах.
Помолчала еще и вдруг совершенно неожиданно бросила ему в лицо:
— Знаешь, кто ты на самом деле?
— Кто?
— Сексуальный маньяк.
Это уже оскорбление, подумал Марко, вдобавок и брошенное с намерением обидеть; и, тем не менее, он заметил в голосе девочки некоторую неуверенность и непонимание смысла произнесенных слов.
— А по-твоему, что это такое — сексуальный маньяк? — не замедлил он спросить у нее.
Девочка смущенно на него посмотрела; ясно — ни сном ни духом. Марко очень тихо сказал:
— Вот видишь, не знаешь.
— Да, не знаю, но так о тебе всегда говорит мама. Раз она так говорит, значит, это правда.
Делать нечего, подумал Марко, девочка более ловкая, чем он: опять ускользнула от него. И примирительно произнес:
— Ладно, поиграем еще как ты хочешь. Но это в последний раз. Больше я не хочу.
— Молодец, так-то лучше; увидишь, я не сделаю тебе больно, — обрадованно произнесла она.
Затем она приподняла платье и, усаживаясь верхом на его колени, подняла сперва одну ногу, потом другую, бесстыдно, но без осознанного вызова оправила платье и сказала:
— Ну, ты готов?
— Давай.
Девочка заскакала с победным криком, затем заскользила вдоль его ног.
При «спуске» Марко хватило времени представить, будто с высоты птичьего полета, непрерывную череду событий, которые будут происходить с девочкой до самой ее старости: живя рядом с ним, она растет, взрослеет, становится его любовницей, и между ними навсегда исчезает то, что вот-вот произойдет сейчас.
