Сергей Волков - Дети пустоты
Чем скорее мы покинем этот город, тем лучше, это все понимают. Но мы еле ходим — в электричках поспать не получилось, промерзли едва ли не насквозь и давно не ели горячего.
— Чаю бы сейчас! — молотя зубами, выдает Губастый.
— А кофе с молочком тебе не надо? — рычит Сапог. — В детдоме, небось, каждое утро давали, а?
Сапог сам в детдоме никогда не был — жил с мачехой и отцом, потом отец умер, мачеху посадили за чрезмерную изворотливость в коммерческих делах, а Сапог попал в спецшколу, откуда и сбежал — и почему-то считает, что в детдоме настоящий курорт.
Тёха, таща за руку чуть живую Шуню, молча идет к вокзальным дверям. Нам ничего не остается, как последовать за ними. Внутри стоит многоголосый гам, множество людей толчется у касс, сидит, стоит, лежит прямо на полу, всюду вещи, вещи, вещи; сильно пахнет подгоревшей едой, но нам этот запах кажется необыкновенно приятным — пусть подгоревшая, но это же еда!
— Делимся, — говорит Тёха. — Губастый, Сапог — за хавчиком, вот башли. Я — за билетами. Пятёра, найдите с Шуней место.
«Найти место» — это значит выбрать среди людского моря укромный уголок, где мы бы смогли отдохнуть. Задачка непростая. Шуня мне в этом точно не помощница — она еле ходит и все время ноет, что устала и хочет есть.
Проходим вокзал насквозь. Он огромный, много залов. Я не раз тут бывал раньше, но всегда удивлялся — на фига все эти колонны, лепнина, на стенах под потолком разные картинки: ученые какие-то, военные, ракеты, падающий мужик с обломками американского самолета, рабочие и колхозники? Люстры как во дворце. Нет, красиво, конечно. Но приткнуться некуда. Железные дырчатые сиденья все заняты. Углы и пространство возле стен тоже занято. Лучше бы вместо колонн лавок больше поставили.
Наудачу выбредаем на вокзальную площадь. Машины, памятник двум каким-то мужикам.
— Пяточкин, — говорит Шуня, — я вот сейчас прямо тут лягу и умру.
— Баба с воза… — ворчу я и тащу ее обратно.
Наконец возле камер хранения впихиваемся между кучей рюкзаков туристов-байдарочников и группой зычных теток-челночниц. Появляются Сапог и Губастый с пакетами. Шуня никак не реагирует на них. Она садится на пол у стены и мгновенно засыпает.
— Мы курицу купили жареную, — радостно сообщает Губастый.
— Дураки, что ли? — Я продолжаю ворчать. — Там половина веса — кости.
— Зато вкусно.
Ждем Тёху. Он приходит минут через пятнадцать. Будим Шуню, раскладываем на пакетах еду — пирожки, сосиски в тесте, бутерброды. Сапог рвет еще теплую курицу на части, подсовывает Шуне ножку.
— Электричка до Богдановича будет в семь утра, — сообщает Тёха и смотрит на вокзальные часы. Они показывают двенадцать двадцать три. — Пожрали? Всем отбой!
Я ложусь рядом с Сапогом, упираюсь лбом в его твердую спину и проваливаюсь в сон, как в колодец… Просыпаюсь практически мгновенно от удара в пятую точку. Поднимаю голову — косарь. Здоровый такой, в шинели и шапке. На нас не смотрит, лениво роняет:
— Чтобы через пять минут вас тут не было!
Тёха уже на ногах. Он тоже не смотрит на косаря, торопит нас:
— Пошли, пошли!
Байдарочники с интересом наблюдают за нашим выселением с вокзала. Челночницы пьют вино из пластиковых стаканчиков, смеются. Все правильно — у каждого свои проблемы, до чужих никому дела нет.
Полчаса кружим по вокзалу и его окрестностям, наконец вбуриваемся в вонючий закуток у багажного отделения. Запах тут неспроста — коридор облюбовали местные бомжи. На нас они смотрят недобро, но ничего не говорят и не лезут. И то хорошо.
Бомжей становится все больше и больше. Медом им тут намазано, что ли? Пытаемся улечься, но нас беззлобно сгоняют — людям негде стоять.
— Че-то будет, — говорит Сапог. — Может, айда отсюда?
Но уйти мы не успеваем. В дверях возникают два косаря, быстро проходят внутрь, а следом за ними идут люди в медицинских голубеньких масках. Между ними мелькает улыбчивый мужчина в кремовом пальто. Он отдает распоряжения, указывает, кому куда пройти, где встать.
Человек в зеленом жилете с надписью «Пресса» тащит на плече здоровенную камеру, второй, одетый так же, светит мощным фонарем. Они останавливаются, начинают снимать. Бомжи оживляются, коричневые лица расплываются в улыбках. Весело матерясь, они лезут поближе к оператору. Потом появляется похожая на сороку девушка с микрофоном, влезает в кадр и с улыбочкой громко тараторит:
— Мы ведем наш репортаж с железнодорожного вокзала города Екатеринбурга. Сегодня здесь проходит совместная акция всероссийской организации «Общественный патруль» и православного движения «Милосердие». Акция направлена на оказание помощи лицам без определенного места жительства. Бомжи получат горячее питание, теплые вещи и необходимую медицинскую помощь. За моей спиной вы можете наблюдать, как активисты «Общественного патруля» опрашивают нуждающихся…
Активисты в масках и правда о чем-то трындят с бомжами. Крепкие парни с повязками, на которых написано «Милосердие», вкатывают тележку. На ней — стопки одноразовых тарелок, бачки с едой. Следом появляются коробки с вещами. Улыбчивый в пальто тут как тут — призывно машет руками, что-то говорит, но из-за криков нам не слышно слов. Бомжи кидаются на бесплатное угощение, у коробок начинается драка.
Косари снимают с пояса дубинки. Оператор выключает камеру.
— В очередь, сукины дети! — весело орет один из косарей, лупцуя дубинкой направо и налево.
Восстановив порядок, косари отходят в сторону. Снова зажигается фонарь, камера взлетает на плечо оператора, и девушка-сорока продолжает свою трескотню:
— Подобные акции уже стали доброй традицией. Забота о тех, кто оказался за бортом жизни, — одна из главных христианских добродетелей. Известно, что еще императрица Александра Федоровна, жена причисленного к лику святых императора Николая Второго, посещала ночлежки и приюты для бездомных, где раздавала всем желающим калачи и деньги…
Бомжи толпятся у тележки. Каждый получает порцию супа, хлеб, стаканчик с кофе. Одежду им раздают активисты. Они оглядывают подошедших и выбирают из кучи вещей то свитер, то шапку, то ботинки, время от времени деловито спрашивая:
— Размер какой? Не знаешь? А че ты знаешь? На, бери, что дают.
Как-то мало похожи парни с повязками на добродетельных христиан. Улыбчивый говорит с кем-то по мобиле, потом хлопает в ладоши:
— Внимание! Александр Иванович подъехал. Камера, снимаешь крупно сразу от дверей, понял? Капитан, встанешь справа. Вот он, вот идет!
Оператор разворачивается, луч фонаря упирается в дверь. Вначале заходят трое здоровяков в костюмах, быстро рассредоточиваются по залу. Затем вкатывается коротконогий толстяк в кожаной куртке и кепке. Сорока плотоядно облизывает напомаженные губки и трещит:
