Джон Бойн - История одиночества
Я призадумался. Ну да, Кэтрин Саммерс. Она считается?
— Вроде как была, — сказал я. — Ничего серьезного.
— И вы приводили ее на чай?
— На роль гостьи она не очень годилась. — Я представил, как Кэтрин и мама сидят за столом и, угощаясь котлетами, пытаются завязать беседу: мама говорит о паломничестве в Лурд, а Кэтрин — о том, что она сотворила бы с Аль Пачино, попадись он ей в руки.
— Ну вот, — сказал Эван.
— Не понимаю, что ты имеешь против девушек? — спросила Анна.
— Я ничего не имею против них. У меня в друзьях полно девушек.
— Так выбери себе одну и гуляй с ней.
— Сама выбирай и гуляй, если хочешь. Я уже выбрал спутника. Сразу с двумя гулять не могу. На эту роль я не гожусь.
— Вот видите, отче? — обратилась ко мне Анна. — Понимаете, что мне приходится терпеть? У него на все готов ответ.
Я кивнул. Повисло молчание. Эван оглядывал комнату, взгляд его задержался на книжных полках.
— А как дела с учебой? — спросил я. — Ты уже решил, кем хочешь стать, когда вырастешь?
Эван презрительно скривил губы и вновь откинул прядь. Похоже, это был его любимый жест и он не упускал случая его использовать.
— Когда вырасту? — саркастически переспросил он.
— Слушай, кончай эту хрень. — Я сам удивился, услышав себя; Анна таращила глаза, и даже во взгляде Эвана читалось изумление. — Ты не знал, что ли? Ну и прекрасно. Да, ты еще юнец.
— Есть кое-какие мыслишки, — сказал Эван.
— Какого рода?
— Целая куча.
— Ну например? Мне интересно, правда.
— Я бы хотел стать театральным режиссером. Наверное, звучит дико, но мне нравится эта профессия.
— Когда последний раз ты был в театре? — спросил я.
— Вчера.
Я усмехнулся. Молодец. Уел меня.
— И что смотрел?
— «Бог резни» Ясмины Реза[22]. В театре «Гейти» решили сделать передышку от бесконечного повторения «Плуга и звезд», «Тени стрелка» и «Поля»[23].
— Мой отец играл в «Плуге и звездах», — сказал я. — В Театре Аббатства.
— Правда? — вылупился Эван. Он явно был впечатлен, что польстило моему тщеславию.
— Он исполнял роль юного Кови. В рецензиях его очень хвалили. Ну и как вчерашняя постановка?
— Вам стоит посмотреть самому, отче, — ухмыльнулся Эван. — Там один актер снимался в сериале «Скорая помощь», а другой играл Дугла в «Отце Теде»[24]. В спектакле две жуткие супружеские пары. Их жизни пустые. Они пекутся о всякой ерунде и друг перед другом выпендриваются, какие они свободные. В двух словах не расскажешь. Это же искусство, понимаете?
— Тут никакого подвоха, Эван. Я просто хотел узнать, тебе понравилось?
Эван пожал плечами:
— Ну да.
— Он ходил с этим Одраном, — вставила Анна.
— А ему понравилось?
— Он не понимает театр. — Эван нахмурился, словно пытаясь уразуметь, как такое возможно. — Говорит, в тишине ему не по себе. Предпочитает кино. Всякие там крутые боевики. Брюс Уиллис. Том Круз. И прочая мура.
— Так ему понравилось или нет?
— Наверное, понравилось.
Я решил, что пора перейти к сути дела:
— Анна, вас тревожит дружба Эвана с Одраном?
— Да, отче. Места себе не нахожу.
— Не называйте это дружбой, пожалуйста. — Теперь в тоне Эвана слышалась досада. — Это не дружба.
— Вы не друзья?
— Друзья, конечно. Но это не то. У нас отношения. Возможно, это ненадолго, мы очень молодые, но мы не просто… какие-то там приятели.
— Вы можете это прекратить, отче? — спросила Анна.
— Нет. И не стал бы, даже если б мог.
Анна опешила.
— Я не понимаю, Анна, чего вы от меня хотите, — улыбнулся я. — Эвану шестнадцать лет. Тебе ведь шестнадцать? — уточнил я.
— Да.
— Ну вот, и он дружит с парнем. Они вместе ходят в театр, а не грабить Ирландский банк.
— Я их застукала, отче! — воскликнула Анна, чуть не плача.
И тотчас возникла картинка: мама входит в комнату, Кэтрин Саммерс выбирается из-под меня, угощает маму леденцом. Вызывают отца Хотона.
Отец Хотон. От воспоминания свело живот. Я никогда о нем не вспоминал. Изо всех сил старался забыть.
— Хватит, Анна! — почти заорал я. — Сейчас же перестаньте!
— Отче!
— Эван, ты, я вижу, умный парень. Тебе не приходило в голову познакомить маму с этим Одраном? Втроем сходили бы в кафе или еще куда-нибудь.
— Боюсь, они не поладят, — хохотнул Эван.
— Конечно, нет, если толком их не познакомить. Слушай, хочешь начистоту? Совсем начистоту. Хочешь или нет?
Видимо удивленный моей горячностью, Эван помешкал, но все же кивнул.
— Я говорил честно, — добавил он.
— Тебе нравятся парни, да? Тебя к ним тянет?
Эван отвел взгляд и уставился на фотографию на стене, сделанную за день до смерти моего отца. На фоне домика миссис Харди мама и отец улыбаются в объектив, мы — Ханна, Катал и я — стоим перед ними, рты наши разъехались до ушей.
— Да, — наконец ответил Эван. — Наверное.
— Ну вот, Анна, вам нужно с этим примириться.
Наступило долгое молчание. Я разглядывал Анну. От роившихся мыслей лицо ее подергивалось. Она посмотрела на меня, затем на сына. Я представил, как они с мужем мучительно пытались завести собственного ребенка, потом долго искали приемыша, через какие мытарства прошли. Как любая женщина, она инстинктивно восставала против инакости и хотела, чтобы все было как у всех, потому что всякая инакость до смерти пугала, но вот слова сказаны, и куда уж яснее, и Анна, к ее чести, откликнулась по-доброму.
— Ну что ж поделаешь, сказала она, сдерживая подступавшие слезы. — Мир стал другим, да, отче?
— Да, Анна. — Я взял ее за руку. — Точнее не скажешь.
— Можно спросить, отче? — сказал Эван, когда они с Анной собрались уходить.
— Пожалуйста.
— Джонас Рамсфйелд ваш племянник, я верно понял?
— Верно. — Я тщеславно улыбнулся: да, я причастен к знаменитости.
— Ух ты! — Весьма впечатленный, Эван покачал головой. — А какой он?
— Умный. Спокойный.
— Он ваш единственный родственник?
— Еще есть племянник Эйдан.
— А тот какой?
— Злой.
Эван задумчиво покивал, а затем сказал, выделяя каждое слово:
— Джонас Рамсфйелд действительно хороший писатель. — Он как будто хотел подчеркнуть искренность своей оценки.
— Да, — согласился я.
— Вы передадите ему мои слова?
— Передам.
— «Шатер» — мой самый любимый роман.
— Немного развязный, но хороший.
— Это моя самая любимая книга, — повторил Эван. — Он к вам приезжает?
