Роберт Левелин - Внезапное богатство
– Ваших автомобилях, – повторил Майлз. – И сколько же их у вас?
– Пять.
– Но, ради всех святых, зачем? Пять машин одному человеку?
– Это преступление? – спросила Анна, открывая багажник автомобиля и вытаскивая оттуда дорожную сумку.
– Это должно им быть. Какая нелепая растрата ресурсов!
– Вы – борец за экологию? – спросила Анна, рассматривая его своими карими глазами. Майлз не мог определить, издевается ли она над ним или задает простой вопрос.
– Нет, я не борец за экологию. И не луддит, раз уж речь зашла об этом.
– Я не знаю, что означает слово «луддит».
– Нед Лудд, ретроград, активист движения против развития технологий, живший в восемнадцатом веке, призывал уничтожить ткацко-прядильные машины.
– Как странно.
– Да, и я хотел сказать, что я вовсе не такой. Я работаю в области высоких технологий, но стараюсь вести разумную и продуктивную жизнь. Я всегда думал, что немцы бережно относятся к экологии.
– Да, мы такие. Но я еще люблю машины.
– Я просто не могу этого понять. Но почему?
– Я всегда их любила. Я их проектирую.
– Я знал, что вы работаете на производителя автомобилей, Марио рассказал мне, но я не знал, что вы их проектируете.
– Да, именно этим я и занимаюсь. Я работаю на «Фольксваген» в Германии.
Майлз взглянул на автомобиль, из которого Анна только что выбралась. Он был черным, и у него было четыре колеса. Вот и все, что он понимал в автомобилях.
– Это «фольксваген»? Вы действительно не знаете? – спросила она Майлза с улыбкой, которая оказалась гораздо привлекательней, чем он ожидал.
– Нет, я ничего в них не понимаю. Это я и хочу сказать.
Вы очень интересный человек. Я никогда не встречала раньше людей вроде вас.
– Ничего удивительного. Вы просто проноситесь мимо людей вроде меня в своих металлических коробках, делая нашу жизнь несчастной.
– Вы сейчас чем-то слишком рассержены.
– Я всегда злюсь на автомобили, но большую часть времени я вообще ничего не ощущаю.
– Я не понимаю.
– У меня нет никаких чувств. И никогда не было. Вот почему я обратился к Марио.
– У всех есть чувства.
– У меня нет.
– Есть, вы просто не знаете, что они у вас есть. Вы сердитесь на машины, это – чувство.
– Это – логическое объяснение.
– Нет, это – чувство. Я знаю много о чувствах. Я пытаюсь не испытывать их, именно поэтому я почти все время сплю. И вожу автомобиль. Когда я сплю или управляю автомобилем, у меня не так много чувств, только так я и выживаю. Для этого мне и нужен Марио, я не могу больше эффективно трудиться, потому что у меня слишком сильная чувствительность.
– Тогда это и есть настоящее безумие. То, что мы находимся здесь. Мы – преуспевающие люди, вполне разумные, и все же мы стремимся к этому чудаковатому однорукому человеку, который собирается исцелить нас. Нет никакого разумного объяснения. Я хочу сказать, что вам ведь этого не нужно, так ведь? Это нелепо, правда?
Майлз заметил, что женщина его не слушает. С ним это случалось постоянно. Если только он специально не платил людям, чтобы они слушали его, все, казалось, всегда переключались на свои собственные мысли, стоило ему открыть рот.
Они вместе подошли к входной двери. Она открылась до того, как Майлз успел позвонить. Высокая блондинка с полоской серебристого скотча поверх рта стояла на пороге. На ней была лишь тонкая ночная рубашка, и Майлз ясно мог разглядеть ее груди сквозь материю. Он посмотрел незнакомке в глаза, она что-то промычала из-под пластыря. Анна мягко его толкнула.
– Привет, я – Анна, – сказала она, входя в дом.
«Типичная немка», – подумал Майлз, двигаясь вслед за ней.
Он вошел в просторный холл и проследовал за женщиной с заклеенным ртом в большую гостиную. Комната выглядела, словно фотография в статье из модного журнала, посвященного вопросам интерьеров: просторная, с высокими потолками и тремя огромными кушетками, стоящими вокруг большого камина в викторианском стиле. Филипп сидел за столом перед компьютером, полностью готовый к редактированию видеозаписей. Камера, подключенная к компьютеру, лежала тут же. Марио, казалось, спал, сидя на соседней кушетке, но он открыл глаза и улыбнулся, как только гости вошли.
– Входите, входите, – сказал он, не меняя своей расслабленной позы. – Располагайтесь, как дома.
– Мне нужно поспать, – сказала Анна. Она рухнула на единственную свободную кушетку и немедленно свернулась клубком.
– Не хотите ли чаю? – спросил Марио. – Как-никак, мы в Англии, так что неплохо бы выпить чаю.
– Не возражаю, – сказал Майлз, ощущая себя неуютно, жалея, что их встреча с Марио происходит не наедине.
– Ступай и приготовь чай, Пола, – сказал Марио.
Женщина кивнула и вышла из комнаты, совершенно точно что-то бубня под скотчем. Майлз, не моргая, смотрел ей вслед. Он мог разглядеть ее задницу сквозь прозрачную ночную рубашку. У незнакомки были красивые ноги, а полоска скотча на губах неожиданно возбудила его.
– Это – Пола, – сказал Марио, когда она ушла. – Моя клиентка.
– А почему у нее заклеен рот?
– Потому что невыносимо утомительно слушать ее. Это может казаться немного грубым, но пока это единственный способ, позволяющий нам работать одной командой.
– Значит, она собирается участвовать с нами в ограблении?
– В эксперименте, да, собирается. Я так понял, что у вас появились новые мысли по этому поводу?
– У меня и старых мыслей никаких не было. Я просто считаю, что это все какое-то сумасшествие.
– Тогда зачем вы здесь?
– Откуда я знаю! – ответил Майлз весьма агрессивно. – Извините, это нечаянно вырвалось. Я в самом деле не знаю. Я живу вхолостую.
– Я понимаю. Вы здесь, и теперь у нас вся команда в сборе. Не совсем в том составе, в котором я хотел бы ее видеть, но, как говорится, кто платит, тот и музыку танцует.
– Вы хотели сказать «заказывает».
– Да, совершенно верно, – пробормотал Марио, совершенно не обращая внимания. – Это все так волнительно. Совершенно ясно, я хотел, чтобы вы участвовали, поскольку первоначально это было вашей идеей, хотя она органически переросла ваше первое предложение. Как только мы определились с планом, я тут же понял, что смогу помочь этим и Поле. Она уже на протяжении какого-то времени является моей клиенткой, но прогресса мы пока не достигли никакого. С большим прискорбием должен это признать. Поэтому, Майлз, присаживайтесь, постарайтесь расслабиться. Филипп как раз готовит небольшую презентацию для нас, чтобы мы могли взглянуть на имеющиеся возможности. Ничего не говорите Поле, она пока не знает, чем мы будем заниматься.
Майлз присел на подлокотник софы, на которой спала Анна. Она, казалось, уже заснула.
– А что с нею? – прошептал он.
– Нет никакой необходимости разговаривать тихо, Анна сейчас глубоко спит. У нее хроническая депрессия. Она также одна из моих редких неудач. Возможно, вы моя последняя надежда, Майлз. – Марио улыбнулся, подмигнул и отвел взгляд в сторону. – Состояние Анны сказывается на ее работоспособности, и, если у нее не наступит улучшение, она потеряет работу.
– Выходит, команда – это я, Анна и та женщина с заклеенным ртом? – спросил Майлз.
– Пола, да.
– Это вся команда? Я и две, кхм, неуравновешенные женщины?
– Группа должна быть маленькой. Дело не рассчитано на десять-пятнадцать человек. Тем не менее это захватывающее дело. Я уже составил документальное обоснование этого эксперимента, в конце месяца я читаю лекцию в Цюрихе о методах своей работы. Понятно, что я не смогу посвятить их в детали эксперимента, но сама теория станет просто революционной.
Майлз поднялся. Ему захотелось уйти. Ему захотелось вернуться домой, лечь в кровать и забыться сном. Он хотел оказаться где угодно, только не здесь.
– Вы выглядите очень напряженным, Майлз.
Он снова сел на кушетку, не заметив сперва, что сел прямо на ноги Анны.
– Извините, – сказал он ее спящему лицу.
– Не беспокойтесь о ней, просто отодвиньте ее ноги в сторону.
Майлз осторожно подвинул ее ноги и прилег на кушетку. Они показались ему очень легкими, а лодыжки – хрупкими и тонкими. Он прислонился головой к подушкам и сказал:
– Я очень сильно напряжен. Я хотел, чтобы вы занялись мной, потому что мне кажется, что я схожу с ума.
Майлз оставался некоторое время молча, с закрытыми глазами, пытаясь сформулировать, что же было не так.
– Все в моей жизни так запуталось, все навалилось на меня, я просто увязаю в этом болоте. Я больше не могу содержать свою жизнь в порядке. А сейчас я окружен женщинами, которые просто упиваются своими проблемами, и я должен совершить с ними какое-то странное ограбление, которое на самом деле вовсе не является настоящим ограблением, но от этого я начну себя лучше чувствовать? Я не хочу травматической терапии, если она заставляет меня испытывать такие мысли, – какой тут смысл? Хотя, с другой стороны, сегодня я впервые думал о своей матери за все время, сколько себя помню, поэтому я подумал, что это вызвало у меня какие-то чувства. Но это ведь не вы организовывали ту травму, поэтому к вам это не имело никакого отношения…
