Кристин Валла - Туристы
Шона она больше не желает видеть.
Юлианна озябла под дождем. Она разделась и приняла душ, завернулась в халат и сунула ноги в тапочки. Компьютер уже ждал ее на столе, и она решила тотчас же сесть за работу. Но так как ей все еще было холодно, она пошла к стене, чтобы отрегулировать температуру, повернула ручку, добавив несколько градусов. Вот как можно жить, подумала она, с кондиционером, интернетом и щедро укомплектованной ванной комнатой! В номере с индивидуальной отделкой. С круглосуточным сервисом. Добро пожаловать в «Кларенс»! Она села за письменный стол и раскрыла гостиничный проспект:
«Студия представляет собой превосходную комнату, в которой сохранены характерные черты нашего заведения. Постояльцы могут здесь отдохнуть у камина, пользуясь круглосуточным обслуживанием, включающим доставку в номер любых блюд и напитков. В студии постояльцы имеют возможность распределять свое время по собственному усмотрению, пользуясь индивидуальным обслуживанием, которое придает гостинице „Кларенс" атмосферу домашнего уюта».
Уют уютом, но все же она здесь не у себя дома, так ведь? Как бы то ни было, это гостиница, где все время сменяются постояльцы, где устанавливаются и тут же обрываются случайные знакомства. Юлианна встала и оглядела комнату: кровать из американского дуба, кожаные кресла у окна, бархатные подушки. Она вспомнила, как во время поездок в отпуск мама всегда покупала цветы – большие букеты из роз и тюльпанов, чтобы украсить гостиничный номер. Для мамы не имело значения, остановились они там на один лень или собираются прожить неделю, цветы ставились в номере всегда. Бритта Бие брала с собой в путешествие вазу. Человеку хочется везде добавить что-то свое, подумала Юлианна, оставить собственный отпечаток. Мало поставить в комнате свой чемодан. Мало положить косметичку. Возможно, и цветов еще недостаточно, подумала она. У гостиничного номера никогда не будет домашнего уюта.
Она подошла к окну и раздвинула гардины. За стеклом тянулись медно-красные крыши, раскоряченные антенны, рыжие кирпичные трубы. И над всем этим клыками торчали строительные краны. Глядя на эту картину, она вдруг подумала о Себастьяне – ведь раньше он собирался стать кровельщиком. Это было еще до того, как он отправился в Лондон, до всяких там знаменитостей и до денег. Вот уже много лет прошло с тех пор, как он стал папараццо, и ему это, кажется, поднадоело. Юлианна решила, что надо будет написать Себастьяну и спросить, всегда ли так получается, что в конце концов тебе что угодно начинает надоедать и ты хочешь двинуться дальше. Никто теперь не задерживается подолгу на месте, подумала она, всем не сидится дома, не сидится на одной и той же работе. Ей нравится писать путеводители, но сможет ли она посвятить себя этому занятию на всю оставшуюся жизнь? Нет, скорее всего, не сможет. Может быть, Себастьян знает ответ. Она достала почтовую бумагу и положила на стол несколько белых листков с логотипом гостиницы в верхнем углу. Начав писать его имя, она почувствовала, как что-то кольнуло в сердце, перейдя затем в сосущее ощущение под ложечкой. Что это было? Какая-то потребность? Тоска? Но по ком? Не по Себастьяну же! Себастьян всегда отсутствовал в ее жизни. Но, может быть, ей не хватает его писем? По крайней мере, письма Себастьяна были неизменным фактором. И его приезды каждый год в январе. Между встречами с ним всегда проходил ровно год, но это не играло роли. В письмах он был ближе. И в этот момент в дверь постучали. Юлианна нервно подскочила. Она ведь, кажется, ничего не заказывала. Она подошла к двери и отворила. На пороге стоял Шон. Одежда его промокла до нитки, с волос капало. Этот вид взывал к сочувствию, но Юлианна не поддалась и спросила, посмотрев в упор:
– Зачем ты явился?
Он отбросил волосы со лба:
– Посмотреть, что дальше.
Она отступила на шаг.
– Дальше – ничего, – сказала она. – Мы больше не знакомы друг с другом.
– Я хочу начать все сызнова.
– Да с какой стати нам начинать?
– Потому что когда-то мы были знакомы. У нас есть общая история.
Она глядела на него почти озлобленно. Он схватил ее руку.
– Отпусти, – крикнула она и вырвалась.
Она пошла в комнату, Шон последовал за ней, не забыв закрыть за собой дверь. Юлианна села на кровать, поплотнее запахнув халат. Он снова поймал ее руку осторожным движением. Она не отняла и, ощутив, как по ней поднимается тепло, не могла уже вырвать.
– Больше ничего не будет, – сказала она. – Но переспать всегда можно. Ты этого хочешь?
– Может быть, – сказал он.
Они помолчали. Посмотрели друг на друга. Молчание не вызвало неприятного чувства, скорее наоборот. Борясь с ним, они бросали друг на друга пылкие взгляды. Она немного ослабила плотно закрытый халат. Он залез под него рукой. Она подумала: «Да! Ну, возьми же меня, ради бога, раздень меня, согрей! Нам не обязательно любить друг друга. Не обязательно даже нравиться друг другу. Просто обними меня. Ну, давай же, обними!»
После они шли по набережной сэра Роджерсона, борясь с боковым ветром. Река Лиффи неспешно текла к морю, окруженная кранами и корпусами судов. По-прежнему шел дождь, и они шагали, спрятавшись каждый под своим зонтом. Возле «Докеров» они свернули направо и остановились перед черными чугунными воротами на Уиндмилл-лейн. Шон достал ключ. Ворота открылись, и они пересекли двор, в котором росли лаванда и клены. Деревца были совсем молоденькие, посаженные несколько лет назад. Шон указал на один из балконов. Она кивнула и улыбнулась во весь рот.
Квартира находилась на третьем этаже, просторная гостиная была соединена с кухней в одно помещение. Юлианна обвела взглядом белые стены, обратив внимание, что на них нет картин. Над каминной полкой одиноко царило большое зеркало. В кухне над плитой висели старые кастрюли. На полу не было ковра, а вдоль балкона протянулись пустые цветочные ящики. Пройдясь по квартире, она ощутила дыхание пустоты, которая словно просилась, чтобы ее чем-то наполнили, и подумала, что он долго, возможно, бессознательно ждал, чтобы пришел кто-то, кто привинтил бы на стены крючочки. Усеял бы пустые поверхности украшениями. Набросал бы в эту чистоту мусора, наполнив ее запахом женщины. – Я не могу у тебя остаться, – сказала она. – Я пришла только посмотреть, как ты живешь, и все.
Он стоял у кухонного стола, засунув руки в карманы. Голова чуть-чуть опущена. Ей захотелось подойти и погладить его по волосам. Но она только крепче стиснула в руке сумочку. Медленно Юлианна двинулась к двери.
– Юлианна!
– Да?
– Если захочешь немного побыть здесь, оставайся, пожалуйста.
Она чуть улыбнулась.
– Спасибо, – сказала она. – Приятно знать, что ты предложил.
Она торопливо поцеловала его и сбежала вниз по лестнице. Во дворе ее встретила волна лавандового аромата. Дождик только что перестал. Юлианна двинулась в сторону центра по Уиндмилл-лейн. Впереди одинокий турист разрисовывал стену красным спреем. Она остановилась и прочитала надпись. Это были строчки из песни:
One life
But we're not the same
We get to carry each other.
Carry each other.[16]
И вдруг она повернулась и пошла назад к воротам. Запрокинув голову, она посмотрела на балконы за оградой, на видневшиеся за ними окна. Она спокойно протянула руку к замочной скважине. Затем с улыбкой чуть ковырнула в ней ногтем.
Из Норвегии Юлианне прислали два чемодана нарядов, учебники и журналы, по оформлению интерьеров. Лето было в разгаре, и ей не очень читалось. Письменная работа была отложена до лучших времен. Вместо ученых занятий она энергично взялась за убранство квартиры Шона. Сиобхан уже давно забыла про свое обещание, так что Юлианна, получив от Шона в свое распоряжение кредитную карточку «Виза», могла хозяйничать у него, как ей будет угодно. Она купила мебель в «Хабитате», постельное белье в «Арнотте» и тридцать литров краски, которую привез из магазина Хегарти-старший. Она покрасила кухонные шкафы в зеленый цвет, настелила ковровое покрытие и расставила в комнате фикусы и пальмы. Она сшила на руках занавески, развешала лампы и картины и купила стеллаж для компакт-дисков, которые лежали у Шона навалом перед телевизором. Книжек у него в доме не было, так что она заполнила полки своими и классикой, по дешевке купленной в магазине «Гринз букшоп». Часть стен стали у нее красными. Дверь ванной – голубой. Спальня украсилась ярко-желтыми шкафами. Каждая комната была для Юлианны как свежий холст, и она лихо прошлась по ним, вооруженная всеми кистями, какие только могут быть на свете. По мере того как изменяли свой вид комнаты, она роднилась с ними, пока не почувствовала себя как дома. Ощущение домашнего очага, думала она, прирастает не временем, а правом накладывать на жилое пространство собственный отпечаток. С каждым заколоченным собственноручно гвоздем, с каждой покрашенной стеной она завоевывала все новые площади.
