Кристин Валла - Туристы
В тот год в Тихом океане расшалился Эль-Ниньо, вызвав в Ирландии небывало мокрое лето. Каждый день шел дождь, лишь изредка проглядывало солнце. Дворники работали во всю мощь, когда Шон припарковал свою машину возле здания радиовещательной компании RTE в Доннебруке. Это было около трех часов, и он только что закончил брать интервью. Мокрый по щиколотку, с пленкой за пазухой, он пересек отдел новостей. Налив себе чашку чаю и сделав мимоходом комплимент секретарше, он направился в редакторскую. Следом зашел заведующий отделом новостей и, жуя на ходу недоеденный бутерброд, показал свободной рукой на экран.
– Ну, как наши успехи? – спросил он.
– Неплохо, – сказал Шон и сунул пленку в проигрыватель. – Мне удалось разговорить мамашу. Она, конечно, плакала, но ее слова вполне можно разобрать.
– А что эксперты?
– Доктор Лафер считает, что это поколенческая проблема.
– Поколенческая? Я думал, что речь идет об эпидемии!
– Это я ее так назвал, не он. Я так понял, что он высказался в этом смысле.
Заведующий отделом новостей сунул в рот остатки бутерброда:
– Дай знать, когда у тебя будет готово!
Шон кивнул и закрыл дверь. Он принялся просматривать взятые за день интервью по поводу участившихся самоубийств среди молодых ирландских мужчин. Статистика выглядела удручающе, хотя в основном все это он знал и раньше. Ему неоткуда было взять какой-то пример, дать проблеме человеческое лицо, поскольку эти молодые люди уже умерли. Но он сумел взять интервью у одного из близких родственников, это была мать, недавно потерявшая двадцатитрехлетнего сына. Его нашли в комнате, напичканного амфетаминами. Шон вгляделся в мать на экране, она старалась не смотреть в камеру.
– Оптимистически, – произнесла мать. – Он смотрел на жизнь оптимистически. От него всем в доме передавалась радость. Вот здесь он вырос, с отцом, с другими детьми и со мной. У нас была обычная семья. – Женщина опустила взгляд на свои руки. Сложила их одну на другую, как бы стараясь удержать. – Мы им гордились. Он столько всего достиг. Не потому, что мы его заставляли, не думайте, что мы давили на него, просто он сам был такой увлеченный. Собирался стать архитектором. Он хотел что-нибудь построить у нас в городе. Иногда говорил, что передумал, что хочет стать режиссером. Или и тем и другим одновременно. Он снимал любительские фильмы и рисовал картины. Он много чем занимался. В нем были заложены безграничные возможности. Да, именно это слово мне приходило в голову – безграничные возможности.
Шон услышал за кадром собственное тихое покашливание:
– У него бывали спады настроения? Может быть, приступы депрессии?
Она помотала головой:
– Он был добрый и вежливый мальчик, все любили его. Учителя тепло о нем отзывались. Он всегда был впереди всех, иногда он бывал очень занят, очень занят. Но ему это нравилось. Его комната была завалена чертежами конторских зданий, дорог. Все в чертежах!
Она потянулась за чашкой, приподняла, отпила глоток кофе и снова отставила.
– Каждый день я спрашиваю себя, можно ли было что-то делать по-другому. Я не понимаю, что надо было делать. По сути дела, я не знала своего сына. Понимаете? Он был несчастен, а я ничего не замечала. Никто не замечал. Может быть, дело во мне? Или тут что-то другое? Ведь что-то же было не так. Что-то у нас ужасно не так, а мы не понимаем что.
Шон остановил картинку и остался неподвижно сидеть перед мерцающим экраном. В груди ныло. Глаза щипало. Он провел ладонью по лицу и вставил новую пленку. Он ткнул пальцем в кнопку и откинулся в кресле, глядя на появившегося на экране доктора Лафера.
– Ну, а что можно сказать о наркотиках? – услышал Шон собственный вопрос. – Они стали доступнее. Явилось ли это дополнительным фактором?
– По-видимому, нет, – ответил доктор Лафер. – В районах, где отмечено самое высокое потребление наркотиков, процент самоубийств как раз самый низкий. Однако есть и другие изменения в ирландском обществе, влияние которых до сих пор еще не изучено. Я имею в виду усиленную урбанизацию, развернутую индустриализацию и значительный рост национального продукта. Любой из этих факторов мог оказать решающее влияние на отмеченное статистикой увеличение числа самоубийств.
– Так вы полагаете, что это поколенческая проблема?
– Я полагаю, что, будучи подавленным, современный молодой человек более склонен лишить себя жизни, чем в свое время представитель предыдущего поколения. Возможно, это является следствием ускоренного развития общества, которое происходит в западном мире.
Шон нажал на кнопку «стоп». Полуприкрыв глаза, он ритмично нажимал пальцем на кнопку обратной перемотки. Пленка отматывалась назад, слова повторялись снова и снова. Так он просидел довольно долго, пытаясь выжать из них заголовок.
Потом он пешком брел по Уэстленд-роу, держа над головой зонт с бахромчатыми краями. Машину он оставил припаркованной возле своего дома и попытался вызвать такси, но телефон диспетчерской все время был занят. Он подумал было, не позвонить ли отцу, но быстро отбросил эту мысль. Транспортный поток еле двигался. Машины передвигались по городу примерно с той же скоростью, с какой сто лет назад ездили извозчики. И Шон отправился в «Ренардс» пешим ходом. Летний вечер выдался сумрачным. Город казался черным. Шон думал об умершем юноше, о его осиротевшей матери и словах, которые она сказала: «Что-то у нас не так, а мы не понимаем что». Это прозвучало как одно из правил, которые внушают ребенку, дурацкий стишок. Он отбросил эти мысли и кивком поздоровался с хозяином «Ренардса». Зал был полон наполовину: сегодня пятница, время еще раннее. Шлепая мокрыми подошвами, он прошел к бару и, заказав порцию виски, выпил ее очень быстро. Не потому, что хотел напиться, а потому что нечем было заполнить паузы между глотками. Соседи по стойке были одеты в замшевые куртки и остроносые башмаки, медленно потягивали что-то из высоких бокалов и цитировали прочитанное в «Ле Франс», между делом усердно набирая сообщения на мобильных телефонах. Одна женщина, стоявшая возле бара, пристально разглядывала Шона. У нее были худые руки, острые локти угловато торчали в стороны. Женщина улыбнулась. Шон ослабил галстук и почувствовал некоторую благодарность, увидев, что она направляется к нему. Они разговорились. Шон не очень прислушивался к ее словам, ведь он целый день брал интервью у разных людей и теперь выдохся. Но он был рад, что кто-то есть рядом, как буфер. Украдкой Шон холодной рукой провел под столом по ее ноге.
Он проснулся оттого, что у него онемела рука. Рука была прижата к подушке, на ней лежала голова той самой женщины. Он воспринял это как форму наказания. Он еще долго так лежал с онемевшей рукой. Женщина была бледнее, чем казалась накануне вечером. Тушь на веках размазалась. Во сне Шон пытался отползти от нее, и только рука застряла у нее под головой. Он осторожно потянул к себе руку и, перекатившись на другой бок, вылез из постели. Который же это час? Он не имел ни малейшего представления. Шторы были задернуты. Под дверью лежала кучка газет: «Ивнинг Геральд» и «Бай-энд-селл». В глаза бросилась составленная в ряд обувь. Он оделся и ненадолго остановился перед зеркалом. Тяжелый взгляд. Вытянутое лицо. В двадцать девять лет он уже выглядел собственным старшим братом.
Когда он вышел на улицу, было уже светло. Он взглянул на кнопки звонков у двери, но не мог разобраться, в какой квартире осталась спящая женщина. Может, он ее плохо слушал. Шон смачно сплюнул на асфальт и засунул зонт под мышку. Он потрусил по Уэстленд-роу, остановился на Спаре, чтобы купить субботние газеты. Несколько часов ему удалось поспать, и он обнаружил, что ему лучше спится в чужой постели, чем в своей собственной. В квартире у этой женщины чувствовались уют и покой. Она производила гармоничное впечатление. Почти усыпляющее. Но потом он там занервничал. Шагая по улице, он услышал, как запищал телефон. Его пробрал холод. Неужели это она звонит? Разве он дал ей свой номер? Шон не мог вспомнить. Он засунул газеты под мышку и посмотрел сообщение.
Шон.
Я в Дублине до четверга.
Хотелось бы встретиться.
Юлианна из Парижа.Он так и замер, уставившись на дисплей. Юлианна из Парижа? Та большеротенькая девушка? Шесть лет молчания и вдруг ни с того ни с сего объявиться? Шону захотелось присесть. Он положил газеты на край тротуара, продолжая смотреть на дисплей. Шесть лет молчания были, но главным образом по его собственной вине. Она прислала ему три письма, на которые так и не дождалась ответа. «Письма! – подумал Шон. – Это же само по себе ненормально». С электронной почтой было бы проще, е-мейл и тогда уже существовал, можно было от случая к случаю обмениваться коротенькими сообщениями. Но она-то мечтала не о коротеньких сообщениях, верно? Юлианне требовались, как он понимал, многостраничные поэтические излияния, заверения в преданной любви. А это было не в его стиле. И зачем она хочет с ним встретиться? Почему вдруг именно сейчас? Увидела его, что ли, по телевизору? Вполне возможно. После своего дебюта на телевидении он стал получать самые странные обращения от людей, с которыми не виделся уже десятки лет. Но нет, Юлианна не тот человек, чтобы додуматься до таких вещей. Юлианна всегда была очень искренней. Душевная девушка, настолько душевная, что это даже действует на нервы. В конце концов Шон остановился на другом объяснении, а именно, что память о нем дремала в ее душе без малого шесть лет. «Очень странно! – подумал он. – Даже трогательно». Он еще раз перечитал сообщение, затем написал короткий ответ и отправился домой.
