Светлана Борминская - Дом золотой
– Тетя Фаина, ты бы, что ль, решала наконец – пойдешь за мово отца жить или еще будешь кобениться? Второго полета с крыши мой батя не переживет.
Тетя Фаина где стояла, там и упала.
Все в конце концов прошло. У деда Сережи срослись все хрящи где-то через месяц. Тетя Фая его отпаивала варенцом, а что касается отчего и как произошел тот полет с крыши, дед Сергей вспомнил и сообразил, только как пошел на поправку, но сыну своему ничего говорить не стал… Хотя зря, ну потряс бы Сережа Валентина. Не стал говорить, но сам не забывал, помнил.
А вот касательно замуж тетя Фаина начала думать – уже без кокетливых «не-не-не» и всяких несерьезных «не трожь мой передник».
Потому как, если полез какой мущина на крышу в Соборске ради какой женщины, – это почти девяностопятипроцентное замужество. А уж если упал этот добрый человек с той крыши, хочешь – не хочешь, а можно считать, ты уже замужняя, если, не дай, конечно, Бог, – не вдова.
– Тьфу-тьфу-тьфу!
Не вдова, не вдова.
Раньше
Вот раньше-то будто мешало что, а тут с весны как пошли неприятности, одна другой неприятней! Зато как приятно, дед Сережа что-то делает в своем огороде и заглядывает через забор:
– Ты тут, Фаина?
– Ну…
– И я тут.
Палкой по голове
Начался и шел июнь, а у тети Фаи, наконец, открылись глаза на все. Первым делом ей вдруг вспомнилось, как во время похорон мамы тащил Юра в свою машину старую мамину икону в медных цветах – ох… И как грозился разлить ртуть по всему дому, если Фаина не отдаст ему приглядную часть дома – ох. И самое непонятное, как получил он Фаино согласие на дом и оформил все бумажки, потом только три раза за девять лет приезжал в Соборск, все про здоровье ее расспрашивал и про вещи.
– Выходит, не дом ему был нужен, а бумажка на него? – спрашивала тетя Фаина у коровы.
Корова отворачивалась.
Зоя…
Тетя Фая целый месяц после – «зарежь корову» не спала, легче самой умереть, чем корову, хотите верьте, хотите нет.
– Вот тебе и родненькие братик и сестра, – уписывая творог со сметаной, подливала масла в огонь Маруся Подковыркина, сидя в Фаиной кухне за клеенчатым столом. – Пересушила ты, Фая, творог, – поев еще, отодвинула блюдо Маруся.
– А помнишь, как Валька с Юркой, ноги колесом, а помнишь?.. – начинала Маруся, озираясь в поисках коробки с ландрином.
– Отстань, – говорила тетя Фая и рассматривала в сотый раз свои ладошки, какие они сморщенные и сухие от трудов. – Отстань, Маруся!
– Нет, ты помнишь, как Валька с Юркой, браткой твоим, бегали и шипели и весь дом обмеряли и землю всю?
– Когда? – поворачивалась тетя Фая.
– Тогда! Девять лет назад… Еще дождь лил! А они все мерили и дом твой, и огород твой!
– Не помню, кончи! – говорила тетя Фая. А сама помнила… Обмеряли все, отталкивая ее, когда она подошла и спросила: зачем.
– Нам собес разрешил, – засмеялся тогда ей в лицо зять Валентин, Зоин муж. – Какие проблемы? Иди!
– А пошто? – удивилась тогда «горсобесу» тетя Фая. А сейчас понимала – точно! Точно, они тогда ей наврали, как дурочке, а сами уже решали, сколько выручат за продажу дома и земли под ним…
Ну и что?
Да лучше бы не знать и не думать. Ведь все равно, чему быть – того не миновать, и мало ли что будет потом … Без большой это разницы, что станет с домом, но только бы дали пожить. И все. Пожить, до смерти этой. Зачем же торопить, успею еще, я еще и замуж могу!
Тетя Фаина в последний месяц с этими мыслями совсем спать перестала.
– Какие все-таки! Житья от них никакого! – вслушиваясь в прыжки Зоиных внучат за толстой стеной, вжималась в кровать Фаина Александровна. – А ведь как жила-то неплохо, хоть и без мамы, а жила себе и жила.
Конечно, иногда чье-то слово, взгляд или насмешка выводят человека из состояния тихой жизни в состояние крайнего психоза. Ну, вот вопит же кошка, увидев бегущего к ней огромными прыжками пса. И пулей летит на дерево, распушившись трижды!
Но если озорство Валентина с деньгами за телку привело Фаину в стыд и смятение за родню, то дедов полет с крыши нагнал на Фаину такого страху…
Я тоже вот испугалась один раз. Но не про меня этот роман.
И тетя Фаина впервые в жизни взглянула на свою сестру, зятя и на все их проделки абсолютно чистыми глазами, не занавешенными родственной любовью и снисхождением.
Если у кого есть возможность, лучше так не взглядывать… Или уж посмотреть на что-то плохое и сразу же отвернуться. Потому что довольно страшно глядеть на окружающую жизнь и тех людей, которые рядышком, – глазами, которые видят все недостатки и заведомые подлости, от которых можно не только умываться слезами целые дни, но и просто раньше времени подохнуть. Ой, лихо-о-о-о…
Может, мне все кажется, собирая вишню у забора, думала тетя Фая.
– Может, мне все кажется? – поглядела на свои руки, охнула и побежала к Марусе, а той дома нет, тогда к фельдшерице Регине на соседнюю улицу Гарибальди.
– У вас химический ожог, – пощупав толстый багровый нарыв и оглядев его на просвет, выдала причину зуда и распухания фельдшерица. – Наверно, крыс травили какой-нибудь гадостью? Или клопов?
– Нет, вишню собирала, – удивилась тетя Фаина.
– Может, химикатами ее брызгали? А разве вишню брызгают? – сама спросила и ответила худая, как коромысло, Регина в сетчатой блузке и трикотажных синих брюках с оттянутой задницей. Фаинина ровесница, но не в пример модница и очкастая.
– Это Валька нахимичил! Вишню-то жалко, целое ведро! – отдоив корову, с оханьем поднялась тетя Маруся.
– А может… – начала было тетя Фая.
– Что может? Он же раньше на химдыме работал – набрал себе зарина с заманом и ртути два термоса, – начала вспоминать занятия по ГО Маруся.
– Чего мелешь? Кончи! – тетя Фаина с перевязанными дланями сидела во дворе и удивлялась на свою корову. И чего она Маруську ни разу не лягнула? Та ее доит, а корова только копытами переступает.
Чудеса.
– Нельзя на сколько проживешь гадать, – разливая молоко по банкам, вещала Маруся, складывая по привычке деньги от дачников в свой карман, – еще лучше не знать, кто тебе смерти желает… И еще – отдельно надо жить! Вот как я.
– И что же? – вынимая из Марусиного фартука бумажные деньги, спрашивала тетя Фаина.
– Ой, забыла, – извинялась Маруся. – А то! Зачем ты им полдома отдала? Все причитала – родным, не чужим! А видишь, как они к тебе? Вот я чужая, а мне твоя жизнь не помеха! А им?
Пожалуй, эта весна и это начавшееся лето были одними из самых грустных в душевных переживаниях Фаиной жизни. После всех свалившихся передряг смотреть на сестру тетя Фая не могла; что на нее смотреть?
Зоя-то здоровалась, кричала как ни в чем не бывало через огород, и Валентин кричал бодро, свежо:
– Здравствуй, Фая! Какие проблемы?
Тетя Фая не глядела в их сторону, помалкивала, бегала по своим делам с забинтованными руками. Болит не болит, а слуг нету. Сегодня Маруся подоила, завтра, а потом? И тут еще дед Сережа… Лежит, варенцу просит. Фаине-то доверился – сказал, кто его с крыши пнул. Фаина Александровна только вздохнула и ни слова не произнесла. Обычно так помалкивают матери, у которых сыновья убийцы. Хоть Валентин и не сын, а все же родственник – муж сестры.
Камень на сердце базальтовый.
Расскажи кому, дед Сережа и Валентин Нафигулин…
Никакого сравнения. Вот если бы дед Сережа Валентина столкнул – все поверили бы. Дед Сергей – безалаберный дед. Трубач, анархист, баянист, все не угомонится никак. Трепач, брехун. И вдобавок скалится своими двумя зубами! До чего же ехидный дед!
Валентин же Михалыч не такой. Он бодро улыбается своим протезом всем и каждому и «здравствуйте» говорит очень внятно. И в особенности про проблемы всегда спрашивает.
Пока у деда срастались хрящи, он лежал на кровати у окна и все на улицу любовался, а потом, как раз уже в июне, с палочкой попрыгал по своему огороду тырк-тырк! Раз-раз!
Сперва дошел до калитки, а на другой день и до Фаиного крыльца… Так и сидел, дожидался свою Фаюшку, когда она с коровой придет домой, в шестом часу вечера, чай не утра.
И вот, когда Фаина с коровой заходила к себе во двор, а воспрявший после падения дед улыбался цветным картинкам своего сна на хвостовском крыльце, как на грех подъехала пыльная «Ока» Нафигулиных.
Из авто выпрыгнул сперва зять Валерий, Злата вышла в куцей юбке и за ними бодрые и румяные старики Зоя и Валя. Вся четверка в шляпах, с сумками на плечах, черных очках и с сотовыми телефонами и с особенным выражением на тугих лицах, которое в Соборске, несмотря на то, что он тоже город, а не дыра какая-нибудь, отчего-то не прижилось пока.
У Соборских жителей лица какие-то «ну поел, поспал, надо бы еще поесть, а чего?», а у Нафигулиных сквозь черные очки такой напор, такой фонтан чего-то! Обычно, когда едет по дороге кран «ивановец», то люди, не раздумывая, шарахаются от него прямо в канаву, ну вот и тетя Фая с коровой тоже попятились, а дед Сергей чмокнул раз, чмокнул два и проснулся!
