Ингмар Бергман - Благие намерения
Хенрик снимает сутану, вешает ее в покрытый желтой олифой шкаф, стоящий в ризнице, и садится за стол, за которым церковный староста подсчитывает вечерние пожертвования. Времени это занимает немного, так же как и занести цифру в книги. «Я посижу еще немного», — говорит Хенрик. «Не забудьте запереть, — напоминает староста. — Я оставлю ключ на обычном месте. Спокойной ночи, пастор». — «Спокойной ночи». И Хенрик остается один.
Чуть позже он стоит на берегу озера, всматриваясь в бледный покой. Сумерки прозрачно-светлы. Никто не говорит, никто не отвечает, никто не молится и никто не слушает. Хенрик один.
Еще позднее он сидит в комнате для гостей у настоятеля Миттсунды. Пасторша принесла ему молоко и бутерброды на хрустящих хлебцах. Хенрик пьет и жует. Потом встает, зажигает керосиновую лампу и замирает, вслушиваясь; одиночество — открытая рана.
Из столовой доносятся приглушенные голоса и смех. Настоятель пригласил к ужину гостей.
Бессонница. Встать на рассвете, побриться, умыться, одеться и выйти на пригорок. Моросящий дождик, ласковый ветер. Одуряющие запахи сада. Шумят вязы. Хенрик стоит не шевелясь. Больно. Он делает несколько шагов. Это причиняет такую же боль. Невозможно, чтобы было так больно, ведь это боль не физическая. Безмолвие. Изоляция. Вне.
Вдруг на посыпанной гравием дорожке раздаются шаги. Хенрик оборачивается. К нему приближается человек: высокий лоб, зачесанные назад волосы, широкие скулы, курносый нос, пухлые губы, волевой подбородок, широкие плечи, энергичные движения, легкая походка, — он протягивает руку Хенрику, смотрит на него сияющими глазами. Хенрик мгновенно узнает подошедшего: это Натан Сёдерблюм, профессор богословия, занимается богословской энциклопедией, студенты его боготворят, по всей вероятности, он в скором времени станет архиепископом, международная известность, смертельная угроза академическим интригам. Музыкант. На нем мешковатые брюки, жилет расстегнут, рубашка без пристежного воротничка, потертый шерстяной жакет.
Натан Сёдерблюм. Не спится?
Хенрик. Доброе утро, профессор. Да, не спится.
Натан Сёдерблюм. Белые ночи? Или душа?
Хенрик. Скорее душа.
Натан Сёдерблюм. Я слышал твою вчерашнюю проповедь.
Хенрик. Вы были в церкви? Я не видел…
Натан Сёдерблюм. …нет, ты меня не видел, зато я видел тебя. Я сидел рядом с органистом. Мы несколько часов подряд играли прелюдии Баха, по очереди нажимали на педали и играли. Тебе известно, что старик Мурен один из наших великих музыкантов? Да, ну а потом я подумал, почему бы не остаться и не послушать тебя.
Хенрик. Какое счастье, что я об этом не знал.
Натан Сёдерблюм. Да, может быть.
Профессор останавливается и ловко набивает трубку. Несмотря на моросящий дождь, трубка вспыхивает сразу. Ладони у профессора широкие, с выступающими жилами. Трубка курится, жалобно попискивая.
Хенрик. Мне повезло — получил временную службу на лето. Я, естественно, еще не созрел для выполнения этой задачи, но настоятель приветлив и не жалуется. Не думаю, чтобы моя вчерашняя проповедь была особо… Я все переписываю и переписываю. Я отчаянно недоволен результатами. Мне намного легче совершать крестины и отпевания. Не надо готовиться. И я вижу паству вблизи. И тогда слова рождаются сами собой. Простите, я что-то разболтался.
Натан Сёдерблюм. Продолжай, продолжай.
Но Хенрик молчит. Он понял, что слишком много наговорил, и потому смущен. Мужчины медленно поднимаются к калитке и к узкой тропинке, ведущей к церкви и кладбищу. Профессор дымит трубкой. Пляшут комары.
Натан Сёдерблюм. Я временно живу вон в том флигеле. Настоятель, мой старый приятель со студенческих лет, предложил мне приют. Мне надо закончить книгу. В Уппсале слишком шумно.
Хенрик. А о чем вы пишете, профессор?
Натан Сёдерблюм. Ну, это не так просто сказать. Пишу о том, что Моцарт являет Бога. Что художники доказывают присутствие Бога. Вот так приблизительно.
Хенрик. Это действительно так?
Натан Сёдерблюм. Меня не спрашивай.
Хенрик. Для меня Бог — это отсутствие, молчание. Я говорю, а Бог молчит.
Натан Сёдерблюм. Это неважно.
Хенрик. Неважно?
Натан Сёдерблюм. Ты пришел в мир, чтобы служить людям, не Богу. Если ты забудешь эти стенания о присутствии Бога, об отсутствии Бога и направишь все свои силы на служение людям, твои дела будут Божьими делами. Не умаляй самого себя, непрерывно лелея собственную веру и собственные сомнения. Ты не можешь желать ясности, надежности, понимания. Попробуй осознать, что Бог есть часть своего Творения, точно так же, как Бах живет в своей си-минорной мессе. Ты интерпретируешь нотную запись. Иногда она бывает таинственной, это неизбежно. Тогда ты даешь звучать музыке — и являешь миру Баха. Читай ноты! И по мере сил играй по ним. Но не сомневайся в существовании Баха и Создателя.
Трубка погасла, и профессор обрывает свой монолог. Он останавливается и пытается ее разжечь, раз, другой, наконец-то. Хенрика бьет дрожь, но не от утренней прохлады и мелкого дождя.
Натан Сёдерблюм. И при этом ты не имеешь права требовать совершенства. Гневаться на жестокость Творения бесполезно. Бессмысленно требовать ответственности. Твоя задача — быть конкретным. Не затевай судебного процесса с Богом. На этом сломала зубы не одна мудрейшая голова в мировой истории. По-моему, дождь припустил всерьез.
Они сворачивают к церкви и заходят под арку. Хенрик прислоняется спиной к шершавой стене.
Хенрик. Я в тюрьме. И боюсь, что это пожизненное наказание, хотя никто ничего не говорит.
Натан Сёдерблюм. Это тоже неважно.
Хенрик. Неважно?
Натан Сёдерблюм. Да, сын мой. Неважно. Мне кажется, ты способен на глубокую преданность. Мне думается, что в тебе кроется сокровенное желание принести себя в жертву, только ты не знаешь как. Тебе мешает ощущение собственной никчемности. Ты сам себе враг и тюремщик. Выйди из тюрьмы. К своему удивлению, ты обнаружишь, что препятствий на твоем пути нет. Не бойся. Действительность за стенами твоей камеры не так ужасна, как твой страх там, внутри запертой темной комнаты.
Хенрик (едва слышно). Что я должен делать?
Натан Сёдерблюм. На следующей неделе мне придется поехать в Лондон на конференцию. Я вернусь в конце июня, свяжись со мной. Может быть, я ошибаюсь, но если все обстоит так, как я предполагаю, впереди брезжит скорое разрешение твоих проблем.
Хенрик (падает на колени). Благословите меня!
Натан Сёдерблюм. Нет, не так. Встань!
Хенрик (хватает его за руку и целует). Благословите меня!
Натан Сёдерблюм. Встань. Ты сделал первый шаг к свободе. Я сейчас уйду, а ты останься. Поплачь, если тебе хочется. Я оставлю тебя.
Хенрик. Профессор, вы ведь не знаете ни как меня зовут, ни кто я.
Натан Сёдерблюм (отойдя, оборачивается). Я знаю, как тебя зовут. Да благословит тебя Господь.
Карин Окерблюм принимает решение, проводит в жизнь запланированные акции и несет ответственность за свои поступки. Не обращая внимания на ноющее предчувствие приближающейся беды, она отправляется в конце мая в Швейцарию, чтобы забрать дочь и предпринять с ней путешествие во Флоренцию, Венецию и Рим. В Амальфи предполагается передохнуть несколько недель у друзей, Эгерманов. После чего вернуться в лоно Семьи, на Дачу.
Фру Карин находит Анну здоровой, круглощекой, но молчаливой. Дочь с вежливой улыбкой заверяет мать, что рада ее видеть, что она поправилась, говорит, что скоро лето. Кроме того, с энтузиазмом воспринимает сообщение о путешествии в Италию. Интересуется здоровьем членов семейства и говорит, что соскучилась по брату. Тем не менее под этим любезным стремлением любезной молодой девушки угодить своей матери скрываются покой и недоступная меланхолия.
В первый четверг июня мать с дочерью стоят в старинном закрытом дворике Museo Nazionale[16]. Фру Карин в очках на носу читает из небольшой толстой книжки. Анна, опершись на колодец, вежливо слушает. Обе в практичных, элегантного покроя летних платьях, у фру Карин на голове шляпа, у Анны легкий головной убор из тонких кружев.
Карин (читает вслух). «Реалистическая направленность XV века вызвала новый интерес к изучению природы. Интерес к человеку и реальной жизни сделался господствующим в скульптуре. Собственно, основателем искусства ваяния эпохи Возрождения был Донателло, величайший художник этого столетия, глубокое изучение античности оплодотворило его природный талант и оригинальное творчество».
