Ингмар Бергман - Благие намерения
На стенах висят доставшиеся по наследству картины: молодая Карин в летнем платье, развесистое дерево на фоне яркого летнего неба, итальянская базилика на открытой площади, три женщины в цветастых платьях, остановившиеся на пьяцца.
Фру Карин закрывает Дверь в ванную. На носу у нее очки, в руке круглые ножницы для ногтей. Она усаживается на низенькую скамеечку возле кровати и принимается стричь мужу ногти на ногах.
Юхан. Ой, мизинец отрезала.
Карин. Я плохо вижу. Пожалуйста, повернись чуть-чуть.
Юхан. Тогда я не смогу читать.
Карин. Не понимаю, что ты делаешь со своими ногтями.
Юхан. Грызу.
Карин. Здесь у тебя затвердение, его надо срезать.
Юхан (читая журнал). Если ты его срежешь, я потеряю равновесие. Мне и без того трудно ходить.
Карин. Я невероятно терпелива. Невероятно. Правда.
Юхан. Не притворяйся, дорогуша. Ты обожаешь чистить уши, накладывать повязки, выдавливать прыщи и угри, выстригать волосы в носу кому угодно. И не в последнюю очередь — стричь ногти на ногах. Это твоя страсть.
Карин. Ну подними хотя бы ногу немножко.
Юхан. Мне нравится видеть тебя у моих ног.
Карин. Я сижу у твоих ног, чтобы ты совсем не запаршивел.
Юхан. Если у человека чистые помыслы, ему не обязательно мыть ноги.
Карин. А у тебя они именно таковы?
Юхан. Что?
Карин. Ты сам не слышишь, что говоришь.
Юхан. Потому что ты все время мне мешаешь. (Читает.) «На новых больших паровозных цилиндрах используются так называемые воздушные клапаны, которые автоматически открывают сообщение между обоими концами цилиндра благодаря чему, когда выход пара перекрывается, воздух, заключенный в цилиндре, не подвергается компрессии и, следовательно, не возникает противодавления». Вот так-то. Спасибо, спасибо, на этот раз стрижка ногтей окончена.
Начальник транспортных перевозок откладывает в сторону журнал, с некоторым усилием поднимает ноги и залезает под одеяло. Фру Карин нажимает кнопку электрического звонка и на цыпочках огибает свою кровать. На ней длинный, до пят, халат. Стоя у кровати, она быстро принимает подряд три таблетки, запрокидывая при этом голову и запивая каждую таблетку глотком воды.
Юхан. Когда ты пьешь эти свои таблетки, ты похожа на курицу, у которой болит шея. И при этом еще моргаешь.
Раздается стук в дверь, и в комнату входит фрёкен Сири с маленьким серебряным подносом в руках, на котором стоит чашка с дымящимся бульоном. На блюдечке два овсяных крекера, намазанных плавленым сыром. Она ставит поднос на тумбочку возле кровати начальника транспортных перевозок и, пожелав спокойной ночи, удаляется так же бесшумно, как появилась.
Юхан грызет крекер, дуя на горячий бульон. Фру Карин, сидя на кровати, тоненьким карандашиком записывает что-то в свой дневник.
Юхан. Ну?
Карин. Не знаю. Я записываю то, что случилось вчера, но очень странно — я ничего не помню. Что было вчера? Ты можешь рассказать?
Юхан. Нет. Хотя подожди — мы получили письмо от Марты. И еще я был у зубного, мне вырвали зуб мудрости. Ты купила пластинку с Арвидом Эдманном.
Карин. Иногда мне становится так грустно, Юхан. (Вздыхает.)
Юхан. Что же тебя гнетет?
Карин. Не знаю. Впрочем, знаю.
Юхан. Если знаешь, так скажи.
Карин. Тебе не кажется, что Эрнст все реже появляется дома?
Юхан. Я об этом не думал.
Карин. Да, все реже.
Юхан. Ты сама настояла, чтобы он начал жить самостоятельно.
Карин. А тебе никогда не приходило в голову, что моя настойчивость объяснялась желанием услышать его протест: «Нет, нет, мамчик, мне гораздо лучше дома, с мамой и папой».
Юхан (пораженно). Неужели ты и правда надеялась на это?
Карин. А вышло наоборот. Он прямо-таки пришел в восторг.
Юхан. И нашей малышки нет. Лежит в больнице. Далеко-далеко. Слава Богу, уже почти здорова, наконец-то! Но без нее так пусто.
Карин. Конечно. Но ей хорошо в этом санатории и немецкий как следует выучила. Похоже, она не особо скучает без нас.
Юхан. Скоро ты поедешь за ней.
Карин. А ты бы очень огорчился, если бы мы завернули в Италию? Очень уж хочется еще раз в жизни побывать во Флоренции.
Юхан. Значит, вы вернетесь не скоро?
Карин. Мы пробудем там не больше месяца. Почему бы тебе не поехать с нами, Юхан!
Юхан. Ты знаешь, что я не могу.
Карин. Мы были бы очень осторожны. Небольшое путешествие пришлось бы тебе по вкусу, Юхан. Представь себе Тоскану весной!
Юхан. Ты поедешь, я — нет.
Карин. Вот Анна бы обрадовалась.
Юхан. Я останусь дома и буду считать дни.
Карин. Я думаю, Анне сейчас будет полезно повременить с возвращением домой. Май может оказаться холодным и дождливым. А в июне мы сразу же отправимся на дачу.
Юхан. Ты считаешь, что она захочет так долго ждать?
Карин. Что ты имеешь в виду? Говори же.
Юхан. Я просто хотел сказать, что, возможно, кто-то ее здесь притягивает. Теперь, когда она здорова.
Карин. Я не совсем понимаю. Ты хочешь сказать, что…
Начальник транспортных перевозок задумчиво смотрит на жену: он стоит перед моральной и стратегической дилеммой. Хранить тайны, не делясь ими с фру Карин, весьма нежелательно. Ему бы следовало промолчать. Но он этого не делает. Быстрые решения и далеко идущие последствия.
Карин. В чем дело, Юхан? Я ведь вижу, что тебе хочется облегчить душу.
Не отвечая, он выдвигает ящик тумбочки и вынимает оттуда письмо. Оно от Анны. Эрнсту. Незапечатанное. Довольно толстое.
Юхан. Тебя не было дома, когда пришла вечерняя почта. Так что я принял ее. Это письмо Анны Эрнсту. Отправлено из Асконы четыре дня назад.
Карин. Эрнст приедет из Христиании на следующей неделе. Нет смысла пересылать ему письмо.
Юхан. Анна, очевидно, забыла заклеить его. Или плохо заклеила, и оно открылось само по себе.
Карин. Почему ты так об этом говоришь? Ничего особенного тут нет. Обычное дело, когда…
Юхан. В письмо к Эрнсту вложено другое письмо.
Карин. …другое письмо? Хенрику Бергману.
Юхан. На конверте написано: Хенрику Бергману, «для дальнейшей пересылки, потому что я не знаю его адреса».
Карин. И это письмо запечатано.
Юхан. Оно было запечатано, но я его открыл.
Карин. И что, по-твоему, скажет на это Анна…
Юхан. Это было очень просто. Подержать немного над чайником.
Карин. Ты прочитал письмо?
Юхан. Нет, не прочитал.
Карин. Почему?
Юхан. Не знаю. Наверное, стыдно стало.
Карин. Если мы прочитаем это письмо, то сделаем это для блага Анны.
Юхан. Или из ревности. Или из ярости, что девочка действует за нашей спиной. Или потому, что нам не по душе молодой Бергман.
Карин. Естественно, Юхан. Как просто усложнить свои внутренние побудительные мотивы. О такой чепухе пишут в романах.
Юхан. Прочитай сама! Я плохо разбираю почерк Анны.
Карин берет письмо, адресованное Хенрику Бергману, открывает его, надевает очки, которые недавно сняла, разворачивает многостраничное послание и принимается молча читать. Качает головой.
Карин. Нет, ты только послушай!
Но Юхану не доводится ничего услышать. Фру Карин молча переворачивает страницу, морщит лоб и почесывает щеку.
Юхан. Я ничего не слышу.
Карин (читает), «…все это позади. Думая о прошлом, я наконец-то понимаю, какой наивной, незрелой и избалованной я была. Долгое время, проведенное здесь, в санатории, общение со сверстниками, которые гораздо серьезнее больны, чем я, заставили меня многое переоценить. И тогда я сказала себе…»
Юхан (тихо). …не читай дальше.
Карин. …если ты не хочешь слушать, я буду читать про себя.
Юхан. …это нехорошо.
Карин (читает), «…и тогда я сказала себе: я несу ответственность за тебя, Хенрик, ответственность, которая, как мне казалось, была мне не по силам, и потому я пыталась снять ее с себя. К тому же я болела, не могла четко мыслить, так приятно было просто погрузиться в горячку и позволять за собой ухаживать. Я чувствовала себя униженной и преданной, я считала, что ты мне солгал, была убеждена, что больше никогда не смогу тебе верить. Кроме того, моя вина столь же велика, как и твоя, если вообще можно говорить о вине, когда человек ослеплен и сбит с толку».
