Евгений Богданов - Високосный год: Повести
Степан Артемьевич поторапливал плотников, которые строили на окраине села, над рекой, отдельный домик-коттедж на две квартиры — для Лисицыных и Яшиной с ее семьей. Лучше будет, если новорожденный сразу станет жить в новой квартире.
Степан Артемьевич приметил, что мосточки, ведущие к клубной библиотеке, узковаты, ненадежны, и распорядился прибавить в ширину к имеющимся еще две доски. Боровчане удивились повышенному вниманию директора совхоза к клубному подъезду, но позже сообразили, что к чему, видя, как Лиза важно, «утицей» следует на работу.
3Время шло, как ему и положено, вперед. Вот уже и августовская желтизна вцепилась в пышные кроны берез и осин. Уже и дымки от индивидуальных бань на берегу реки стали стлаться по субботам ближе к земле, подобно вечерним туманам. По утрам женщины ходили на речку мыть в плетеных корзинах свежевыкопанную синеватую молодую картошку. Уже и мамаши школьников-первоклашек нарасхват раскупали в промтоварном магазине ученическую форму, ранцы, пеналы и тетрадки.
В совхозе закончилась заготовка кормов, и все вздохнули свободнее. Остались невыкошенными только лесные неудоби, где рабочие косьбой вручную добирали последние центнеры сена.
В середине августа поспели грибы, и по утрам, когда в низинах, среди обкошенных лугов, прозрачными слоистыми облачками стояли туманы, весь совхоз разбегался по ближайшим лесочкам. До восьми утра боровчане успевали наполнить свои корзинки и заплечные берестяные пестери крепкими рыжеватыми волнушками. Грибов уродилось много — лето стояло довольно влажное. Степан Артемьевич хмурился: с этими грибами согрешишь… Кое-кто опаздывал на работу, а управляющие отделениями и бригадиры смотрели на все сквозь пальцы.
В конце концов не выдержал и директор и в прошлое воскресенье тоже махнул с Новинцевым в лес. Поехали с женами, на машине.
Грибов набрали много. Вернувшись из леса, Степан Артемьевич и Лиза полдня чистили их, а потом залили холодной водой — вымочить перед засолкой.
Лисицын вырос в деревне и знал, как солят волнушки. Дело нехитрое: подержи их в воде сутки-другие, хорошенько пропарь ушат горячей водой с можжевельником, вытри досуха, выстели донце смородиновым листом и укладывай рядками грибы, один к одному, пересыпая их солью. Можно добавлять для аромата разрезанные дольки чеснока и тот же смородиновый лист. Зимой от такого яства за уши не оттянешь.
Замочить-то грибы он замочил, а солить некогда. Лиза нетерпеливо заглядывала в бак, где мокли волнушки, и переживала. Сама она солить не умела, а мужу все некогда. Весь день мотается по полям, а то и в райцентр ездит, а вечером сидит в прокуренном кабинете, кричит по телефону, объясняется с подчиненными. То там у них какая-то техника поломалась, то с огрехами вспахали поле или оставили на нем при уборке много колосьев. А то вдруг примутся заседать до позднего вечера в табачном дыму, в спорах и перебранках. Она заглядывала к мужу, поторапливала его, а он неизменно отвечал: «Иди, я сейчас!»
Проходил час, другой, третий, а его все не было. Лиза нервничала, скучала, бралась за домашние дела, но все у нее валилось из рук. Встречала она мужа упреками:
— Как же так можно, Степа? Ты же нисколько не отдыхаешь! Что у вас за система такая — работать до полуночи? Где охрана труда, куда смотрит профсоюз?
— Какая еще охрана труда? — отвечал Степан Артемьевич, идя к умывальнику. — Хлеба сырые, комбайны мнут солому. Вымолачивается зерно не полностью. Дела неважные, значит, поделом директору: пусть думает. Дня-то не хватает!
— Почему у тебя всегда дела неважные? Когда будут важные? — Лиза надувала губы и слегка капризничала, как маленькая девчонка.
Степан Артемьевич умывался, шумно отфыркиваясь и расплескивая воду, вытирал за собой вехоткой пол.
— Жизнь, она такая штука: в ней всегда что-нибудь не ладится. — Он выходил из кухни с полотенцем в руках.
— Невразумительно. Давай сначала поешь, потом объяснишь все хорошенько.
Он ел торопливо, с завидным аппетитом и сетовал:
— Понимаешь, мы до сих пор не можем добиться рентабельности. Рен-та-бель-но-сти, понимаешь?
— Понимаю. Совхоз работает с убытками?
— Увы. Живем на государственной дотации. И если так будет продолжаться, нам никогда не отказаться от нее. Мы — нахлебники у государства. Вот в чем дело.
— А другие?
— В нашем районе мало рентабельных хозяйств.
— Ну вот, чего же переживать? Да ты не торопись, — назидательно говорила жена. — Пищу надо прожевывать хорошенько.
— Прожевывать, прожевывать. Что ты читаешь? — бросил он беглый взгляд на книгу, которую Лиза держала в руках.
— Повесть на деревенскую тему. Хочу проникнуться… Между прочим, поучительно. Там один крестьянин уехал из своей деревни в Мурманск с мешком лука, чтобы продать его, но с полдороги вернулся, вспомнив о семье. Вернулся, а там беда: жена внезапно умерла, оставив ему кучу детей.
— Знаю, читал.
— Рабочие нашего совхоза живут значительно лучше, не так ли?
— Лучше? Пожалуй. В повести рассказано о вчерашней деревне. Тогда в ней было много труднее. У тебя сколько зарплата? Восемьдесят? То-то, а на ферме доярка теперь имеет все триста…
— Уж не хочешь ли ты сказать, что мне следует пойти в доярки?
— А почему бы и нет?
— И это говоришь ты, мой законный супруг? — удивилась Лиза, округлив свои и без того большие глаза. — Неблагодарный!
— Успокойся. Я пошутил, сказал для сравнения. Нынешняя деревня несколько иная, и люди в ней другие. За скудный трудодень, как когда-то бывало, вряд ли будут работать. Тот колхозник хотел уехать от нужды, на заработки, а скоро из города сюда люди будут переезжать. По крайней мере, так должно быть по моим прогнозам.
— Фантазируешь.
Степан Артемьевич, сытно поужинав, заговорил спокойнее, щурясь на желтоватый огонь настольной лампы, как на солнце.
— В устье Северной Двины очень заметны приливы и отливы. Хлынет вода с моря, постоит час-другой и пойдет назад. Горизонт ее то выше, то ниже, то опять выше… Так и в жизни: после отлива должен быть прилив. У нас на селе отлив слишком затянулся. Но скоро будет прилив, я верю.
— А потом опять отлив? — насмешливо спросила Лиза.
— Что ты говоришь? Какой отлив может быть потом?
— По законам природы.
— Не все законы природы применимы к общественным явлениям.
— Теперь ты начнешь читать мне лекцию?
— Лекции не будет, успокойся. Ты сама завела разговор. Ты вот приехала в деревню, живешь, трудишься и на город не оглядываешься.
— Плохо вы, товарищ директор, знаете свою жену. Как раз наоборот.
— Наоборот? Любопытно.
Лиза замялась: «Не отложить ли этот разговор до другого раза? Он устал, несколько взвинчен…» Но решила все-таки сказать то, о чем думала уже не раз.
— Наша городская, мамина квартира пустует. Отберут в жэк. Не переехать ли нам, пока не поздно, в город?
Степан Артемьевич уставился на жену растерянным и холодным взглядом.
— Ты так считаешь? — спросил он.
— Да.
Он долго молчал, обдумывая ответ, такой, чтобы не очень разволновать свою беременную супругу.
— Перебраться, конечно, было бы можно. Для тебя эго удобно, стала бы опять работать на прежнем месте. Но у меня ведь совсем другое дело! Я должен работать и жить здесь. Не хотелось бы прибегать к высоким фразам, но так велит долг.
— Долг? Перед кем? После института ты уже отработал положенный срок.
— Верно, отработал. А моя профессия? Я ведь инженер по сельскохозяйственным машинам. Что мне делать в городе?
— Ну, там сколько угодно разных инженеров, сидящих по канцеляриям. И ты бы мог…
— Увеличить число канцеляристов, протирающих штаны? Мне нужна практика. Я люблю свое дело. Как оставлю людей, которые здесь идут со мной в одной упряжке? Это же очень хорошие люди. В большинстве.
Карие глаза Лизы затуманились грустью, она заговорила с досадой:
— Я понимаю, растить хлеб и картошку, косить сено и прочее — очень важно. Но ведь ты отработал послеинститутский срок! Кто тебя упрекнет? Пусть теперь другие попробуют, поживут здесь. А мы переедем. Здесь нет даже детских яслей. Надо думать о нашем будущем ребенке.
— Ребенок — это серьезно, — отозвался он. — Однако деревня — не проходной двор. Потому-то в городах и затруднения со снабжением, что многие думают так: «пусть, дескать, другие работают на селе, только не мы. Мы хотим жить в городском тепле и уюте, с удобствами, спать мягко, есть вкусно. Одеваться с шиком в импортный вельвет и кожаные пиджаки, дефилировать по улицам и проспектам, щеголяя своей фугурой, нарядами. Мы, как сказал однажды наш главбух, «белая кость», нам сельский труд не импонирует. Мы созданы не для него. Мы — тонкие натуры, — Степан Артемьевич уже закусил удила, — на досуге занимаемся резьбой по дереву или, как чеховская Попрыгунья, живописью, ходим в дискотеки, посещаем симфонические концерты и кричим: того нет, другого нет. Давайте!
