Ольга Литаврина - Пока мы рядом (сборник)
Неофициально нам ответили, что заявление о пропаже в этом случае не примут раньше двух недель, и то – от родственников. У Деньки, ты знаешь, жива только младшая сестра, да и та где-то в Губахе. Пока мы ее разыскали, пока она выслала заверенную заяву – время и пролетело. А тут, слава богу, и ты объявился. Две такие потери мне не пережить…
Мариша чуть опустила голову, но я заметил отблеск улыбки, так молодившей ее лицо. И понял, что больше никогда не смогу отказать этой женщине в любой помощи и участии – именно за то достоинство, с которым она всю нашу с ней ситуацию принимает. Мне захотелось обнять ее и уверить, что любящих меня людей во всем свете раз-два и обчелся, так что каждый – Бесс, Колян, Венька, она, да, может быть, мать Стаса, Антонина Петровна, для меня на вес золота.
Но, как и всегда, я застеснялся открытого проявления чувств и постарался скорее перевести разговор на сугубо деловую основу:
– Последний раз мы пообщались от души на том самом мальчишнике. Мы и собирались-то как раз у Дэна, на Нагорной. Ребята тогда еще шутили, что от Дэна ровно сто метров до дома моей мамочки. «Нейтральная полоса», которую я не перехожу годами. Ты ведь знаешь, с женой он давно разбежался. Погоди-ка, погоди… И как раз тогда Заброда намекнул, что вроде бы намечается перелом в его холостяцкой жизни. Он еще настойчиво просил меня не проговориться моей благоверной!
Мариша вопросительно посмотрела на меня.
– Ты знаешь, ведь бывшая жена Деньки и бывшая моя жена – подруги! Дружили еще с института, учились в параллельных потоках. Прямо неразлейвода! Где-то я даже слышал сплетню, будто Денькина Ирка и подсиропила мою – поймать меня «на живца». Причем «живца», прости, Мариш, – не моего происхождения. А мне тогда было все равно, да и жаль ее стало. Я и притворился, мол, поверил, что ребенок мой. Девка теперь уже замужем, а правды даже моя мать не знает. Ругает, что не уделяю дочери внимания – якобы из-за этого мы и с женой развелись. А мы с моей Элькой только и вздохнули после развода. Есть дочь, есть отчим, и можно больше не врать друг другу.
Что-то я разоткровенничался сегодня. Сказывается временная изоляция под крылом Ерохина. Я остановился, заметив, как резануло Маришу словечко «моя» в отношении к другой женщине. Хотя в наших отношениях с Элькой все всегда было, как в песне: «Течет ручей, бежит ручей, и я ничья, и ты ничей…» Деловой союз, в котором мы оба спрятались от людского любопытства: она – по поводу нежданной беременности, я – по поводу подозрительного равнодушия к женскому полу. На самом деле Элька так и не смогла избавиться от чувства к настоящему отцу дочки, а во мне даже комендантша Раиса Петровна вызывала симпатии больше, чем самые красивые сокурсницы. И дело тут было, конечно, не в девушках, а в густых красковских елях и инициалах, вырезанных ножом на деревянном столе: «К+М». От этого не оторвать мое сердце…
Но это я так, в сторону…
– Давай-ка вернемся к Дэну. Когда, говоришь, он пропал?
Мариша закурила, откинулась в кресле, припоминая…
– Нам казалось, что сразу после твоего ухода с этой девчонкой. А на самом деле его хватились в четверг, тридцатого, когда он должен был отправиться готовить репортаж о праздновании Дня знаний. Тридцать первого в мэрии полным ходом шла подготовка. Помнишь, я еще тебя уколола этим в момент твоего ухода?
– Помню, как ни странно! Но День знаний – тема хоть и расхожая, но мелкая. Вряд ли Денькин репортаж мог серьезно ущемить чьи-то интересы. Разве что он раскопал жуткое вредительское книгосожжение в День знаний прямо на Красной площади. Да и тогда еще надо доказать причастность властей или кого-то там еще к такому акту вандализма. И слишком все это мелко, сиюминутно. Припомни, а не разрабатывал ли Дэн какую-то глубокую тему? Серию репортажей, что ли? Не затрагивал что-то больное, опасное?
Мариша покачала головой:
– Заданий таких у него не было. Но вообще Дэн любил всякую чернуху, жареные факты, обожал стряпать статейки о проституции, о бандах уличных малолеток… Но не сопляки же его похитили, ей-богу!
В тот раз мы с Маришей так ни до чего не договорились. Ни поведение Дэна – самое обычное в дни перед исчезновением! – ни тематика его последних статей, ни записи в его настольном блокноте не дали нам ни единой зацепки.
По пути домой мысли мои были уже далеко и от Веньки, и от поминок, и даже от моей тростиночки, за которую у меня болело сердце. Помните, как у Тухманова: «Чей серп на тебя нацелится, срежет росток? На какой плантации мельница сотрет тебя в порошок?..»
Да-да, даже неотвязная тревога за Бесс отступила. Этот груз уже стал привычным, а вот приятель Заброда, похоже, готовился подбросить мне новый, непривычный и, кажется, весьма нелегкий груз…
Все это крутилось у меня в голове, пока я ставил машину и закрывал «ракушку». Крутилось и мельтешило до тех пор, пока я поднимался в лифте и легко поворачивал ключ в замке моей металлической (опять железо!) двери.
Глава 3
Взгляд снаружи
А когда дверь открылась и я сквозь полутьму разглядел состояние своих пенатов – все мысли разом оборвались. Какое-то время я, как заправский герой драмы, стоял, не в силах закрыть дверь и пройти в единственную комнату. Настолько огорошило меня все увиденное.
Впрочем, ненадолго. Не прошло и минуты, а я, по старой журналистской привычке, принялся четко анализировать обстановку. Во-первых, замок был нетронут и, видимо, его открыли ключом. Во-вторых, люди, побывавшие в квартире, вовсе не стремились тупо произвести устрашающий разгром, а значит, не собирались пугать или предостерегать меня по поводу моей писанины, как это случалось прежде. На этот раз здесь явно что-то искали. Искали не спеша и не ленясь, перелистывая книги, перетряхивая белье в шкафу, ознакомились даже с содержимым мусорного ведерка на кухне. Сорвали занавески и простукивали стенки в поисках тайника. Весь мой нехитрый скарб безжалостно бросали на пол, видимо, чтобы не пропустить незаметные местечки. И, только полностью обыскав мое жилище, вплоть до кухонного стола, неизвестные со злостью разбили в прихожей смешную фигурку чертика с высунутым языком.
Со злостью – значит, не нашли искомое. А раз рылись в книгах, перебирали ложки и вилки – видимо, нужный им предмет не отличался большими размерами…
И тут меня осенило. Я освободил заваленное барахлом кресло, осторожно примостился на его край и закурил. Я, собственно, успокоился. Мне стало ясно, что у меня искали, я понял, почему исчез Денька и почему именно мне предстояло выйти на след человека, возможно, уже вынесшего нам обоим свой приговор…
Глава 4
В пути
Следующее утро я довольно бодро встретил в разгромленной квартире. У меня уже сложился план действий, которому в таких случаях я неуклонно следую. В этом состоянии я чувствую скрытые причины событий, обстоятельства человеческих поступков и узелки характеров сплетаются в узор почище узоров самого причудливого хоросанского ковра. И почти всегда разгадка кроется вовсе не там, где ее ищут. Факты могут указывать не на того, кто на самом деле совершил проступок, а журналист – не сыщик, и его задача не выявить обвиняемого, а искать истину. Увы, виноватым не всегда бывает тот, кого постигло наказание.
Поэтому начнем со вчерашнего вечера. В моей квартире тщательно и безуспешно искали небольшой предмет, который мне и в голову не приходило скрывать, – ключ от забродинской однокомнатной квартиры. Уже лет пять у нас с Дэном, часто бывающим в разъездах, повелось оставлять друг другу ключи – цветы полить и так, на всякий случай. Сначала мы забирали ключи друг у друга, когда возвращались, а потом сделали дубликаты и оставили на «вечное» хранение. Мало ли какая нужда возникнет!
Правда, в последнее время ключом чаще пользовался Дэн – сначала скрывал от жены свои секретные связи, потом пережидал долгий и муторный развод. Я же заходил к нему только во время его отлучек. И вот теперь…
Привычка во всем искать причину помогает мне не раскисать и не опускать руки ни при каких условиях. И теперь я сначала благополучно отрыл Денькин ключ в куче бритвенных принадлежностей на подзеркальнике в ванной. А потом позвонил Эльке, своей бывшей жене, – самому нужному человеку для «наведения мостов» с последним, кто видел Дэна.
– Аллоу? – Голос в трубке ничуть не изменился за те лет пять, что мы даже не перезванивались. Только от матери я узнавал, что у Эльки все хорошо, она счастлива с новым мужем и уже готовится к воспитанию внуков – в отличие от меня, «бабника и алиментщика».
На миг я ощутил, как все возвращается, как будто я приехал из командировки и везу подарки ей и нашей «дочурке».
– Эля? Это Сотников.
Почему я не сказал «Кирилл»? Наверно, сразу захотелось обозначить границу общения. Так у меня невольно получалось всякий раз с этой нелюбимой женщиной.
Мы помолчали. Она отозвалась, и голос ее слегка дрогнул. И я увидел: стоит она, в халатике и шлепанцах, и прижимает к уху трубку, стараясь не показать «неприличного» волнения.
