Бен Окри - Горизонты внутри нас
И тут он заметил, что издали кто-то машет ему рукой. Его сердце затрепетало, внутри у него вспыхнул свет и разлился по всему телу. Нервы напряглись. Кто-то по-прежнему махал ему рукой. Она. Ну, конечно, она. Он огляделся по сторонам — поблизости никого не было, никто за ними не следил. Он неторопливо последовал за ней. Он был спокоен. И счастлив. Он думал: «Я способен видеть на далекое расстояние. Вечер такой ясный. Когда я вернусь домой, непременно возьмусь за картину. Какой сладкий воздух».
Глава тринадцатая
Он заметил, что она идет намеренно быстро, стараясь выдерживать определенную дистанцию между ними. Сбоку от дороги толпились местные парни. Одни курили, другие валяли дурака, гоняясь за маленькой девчушкой. И тут и там в темноте светилось тусклое желтое пламя керосиновых ламп на лотках уличных торговок — кое-кто из них клевал носом, другие уныло зазывали прохожих.
Омово с трудом различал ее в темной толпе и ускорил шаг, чтобы не потерять из виду. На пыльную улицу въехал старый грузовик с цементом, явно для какого-то частного объекта. Грузовик остановился посреди дороги и стал разворачиваться. Некоторые из оказавшихся поблизости прохожих посылали проклятия водителю, другие давали указания, в какую именно сторону ему следует двигаться. Облака пыли и цемента взмывали вверх, как во время песчаной бури. Омово испугался при мысли, что может потерять Ифейинву из виду. Он быстро отошел в сторону и попытался справиться с волнением. Он понял, что ему просто необходимо быть рядом с ней. Все очень просто. Смутный страх и предвкушение счастья волнами прокатились по нему.
Из темноты его окликнул знакомый голос. Он заглянул под заброшенный навес, — в темноте, прислонясь к грубой деревянной раме, стояла она.
— Какие приятные у тебя духи. До чего же ты красива в темноте!
Она ничего не ответила, только улыбнулась. Омово, спохватившись, добавил:
— Ты всегда красива.
Какое-то время они стояли совсем рядом. Она замерла на месте, и в этой ее неподвижности таились плотская страсть и возбуждение. Он так остро ощущал ее близость, что по бедрам пробежала дрожь.
— Давай пройдемся, — сказал он слабым голосом, — здесь холодно.
В молчаливом оцепенении они прошли мимо закусочной. Их молчание было особенно выразительным на фоне всеобщей показной веселости; сидя на жестких скамейках, завсегдатаи гоготали, потягивая огогоро[15], дети кричали так, словно их бросили на произвол судьбы, отцы попыхивали сигаретами, матери обслуживали посетителей, проститутки завлекали клиентов.
Они свернули на безлюдную темную улочку. Электричество было выключено, наверное, перегорели провода. Вдоль улицы теснились приземистые обшарпанные домишки. Воздух оглашало жужжание множества ночных насекомых. Омово заметил, что Ифейинва шлепнула себя ладонью по руке. Они молча шли и шли, сворачивая на другие улицы, одолевая спуски и подъемы. Вокруг было тихо, если не считать доносившегося издалека истошного крика ребенка. Омово отчетливо различал густо-синие тени деревьев и кустарника неподалеку от висячего моста. У него было такое чувство, словно он проваливается в тишину и растворяется в ней.
— Ты веришь в бога, Омово?
Вопрос Ифейинвы застал его врасплох. Она заговорила в тот самый миг, когда он сам собирался что-то сказать. И сейчас ее голос эхом отдавался у него в ушах.
— Иногда, — ответил он не сразу и добавил: — Порой жизнь кажется слишком невыносимой, слишком жестокой и бессмысленной. Иногда, да, иногда я верю во что-то, но во что именно — не знаю. — Он помолчал, а потом спросил: — А ты, Ифи, веришь в бога?
— Иногда. Впрочем, не знаю.
Они продолжали идти молча.
— Знаешь, Ифи, мне временами кажется, будто все, что происходит со мной, в действительности происходит с кем-то другим. А я как будто где-то далеко, очень далеко. Порой же я так остро ощущаю все происходящее, что, кажется, еще чуть-чуть — и душа разорвется на части.
— Да. Я понимаю.
Он нежно коснулся ее руки, и ей передалось его волнение.
— Холодно, — пробормотал Омово.
— Да.
Омово сказал что-то в тот самый момент, когда заговорила она, и они не расслышали слов друг друга. Омово повернулся к ней, улыбаясь:
— Ты хотела что-то сказать?
— Ты тоже хотел что-то сказать.
Они рассмеялись. Омово отметил про себя, что она делает над собой усилие, чтобы казаться спокойной. Он догадывался, что с ней что-то произошло. Догадывался и потому беспокоился за нее. По коже у него пробежал озноб.
— Ты говорил, что получил письмо от братьев. Что они пишут? Есть ли какие-нибудь приятные новости?
Омово усмехнулся про себя.
— Письмо от Окура, моего среднего брата. Оно производит гнетущее впечатление. Оба мои брата завербовались на корабль. Судя по письму, им здорово достается. Умэ, старший брат, сейчас болен. Окур прислал мне также стихотворение, которое сам сочинил. Как тебе сказать… Каждый бредет по жизни своей дорогой. Наши с ними пути разошлись…
— Письмо длинное?
— Нет, не длинное, но в нем много сказано. Разные жизненные пути. Об этом, собственно, говорится в стихотворении. Письмена на песке, указывающие путь через бушующие моря. Я покажу тебе это стихотворение, завтра или в другой раз.
После недолгой паузы он продолжал:
— Порой мне страшно за братьев. Когда они уезжали, у меня было такое чувство, что мы уже не увидимся. В это невозможно было поверить. Но они взяли и уехали. Должно быть, вынашивали этот план довольно долго. Интересно, как они там, чем на самом деле занимаются. Знаешь, иногда я пытаюсь вспомнить их лица, но не могу. Я смотрю на фотографии, где мы сфотографированы все вместе, и не узнаю их. Я напрочь забыл их лица. Мы росли вместе. И ни один из нас не был по-настоящему счастлив. Умерла мать — и все окончательно рухнуло. До сих пор я так и не знаю, отчего она умерла.
Они миновали огромные деревья.
— Не знаю, с чего это я сегодня так разговорился.
— Я люблю тебя слушать. Люблю твой голос.
Дорога, по которой они шли, постепенно сужалась и, в конце концов превратившись в узкую тропинку, привела их к зарослям кустарника. Они немного постояли, потом снова продолжили путь. Москиты с жалобным писком стаями кружили вокруг них. Пройдя через кустарник, они снова вышли на дорогу. Ифейинва подбросила ногой пустую консервную банку, и она с грохотом покатилась по дороге.
— Он сегодня спрашивал о тебе.
Омово застыл на месте.
— Что именно? Почему он интересовался мной?
— Пришел Туво и что-то рассказал ему про нас с тобой. Я вошла в комнату, чтобы убрать со стола, и, когда спросила, принести ли ему воды, он ударил меня, я упала. Потом, когда Туво ушел, принялся допытываться, есть ли между нами что-нибудь. Потом сказал, что не желает ничего слышать. Пригрозил учинить страшную расправу. Он готов был избить меня до полусмерти, но я убежала из дома.
— Ифи, я не хочу, чтобы ты страдала из-за меня…
— Моя жизнь подобна дурному сну, который никогда не кончается. Разве ты не видишь тоски в моих глазах? Ты, и только ты скрашиваешь мне жизнь. Я могу вытерпеть все, лишь бы бывать с тобой, хотя бы изредка.
— Но ведь это может плохо кончиться…
— Да, может…
Они шли в молчании какое-то время. Потом замедлили шаг. Ифейинва взяла Омово за руку, и он с радостью ощутил жар ее пальцев. Мир для него стал преображаться. Омово взглянул на нее и заметил, что она распустила волосы, а на голову накинула голубой шарф.
— Ты понимаешь, что мы с тобой — две заблудшие души?
— Омово, почему ты всегда говоришь такие вещи?
— Не знаю, — ответил он после паузы. — Просто в уме рождается мысль, и я ее высказываю.
— Почему бы нам не поехать как-нибудь вдвоем на взморье? Знаешь, однажды мне приснилось, что мы с тобой бродим по берегу, ну совсем как в кино…
Налетел порыв ветра, и они снова умолкли.
— Ифи, это невыносимо. Пожалуйста, не предавайся таким мечтам. Жизнь сокрушает мечты. Ты же знаешь, что такого не может быть. Ты же знаешь. Это невыносимо.
— Да, да… И вообще я боюсь воды.
— Не умеешь плавать?
— Умею, но боюсь воды. Не знаю почему.
Внезапно Омово остановился и повернулся к ней.
В полутьме она была трогательно прекрасна, как ребенок. Слабый свет из окон дома напротив коснулся ее лица. Она чуть заметно улыбалась. Другая половина лица была не видна, ее скрывала мягкая темнота. Омово подумал: «Никогда прежде я не испытывал ничего подобного. Что со мной? Я просто счастлив. Но почему, почему мы должны прятаться?»
Он стоял подле нее, стараясь сдержать охватившее его желание. Его черты утратили обычную напряженность, глаза горели. Но тут он вспомнил ее мужа и тотчас повернулся, чтобы продолжить путь. Неожиданно Ифейинва обвила руками его шею и прильнула губами к его губам. Исчезла вселенная, остановилось время. Она целовала его так, словно желала горячими губами вобрать всего его в себя. Потом Ифейинва уткнулась лицом в его плечо и заплакала. Ему самому хотелось плакать.
