Аллен Курцвейл - Шкатулка воспоминаний
– Мудрый старичок, – сказал извозчик, схватив и разом проглотив перепелиную ногу вместе с костями и всем остальным. – Я всегда был особенно чувствителен ко вкусу пищи.
– Мудрый, но… – Клод запнулся. Он решил, что больше не станет думать об аббате и что молчание – лучшая политика. Кроме того, Клод знал, что его могут обвинить в воровстве, ведь он так и не доставил часы. И все же истинной причиной молчания была надежда на то, что если о прошлом не говорить, то оно будет забыто. Так обычно думают преступники, отбывающие наказание, или отверженные любовники, хотя, как правило, сие не приносит никаких результатов.
Извозчик спросил Клода:
– Ты странствующий торговец скобяными изделиями?
Клод опять запнулся. Он долго думал, как же назвать то, чем занимается.
– Нет, не торговец. – Юноша вновь вспомнил об аббате. – Старик учил меня эмалированию и ковке металла. Но я никогда не уточнял, чем занимаюсь. Аббат – тот старик был аббатом – однажды сказал мне: «Древо знаний дано нам, чтобы мы могли на него забраться. Так поднимись на его вершину! Не обращай внимания на заборы, возведенные обществом, прыгай с ветви на ветвь!»
– Просто святая обезьянка, этот твой аббат! – пошутил извозчик.
– Святая обезьянка? Да, возможно… Я был его учеником, хотя он ненавидел это слово, и до недавнего времени с удовольствием прыгал по веткам древа знаний.
– И что же тебя остановило?
Несмотря на данное себе обещание молчать, Клод намекнул на причину своего отъезда.
– По воле случая я был сбит с древа. Сбит одним ударом.
– Весьма трагично!
Принесли еще дичи.
– Хозяин, нетронутое мясо гораздо вкуснее, чем эти проткнутые насквозь тушки! Тебе стоит нанять парня, чтобы он соорудил духовку!
– А тебе стоит благодарить меня за бесплатную еду! – Владелец гостиницы злился на извозчика и на его аппетит.
– Мне совсем не сложно сделать духовку, – встрял было Клод, но хозяин уже ушел к платежеспособным клиентам.
– Не сомневаюсь, что это так, – сказал толстяк. – Мое же мастерство – в другом. Я – перевозчик грузов.
Он рассказал о своем путешествии из Лиона в Париж, отмечая любимые гостиницы, где останавливаются «не для того, чтобы спать, а дабы хорошенько подкрепиться». «Свинья на вертеле» стояла в самом конце этого списка, а несколько парижских заведений возглавляли его.
– Только в Париже ты можешь кушать пряные бараньи ножки семь дней в неделю, отведать свежую брюссельскую капусту зимой и попробовать хрустящие и в то же время тягучие меренги. А ведь именно такими они и должны быть!
Извозчик окунул палец в лужицу свиного жира на оловянном блюде. Его любовь к пище почти переросла в некую новую религию.
Трапеза продолжалась, а извозчик все хмелел и хмелел – и от выпитого вина, и от собственных речей. Такая смесь довела его до того, что он начал глумиться над остальными путешественниками. Поль Дом посмеялся над вдовой богатенького свечного фабриканта, над торговцем кожей, от которого остались кожа да кости, над окрыленным художником, который хвастался своим последним заказом.
– Держу пари, птички на вертеле и то больше похожи на живых, чем те, которых он намалевал! А эта, – он указал куриной ножкой на печальную даму преклонного возраста, – просто бестия! Я подобрал ее в четырех милях от «Свиньи». Повозка старухи увязла в грязи. Вместо того чтобы благодарить меня, она все время стучала по крыше своим идиотским справочником, сообщая мне, что я сбился с пути. Сбился с пути!!! Это я-то?! На что я ответил: «Мадам, вы приобрели «Верного гида», справочник, указывающий путь из Парижа в Лион. Вы что думаете, маршрут из Парижа и до него – один и тот же? Вы ошибаетесь. Правило одинакового расстояния на меня не распространяется!» Я сказал ей, чтобы она приберегла свой справочник и бесполезное расписание для другой поездки, где извозчиком буду не я.
Толстяк в очередной раз звучно рыгнул и рассказал Клоду, что всегда выбирает между двумя маршрутами из Лиона в Париж. Один – по королевской дороге через Бургундию, другой – через виноградники династии Бурбонов. Он выбрал их из-за вина, которое там изготавливается.
– Эти земли, богатые известняком, снабжают весь мир лучшим вином. Оно куда вкуснее, чем всякие там мальвазии и прочая сладость-гадость, которую так любят дураки!
Извозчик воспользовался всеми привилегиями, на которые согласился владелец гостиницы, и результатом такой невоздержанности стало желание незамедлительно растянуться на лавке. Но хозяин до такой степени расщедриваться не собирался, а потому заорал:
– Если хочешь спать, так будь добр – заплати за это!!!
– О, в этом нет никакой необходимости! Я вернусь к своей «Люсиль».
– Ты не останешься в гостинице? – спросил Клод. Он расстроился, ведь ему вовсе не хотелось терять собеседника.
– Я ем в гостиницах, но ночи берегу для «Люсиль». Мне не стоило оставлять ее снаружи, ведь там гроза. Да только места в конюшне не было.
– И тебя не пугает молния?
– О, в нее ударяла молния, и не раз. Это не страшно.
Уже повернувшись, чтобы уйти, извозчик сказал:
– Мы с «Люсиль» будем очень рады, если ты составишь нам компанию. Это здорово сэкономит твои деньги.
18
Люсиль была коляской двадцати лет от роду, черной как эбеновое дерево, с корзинами сзади и спереди. На сиденье хозяин краской написал ее имя. Гроза постаралась: бока коляски заляпало грязью, а с бортиков стекала вода.
– «Люсиль» весит меньше, чем ее более молодые соперницы, а выдержать может более тяжелый груз! – сказал извозчик.
Клод выразил свое почтение.
– Забирайся, – хмыкнул извозчик.
Вскоре Клод уже сидел в окружении бархатных и деревянных сидений, а также начищенных до блеска медных поручней коляски Поля Дома.
– Я, может статься, и не могу дать ей беспристрастную оценку, но, на мой взгляд, «Люсиль» лучше всего подходит для комфортабельного путешествия. Ты спросишь, почему ее зовут «Люсиль»? Причина в том, что единственную женщину, с которой я познал любовь, звали так. Когда я впервые повстречался с Люсиль номер один, то перестал мечтать о море и начал подумывать о суше. Я хотел плавать, однако отец Люсиль занимался пассажирскими перевозками. Ты сейчас сидишь в приданом моей супруги. Первая Люсиль, моя жена, была почти так же прекрасна, как эта. Только она умерла – с нутром, полным гноя, в милой чистенькой больнице, через шесть месяцев после свадьбы. – Извозчик сделал маленький глоток из фляжки. – Тогда я написал ее имя на спинке сиденья. Это была дань ее памяти. Сейчас я живу в коляске. А то, что мне удается сэкономить на проживании в гостиницах, трачу на пищу и питье.
Клод провел ночь на мягких сиденьях коляски. Ему стало легче настолько, что перед тем, как уснуть, он успел заключить сделку. Извозчик показал Клоду сломанные часы, грубые и чересчур большие, как и их хозяин. Мальчик сказал, что легко может их починить.
– Раз так, – сказал извозчик, – то мы – «Люсиль» и я – предлагаем тебе поехать в Париж.
Париж! Вихрь картинок из волшебного фонаря пронесся перед глазами Клода. Город преступлений и творчества, город прекрасный и безжалостный, призрачный и реально существующий! Париж! Там он сможет подавить свое горе, если не забыть о нем. Париж! Там он будет совершенствовать свои навыки! Клод согласился сразу же, быстрее, чем можно произнести: «Я согласен». Когда он проснулся на следующее утро, стремясь на встречу с неизвестным, извозчик подгонял вьючную лошадь, распыляясь о достоинствах второй Люсиль.
– Эту коляску называют дилижансом. И правильно делают.
Поль Дом сказал, что если умело вести ее, то она способна на такие подвиги, на какие не способны обычные повозки.
– Знаешь ли, Клод, от лошади ничего не зависит. Дайте мне несколько кобылок, страдающих артритом, и я проеду девяносто девять лиг за пять дней! А запряги в одну из этих новых колясок пятерку лучших овернцев, я сомневаюсь, что они поспеют за то же время!
Это было чистой ложью. На самом деле «Люсиль» редко поспевала вовремя, даже если по всему маршруту ее вели здоровые лошади. Колеса постоянно приходилось чинить, и это вызывало задержки.
– Конечно, если будет необходимость, мы облегчим ей ношу. Только при условии, что ничего противозаконного не совершим.
Что подразумевалось под сей оговоркой, Клод понял, когда они ехали через Треву. До того времени путешествие не представляло собой ничего интересного: пассажиры садились в коляску и сходили с нее, забирая багаж. Однако над рекой баланс корзин нарушился, и ремни, поддерживающие груз (лучшая венгерская кожа!), застонали под весом коробок и бочек. «Люсиль» была нагружена двумя большими оплетенными бутылями со столовым вином, множеством свертков и тремя пассажирами (в тесноте – да не в обиде!), не говоря уже о водителе и его худосочном приятеле. В Маконе они подобрали пачку писем и чемодан, в Шани – дорожную сумку с партией конского волоса, а теперь везли багаж в Париж.
