Свен Лагер - Фосфор
— Конечно, права. Просто я всегда им удивляюсь. Иначе ни за что не смог бы выносить такого типа, как Огурец.
— Его что, правда зовут Огурец?
— Нет, вообще-то он Роланд. Я его так прозвал, потому что однажды он рассказал, как попытался ублажить свою подружку огурцом, урод.
— Огурцом?
— Да, потому что в каком-то бассейне или еще где он подхватил грибок гениталий, и его подружка перестала его к себе подпускать, даже с презервативом, ну, он и решил сделать ей приятное и купил огурец — наверное, хотел, чтобы она не думала, будто он все время только и хочет, что засунуть в нее свой прибор. А еще потому, что она любила овощи. Стоп, нет, этого он не говорил. Так или иначе, он все это мне рассказал, потому что хотел понять, почему подружка его больше с ним не разговаривает. Вообще уже ничего в мире не понимал. Теперь он к ней переехал. Капитулировал. В наказание теперь его ежедневно кормят огуречным салатом. — Фанни делает недоверчивое лицо. — Ну, или я так думаю.
— Если он пытался воспользоваться огурцом, то он и правда кретин.
— Почему?.. Ау!
Фанни хватает цукини и дает мне им по макушке. Они ведь мягенькие должны быть, думаю я, в чем же проблема? Очевидно, я и правда кретин.
— А почему Микро зовут Микро? — спрашивает Фанни.
— Понятия не имею, — отвечаю я, — я и фамилии-то его не знаю. А может, это и есть его фамилия. Микросевич или что-нибудь в таком духе. Поэтому мне вечно кажется, что он югослав.
— То есть как? Только из-за того, что ты думаешь, будто у него югославское имя и фамилия, ты считаешь его югославом? Странная у тебя логика.
— Ну, некоторым фамилия заменяет кличку, Брокмайер, например, или Длинный, или Жестянка. Я знал одного, которого звали просто «Жестянка», и я много раз удивлялся, кто и зачем превращает свои имена в клички. Или как их еще называют, кодовые наименования, позывные.
— Наверное, потому, что они из провинции. Может, там так делают.
— Я вырос в рабочем районе, там многих называли просто по фамилии.
— Ну, значит, их родители из деревни или приехали из Баварии или из Австрии, а там почти все называют друг друга по фамилии.
Ну и ну, думаю я. А у нее есть чему поучиться. Ради разнообразия кто-то, кто знает ответы на те мелкие вопросы, которые все решают.
— Хорошо, что ты не с юга, золотце. Или тебя уже кто-то называет «золотце»?
— О-о-ох, только определенные люди.
— Как так? Кто?
Какой я болван — попадаюсь на глупостях.
— Да никто, я ведь не дура.
— Макароны, — вспоминаю я и чуть не падаю, вставая из-за стола. Не нужно было нам снова садиться. Типичная выпивка сидя, как в любом баре: если люди, пьющие сидя, хотят встать, тут же снова падают, как последняя пьянь. Видимо, от резкого движения алкоголь в крови вспенивается, сбивая систему ориентации. Как текила-бум. Фанни уверенно встает и переворачивает кассету.
— Ну а у тебя сейчас есть кто-нибудь? — спрашивает она. Но вопрос звучит скорее как: «Ну а у тебя по жизни все в порядке?»
— Ты правда хочешь знать?
Сейчас надо немного рассердиться. Хотя бы чуточку. С какой стати она будет знать что-то, чего сам я о ней не знаю? И знать не хочу. Но Фанни хитра, как все девочки.
— Где у тебя туалет? — спрашивает она, и я указываю в нужном направлении.
— Сейчас вернусь, — говорит она.
— Надеюсь.
Хорошо придумала. Я уже давно подозреваю, что девушкам вовсе не нужно в туалет, даже если они утверждают, что нужно. Но что же они там делают? Выплакиваются? Блюют? Или записывают на календарике крохотным карандашиком, что, мол, этот очень мил, но у него большущий нос. Но Фанни и правда удалилась, только чтобы пописать. Я слышу, как льется струйка, а потом она снова выходит. Спускать не будем? Хорошая девочка. Пьяненькая девочка. Она возвращается и хлопает меня по заду.
— Не думаю, что у тебя есть подружка, а если и есть, то сейчас у нее плохие карты.
Она улыбается, и губы и зубки у нее посинели от вина. От таких вот мелочей у меня сердце заходится. Фанни шепчет мне на ухо:
— Давай поедим, а не то я совсем захмелею.
Я сливаю воду, и мы оба исчезаем в пару, бьющем нам в обнаженные лица. Вот они лежат, макароны в форме ракушек, — блестящие дары моря. Выловлены из кипящего моря. Вполне себе приключение в духе Жюля Верна.
— Пойду за остальными, — говорю я. В дверях комнаты Микро я останавливаюсь. Фанни у меня за спиной. Микро расставил руки и крутится волчком. Шон скручивает очередной косяк, а из телевизора доносится все тот же смех старого телевизионного шоу.
— Мне кажется, Шон подсунул Микро одну из своих пилюль, — тихо говорю я Фанни.
Кажется, это «климбим», к музыке примешивается пронзительный голос Ингрид Штеегер.
— Парни, еда готова, — говорю я им. — Вы идете?
Шон кивает и уже проскальзывает мимо нас, говорит «Приятного аппетита» и наваливает себе тарелку. Фанни берет меня за руку под столом. Потом в кухню заходит Микро и смотрит на нас, освещает все лица прожекторами счастья.
— Наконец-то ты хоть немного порозовел, — говорит ему Фанни и получает в благодарность особую улыбку.
Я наливаю всем вино и говорю «За вас», обращаясь ко всем, и остальные тоже поднимают стаканы, все, кроме Шона.
— Эй, Шон.
Шон уже нависает над тарелкой и ест.
— Шон!
И наконец все стаканы оторвались от стола. Почему люди так и не учатся элементарным вещам? А потом еще и в глаза друг другу смотреть приходится, когда чокаешься. Но Фанни хочет смотреть мне в глаза. Потом она накладывает Микро еду, и все едят.
Я смотрю на нее. У каждого животного свой оскал, думаю я. У меня есть красивый альбом Грандвилля, который, не знаю точно когда, но лет двести назад изображал людей в виде животных. Шона Грандвилль изобразил бы гиеной, Микро — толстой ящерицей, а Фанни — борзой собакой. Или иначе? Нет, вполне вероятно. Кем бы был я? Я стал бы орлом, ну разумеется, каждому хочется быть орлом, но не буду же я себя недооценивать.
— Если бы каждому из нас пришлось стать животным, кем бы мы стали?
— То есть как животным? — переспрашивает Фанни.
— Ну, некоторые похожи на собак или на хомяков, или на птиц. На кого похожи мы?
И я говорю им, на кого они похожи.
— Я гиена? — уточняет Шон. — Что Микро ящерица, это неплохо. — Шон говорит с набитым ртом. — Но если я гиена, то ты стервятник.
— Ну, судя по твоим волосам, — шелестит Фанни и проводит рукой по моим волосам, — ты скорее напоминаешь выдру. А Шон с Микро похожи на двух собак.
Тут неожиданно подает голос Микро:
— Все вы… все вы волнистые попугаи. Такие разноцветные и мягкие.
Я принимаюсь чирикать.
— Что ты ему такого дал, а? — спрашиваю я Шона. — Корма для птиц?
Бессмысленно продолжать разговор, если они не знают Грандвилля.
Шон с шумом втягивает макаронины, а покончив с ними, начинает болтать и курить. Обычное дело. Фанни ест медленно, и мы оба наблюдаем за Микро. Он ничего не ест, и глаза у него как теплые мягкие каштаны. Горячие каштаны, готовые вот-вот растрескаться. Огромные, пульсирующие энергией зрачки. Обычный ход времени отключен, та миллисекундная норма для соприкосновения взглядов, положенная заминка перед ответом, самое время как бы невзначай отвести глаза, пока этот кто-то не заметил, что ты на него смотришь. Микро просто смотрит на нас. На меня, Фанни, на Шона — все мы получаем возможность взглянуть на его темные зрачки. У меня такое ощущение, будто Микро смотрит сквозь меня, сквозь мои глаза, мою кожу, сквозь всю мою плоть. В самый мозг, в самые мерцающие сгустки вселенского фосфора.
Шон вытирает рот.
— Сейчас начнется «Мужчина для утех». Ни у кого нет желания посмотреть на пару горячих мальчиков по вызову? Выглядят очень и очень. Что, не знаете этот фильм? Клянусь, фильм отличный. Восьмидесятые годы, Ричард Гир. Ну, Фанни? Ричард Гир, поди хило?
— Моя сестра большая поклонница Ричарда Гира, — говорю я.
— А как выглядит твоя сестра? Она ничего? Может, и ее пригласить? — предлагает Шон.
— Только не это. Какое бы ни было у тебя настроение, она непременно его испортит. Она большая и толстая, и еще у нее усы растут. От нее пахнет чесноком, и если сейчас я позвоню ей и скажу, что здесь парень, который желает с ней познакомиться, она тут же прибежит и бросится на тебя всеми своими двумя центнерами веса.
— Ну ладно, я и так травмирован женщинами. У тебя вся семья такая?
— Я мог бы дать ей твой телефон. Сказать, что ты малость смахиваешь на Ричарда Гира. Моя сестра, вот уж кто животное.
— О’кей, тогда посмотрим фильм без твоей симпатичной сестрички. Ну, вперед, там есть на что посмотреть! Секс и красивые женщины.
— Нет уж, — отвечаю я, — по-моему, это самое несексуальное зрелище, когда приходится смотреть на секс, да еще когда свет из окна бьет прямо в лицо, и все так близко, вся эта кожа. Фу! Да еще движения туда-сюда. Без меня.
