Збигнев Ненацкий - Остров преступников
Преступника приговорили к казни и обезглавили на городском рынке в присутствии многочисленных свидетелей. Но оказалось, что убийство, за которое он наказан, было не единственное. Другие свои жертвы Барабаш бросал в колодец и только что теперь, через триста лет, вскрылись следы этих преступлений.
— Так здесь было не корчма, а перевозчиков дом?
— Перевозчиков дом мог быть одновременно и трактиром, — вмешалась Заличка. — В те времена Висла имела шире русло, вода достигала холма, на котором перевозчик построил себе дом. Это был, вероятно, большой дом и путники, приезжали вечером, могли здесь переночевать, чтобы на следующий день утром переправиться через реку. Этим пользовался Барабаш, убивал одиноких богатых путников, пока слуга не выдал его. Впоследствии русло Вислы немного отодвинулось и бывший перевозчиков дом стал только трактиром на дороге к Висле.
Я рассказал эту историю лучникам, когда они посетили меня вечером. Ребята записали ее в свои записные книжки, чтобы после каникул рассказать школьным товарищам.
— Вот ведь загадочная история с тем давним колодцем, — сказал Телль. — А мы тоже, кажется, нашли какую-то загадку.
— Мы назвали ее «тайна черного автомобиля», — добавил Соколиный Глаз.
— Что? — Удивился я. — Тайна черного автомобиля?
— Сегодня в нашем гарцерском лагере произошло военное совещание по борьбе с браконьерами. Начальник лагеря предложил всем гарцерам следующее: пусть каждый расскажет, что его заинтересовало или показалось странным. Наблюдения, собранные вместе, могли бы пригодиться в поисках убежища браконьеров. Гарцеры начали рассказывать. Вот где смеху было, потому что каждый хотел перед другим похвастаться своей наблюдательностью и каждый уверял, что чуть ли не несколько раз встречал в лесу браконьеров.
Все эти рассказы почти ничего не стоят. Под конец совещания взял слово друг Палько, знаменитый на весь лагерь как крупнейший сладкоежка. Так друг Палько бродя по лесу, набрел на поляну, поросшую дикой малиной. Лакомка никому не сказал о ней, но каждый вечер когда не было никакого задания, бежал полакомиться малиной.
Эта поляна лежит недалеко от дороги из города до Вислы, той дороги, которая делает большой поворот. Малина, как рассказал друг Палько, разрослась и на небольшом холме, который был когда-то бункером. В этом месте во время войны закончилось сооружение укреплений. Палько заметил: каждый вечер по дороге в город проезжает большая черная машина и останавливается возле малинника. Водитель выходит из машины и идет на прогулку в лес. Палько не следил за таинственным водителем, потому что у него, как говорится, поджилки от страха тряслись. И хотя все это казалось парню подозрительным, о своем подозрении он рассказал только сегодня утром и очень колебался, понимая, что теперь гарцеры съедят его малину.
— Тайна черного автомобиля, — повторил я за Соколиным Глазом. — Может, пойдем сегодня вечером на ту поляну?
— Конечно! Конечно! Сегодня вечером мы пойдем в малинник, — закричали хором ребята.
— И я с вами пойду, — неожиданно мы услышали Терезин голос.
Она разговаривала с господином Каролем и, видимо, услышала возбужденный голос Телля, который рассказывал о сладкоежке Палько. Девушка подошла к нам в конце разговора и я радовался, что она ничего не слышала о черной машине. Видимо это была машина господина Гертеля, с которым Тереза завела знакомство в Цехоцинке. А кто мог предсказать как она будет вести себя, услышав, что мы собираемся следить за ее знакомым?
— Прогулка на малиновую поляну опасна, — сказал я девушке.
— Да, опасна, — подтвердили ребята и этот очень заинтересовало девушку.
— О, я обожаю опасные прогулки, — стояла на своем Тереза.
— Нет, — отрезал я. — Уже решено. Никакой девушки мы с собой не берем.
Тереза надулась и пожав плечами, пошла на берег к господину Каролю.
Я договорился с ребятами встретиться в семь вечера в лесу возле креста на распутье. Оставалось еще более трех часов. Гарцеры пошли в лагерь, а я отправился к господину Опалка.
Из-за потопа прошлой ночью он не закончил делать фотографии. Пока расположился на новом месте, пока оборудовал темное помещение, прошло полдня. И только сейчас, радостно улыбаясь, он показал мне несколько отпечатков.
Это были не обычные фотографии. Опалка подретушировал фон, дорисовал искусственной голове то ли шляпу, то ли шапку, сделал как живые глаза, подкрасил уста. Поэтому на фотографиях была не гипсовая голова, а как бы живой человек в разных головных уборах.
Господин Опалка отдал мне все фотографии, открыл блокнот, нарисовал в нем фигуру милиционера и подписал: «Уездная комендатура народной милиции».
— Понимаю, — кивнул я головой. — Вы считаете, что я должен занести эти фотографии в милицию и рассказать о наблюдениях госпожа Пилярчиковой?
Господин Опалка захлопал в ладоши, что должно было означать: «Да, именно так вы должны сделать». Спрятав фотографии в карман, я вывел из гаража своего «сама». И через десять минут остановил машину на рынке возле двухэтажного дома Уездной комендатуры народной милиции.
Хотя уже был конец рабочего дня, мне посчастливилось застать коменданта капитана Муху. Это был высокий худощавый мужчина лет сорока с очень длинной шеей и вытянутым лицом. Разговаривая, капитан Муха как жираф вытягивал шею и наклонял голову к собеседнику.
Я кратко изложил ему суть дела, показал фотографии. Пока я рассказывал, капитан Муха не обмолвился ни словом, после этого, тоже молча встал с места, открыл сейф, стоявший в его кабинете и вынул из него розовую папку. В ней лежало несколько фотографий. Это были снимки, которые всегда делают для арестованных или заключенных.
— Как вы думаете, это тот самый человек? — Спросил капитан, сравнивая фотографии в розовой папке с теми, которые сделал господин Опалка.
Мне достаточно было одного взгляда.
— Очевидно, те же, — закричал я. — Могу я узнать, кто он и почему его фотографии лежат в милицейских папках?
Капитан Муха немного подумал.
— Мне кажется, — сказал он, — что для пользы дела я должен вам кое-что рассказать. Этот человек по имени Никодем Плют, был один из тех двух Барабашевых людей, которых удалось схватить живыми. За вооруженные нападения Плюта приговорили к смертной казни. Но Государственный Совет заменил смертный приговор пожизненным заключением. Потом было несколько амнистий. Плют хорошо вел себя в тюрьме и поэтому, где-то через пятнадцать лет, осенью прошлого года его выпустили на свободу. Тюремное начальство переслало нам дело Плюта вместе с его фотографиями и поручило осторожно следить за ним, если он снова появится в этих краях. Ведь кто мог поручиться, что Плют не имел здесь каких-то давних счетов и не захочет теперь отомстить. И действительно, Никодем Плют появился в нашем городе осенью прошлого года, но только на один день. Потом исчез как камень, брошенный в глубокую воду. Мы думали, что он уехал. А тем временем…
— Его убили, а тело бросили в бывшей бункер, — добавил я.
— Об этом мы передадим в Главное управление народной милиции, — сказал капитан Муха.
— А тот другой? — Спросил я. — Тот, кто вместе с Плютом был приговорен к смертной казни? Или ему тоже заменили смертный приговор пожизненным заключением? Вышел он из тюрьмы?
— Вышел. Нам сообщили, что был выпущен на свободу в мае этого года, то есть два месяца назад.
— Можно мне взглянуть на его фотографию? Капитан Муха подошел было к сейфу, но остановился и не вынул новой папки. Через секунду он сел к своему столу.
— Я не имею права без разрешения начальства показывать вам никаких документов, — сказал он, беспомощно разводя руками. — Наверное, завтра или послезавтра сюда приедет следователь Главного управления народной милиции. Я не хотел бы иметь хлопот от того, что посвящал журналиста в это дело. Кажется, я и так много рассказал. Знаю, что вас заинтересовала эта история, но к сожалению я обязан хранить служебную тайну. Спасибо за информацию о воспроизведении головы Никодема Плюта и о подозрениях, возникших в связи с этим. Вы выполнили свой гражданский долг, все остальное прошу оставить нам, милиции. Мы будем проводить следствие, а ваше вмешательство только бы затрудняло его.
Мне ничего больше не оставалось как встать с кресла и попрощаться с капитаном Мухой. Я выполнил свой гражданский долг, а если комендант не имел права информировать журналиста, то мне не следовало уговаривать его пренебрегать своими обязанностями.
Выйдя из Уездного комендатуры, я сел в «сама» и вернулся в лагерь.
Наступал вечер. В палатках антропологов горели керосиновые лампы и через брезентовые двери я видел студентов, которые уже заканчивали ужинать. В одной палатке у стола, сбитого из досок, пан Кароль, Тереза и господин Опалка играли в карты.
