Збигнев Ненацкий - Остров преступников
По воде плыла белая пена, река бурлила и грозно гудела.
— Воды в Висле стало много, — сказала Ганка. — Отец говорил, что сегодня с полудня вода поднялась на полметра.
— Так, может, вытянуть лодку чуть выше?
Ганка согласилась. Мы вытащили лодку на обрывистый берег, наделав при этом шума. Неожиданно около нас появились Соколиный Глаз и Черника.
— Мы стоим здесь в кустах, — пояснил Соколиный Глаз. — Ждем браконьеров, но вряд ли сегодня они приплывут, слишком река взбудоражена.
Гарцеры помогли нам вытащить Скалбанину лодку на опушку. Ганка пошла домой, а я еще немного посидел с гарцерами, ожидая браконьеров. Наконец пришел вожатый и велел ребятам возвращаться в лагерь. На ночь в засаде у ловушек остались сторожить лесничие из соседнего леса и двое сотрудников милиции.
Попрощавшись с гарцерами, я отправился в обратный путь.
До моей палатки было еще далеко, когда я услышал какие-то возбужденные голоса. Я выбежал из леса и увидел сцену, которая сначала показалась мне очень забавной.
В лагерь антропологов подступила вода. Медленно и бесшумно заглянула в палатки, где все уже спали и вдруг кого-то лизнула. Тот проснулся и крича вскочил. Мгновенно вскочили другие, выскочили из спальных мешков и засуетились, бегая по воде. Когда я подошел, они все бегали в пижамах по лагерю перекликаясь, вытаскивали из палаток намокшие одеяла, матрасы, лагерное оборудование и переносили на небольшой холм. Ночная темнота затрудняла работу, то и дело кто-то цеплялся за палаточные тросы и падал, слышался плеск и крик. Бедная Заличка искупалась несколько раз. В мокрой пижаме, растрепанная, она бегала по всему лагерю и тоненько кричала.
Сначала все это было забавно, потому что вода в реке еще не очень высоко поднялась. Вещи можно было спасти, а палатки перенести на более высокое место. Но через час или два бурное течение могло подхватить не только вещи, но и палатки.
Я включил «самовы» фары и направил свет туда, где плавали палатки. Теперь в лагере стало видно, и антропологи уже не наталкивались друг на друга и не падали в воду. Господину Опалке «вернули» язык и он стал командовать студентами. Прежде он велел все вынести из палаток, а потом снять их и поставить выше, вблизи моего шатра. Возились с этим до глухой ночи.
Заличка и госпожа магистр Алина нагрели чай на моей спиртовке и все собрались под брезентовой крышей моего гаража.
— Вы меня выгнали с полуострова и вот теперь наказаны за это, — не удержался я и упрекнул студентов.
Появился пан Кароль, неся удочки в чехле.
— Боже милостивый, что здесь происходит? — Завопил он. — А я, не слыша бедствия преспокойно ловлю рыбу.
— И не заметили, что прибывает вода? — Удивился господин Опалка. Заличка, которая очень симпатизировала господину Каролю, сразу накинулась на скульптора:
— Вы получили право говорить в трагической для нас ситуации. А теперь должны снова молчать.
Господин Кароль забегал вокруг палаток и лагерных вещей, составленных на холме в одну большую беспорядочную кучу.
— О господи, — отчаянно завывал он, — пожалуй, все мои вещи погибли. Видимо, мои вещи тут потерялись…
Магистр Алина вступилась за Опалка. По ее мнению, сказала она, условие пари было слишком жестоко. Да и можно считать, что господин Опалка уже заплатил за свой проигрыш долгим молчанием.
Решили проголосовать: кто за то, чтобы господину Опалке вернуть речь. Включили электрические фонари, чтобы подсчитать количество поднятых рук и тогда оказалось, что кроме антропологов и господина Кароля, кто-то еще сидит среди нас в моем гараже.
— Кто вы такая? И что здесь делаете? — Послышался удивленный Заличкин голос.
— Я знакомая господина Томаша, — прозвучал ответ. Голос показался мне действительно знаком. Это была Тереза, девушка с автостопом, которую мы встретили позавчера в Цехоцинке в обществе ее тети и бородача.
— Ну, если так, то просим ближе к спиртовке, — насмешливо сказала Заличка. — Вам нальют кружку горячего чая.
Меня сначала удивил, а потом разозлил неожиданный визит рыжей девушки, ее поступок был по крайней мере неуместен. Я встретил ее, когда она бродила по шоссе с ватагой ребят, где-то украли курицу. А теперь, наверное, убежала от своей тети и вдруг пришла ко мне, к человеку, которого видела два раза в жизни.
Я протиснулся к девушке и прошипел ей в ухо:
— Это возмутительно. Я вас не приглашал. Конечно, вы могли меня навестить, но днем, а не ночью. Или вы не понимаете, что девушка не должна так себя вести? Вы ушли от своей тети, а?
— Бежала, — кивнула она головой. — Мне стало скучно в Цехоцинке.
— Утром я отвезу вас к тете. Девушка засмеялась:
— Кукиш. К тетке я не вернусь. Если же вы меня отсюда прогоните, то опять поеду автостопом.
«Вот же упрямая девушка! — Подумал я. — Наверное, мне не удастся отвезти ее к тете. Разумнее было бы оставить ее в лагере антропологов. Она могла бы жить в палатке с Заличкой и помогать при раскопках и за то ее бы кормили. А я привез бы сюда тетю, пусть она сама забирает племянницу».
В три ночи начало немного рассветать. В пять мы взялись строить новый лагерь антропологической экспедиции — на опушке, в ближайшем соседстве с моим шатром.
Голосованием было решено, что господин Опалка должен и дальше молчать.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
«Красный заезд». — Бандит Барабаш и его жертвы. — Прожорливый друг Палько. — Что увидел друг Палько. — Разговор с начальником милиции. — Смерть Никодема Плюты. — «Романтичность». — Я приглашаю Заличку на опасную прогулку. — Засада на черную машину
С той памятной минуты, когда Пилярчикова узнала в творении господина Опалка лицо человека, который посетил ее в прошлом году осенью, меня не покидало ощущение, что я напал на след какой-то печальной истории. К тому же бессонная ночь, когда вода ворвалась в лагерь антропологов, довела меня до состояния нервного возбуждения. Целый мир я видел теперь только в черных красках.
Утром я побежал к реке, туда где была Скалбанина лодка и убедился, что она лежит так, как мы ее положили. Это означало, что Скалбан не пришел за ней, то есть не возвращался домой. Что-то здесь было не так, ведь Скалбан знал, что у него дома остался пес, голодный да еще и на цепи.
Получается, Скалбан где-то замешкался и не смог вовремя вернуться домой. «Что же случилось?» — Думал я. И не мог отделаться от мысли о человеческом скелете в старом бункере в лесу.
Да еще вспомнились Ганкины слова: Скалбан — единственный, кто выжил из тех, что строили бункеры и он прекрасно ориентируется в них. «Именно в те укрепления перенесены сокровища помещика Дунина», — добавил я мысленно. В моем воображении возник Скалбан, что выслеживает таинственного человека, который прячет Дунины коллекции. Этот человек замечает преследователя, нападает на него и убивает. «Вот почему Скалбанина лодка до сих пор стоит на берегу, а его пес рвется с цепи, глупо ожидая своего хозяина», — мелькнула у меня беспокойная мысль.
После обеда мое плохое настроение еще ухудшилось. Заличка со студентами института антропологии выкопала из колодца на холме над речкой еще два скелета. Итак, колодец прятал останки шести человек, которые умерли, очевидно, не своей смертью. Их когда-то бросили в колодец и засыпали землей и всякими черепками. «Здесь тоже когда-то действовали преступники?» — Думал я, глядя на скелеты и заглядывая в старый колодец.
— «Красный заезд»! Здесь был «Красный заезд», — сказал кто-то из числа студентов.
Мне вспомнился фильм, несколько лет назад шедший на наших экранах под названием «Красный заезд». Фильм рассказывал историю трактирщика, который грабил и убивал людей, останавливающихся ночевать в корчме. По рассказам стариков в городе, здесь когда-то тоже стояла корчма, так что название «Красный заезд» показалось мне очень метким.
Слух о страшном колодце, который раскопали антропологи, быстро облетел городок, и к раскопкам над речкой двинулись толпы любопытных. После обеда в лагерь антропологов притопал пенсионер, бывший учитель истории из Антониновской школы. Это был низенький худощавый старичок с седой головой и желтым, совсем сморщенным лицом.
— Так это Барабаша жертвы, — сказал старый учитель, поочередно касаясь пальцем скелетов, найденных в колодце.
— Но эти люди, кажется, жили в семнадцатом веке, — возразил я. — А Барабаш — история недавняя.
— Послевоенный Барабаш наследовал свою фамилию от другого Барабаша. Вы говорите, эти люди жили в семнадцатом веке?
— В конце семнадцатого века, — уточнила Заличка.
— Именно так, — обрадовался старик, — все совпадает. В древних актах нашего магистрата сохранился приговор процесса, который состоялся в городском суде в 1695 году. Мужчину по имени Барабаш — он был перевозчиком на Висле — обвиняли в том, что вместо перевозки через Вислу Торунского купца Гросика, он убил его, жену и дочь и присвоил себе купцовы деньги. Об этом донес городским властям Барабашев слуга.
