Александра Стрельникова - Когда сбывается несбывшееся… (сборник)
Николай был в панике: оставалось каких-то три месяца до окончания института. Ни о каком приличном распределении не могло быть и речи, если он уезжал из столицы нашей Родины — Москвы.
У Михаила также не было в Москве никаких перспектив. Правда, паники с его стороны не наблюдалось, но и оснований для радости тоже не предвиделось.
— Ну, что ж, — говорил он Виктору, трезво смиряясь с обстоятельствами, не смогу работать как юрист-международник, буду работать просто как юрист в Ленинграде. С дипломом МГИМО не пропаду…
Михаил был вполне успевающим студентом, но человеком он был весьма своеобразным. Единственный ребенок в профессорской семье ощущал в столице себя не совсем комфортно с самого начала учебы. По складу характера был он жуткий индивидуалист. Очень трудно сходился даже с ребятами, не говоря уже о прекрасном поле. Девушки требовали внимания, им иногда нужно было дарить цветы, приглашать в кино, в кафе, тратиться на прочие культурно-массовые мероприятия… Словом, за девушками надо было ухаживать. Бедным студентом Михаил не был, и деньжата у него всегда водились. Но у него была своеобразная теория, о которой он как-то поведал Виктору.
— Если бы я знал точно, что девушка, которую я приглашу в кафе, придет ко мне в гости в первый же вечер знакомства, то, возможно, стоило бы на нее потратиться, а если уверенности в этом нет, так зачем мне все это надо? — рассуждал Михаил. — Мне вообще трудно с женщинами знакомиться. В идеале мне нужно бы знакомиться по брачному объявлению. А при женитьбе заключать брачный контракт, где будут расписаны права и обязанности сторон… Как за границей, например. Но в Советском Союзе такого никогда не будет, — сказал большой спец в юриспруденции.
Виктор слушал своего однокурсника с неподдельным удивлением. Сидя в полупустой съемной квартире на окраине Москвы, человек спокойно говорил о каких-то странных и немыслимых вещах…(И было чему удивляться, если бы знать, что разговор этот происходил всего пару лет спустя после того, как великая держава отпраздновала 50-летие Великого Октября… Когда до появления первого брачного агентства в нашей стране оставалось «каких-нибудь» лет двадцать пять, а до брачных контрактов — и того более).
И хотя секса, как известно, у нас в то время не было, тем не менее — люди встречались, люди влюблялись… И дети рождались тоже. Но профессорский сын, видно, не входил в их число. Призрак одиночества уже маячил перед ним. К нему явно прилепился ярлык старого холостяка и маменькиного сынка. Он подумывал, правда, об аспирантуре, которая давала ему возможность еще три года оставаться в Москве. Но сам-то прекрасно понимал, что заполучить ученую степень, пожалуй, еще сможет. Но вряд ли сможет заполучить женское сердце… То ли в силу своих личных достоинств и характера…То ли в силу того, что даже в «обществе равных возможностей» счастья и любви на всех не хватало, как, впрочем, и лимитированных мест в престижный вуз. А может быть, еще и потому, что цветок любви не цветет среди политиков, дипломатов и прочих высокопоставленных особ, как тонко однажды заметил французский писатель и большой эстет Андре Моруа? Может быть…Только есть сомнение, что Михаил его читал.
Что касается интересного блондина…
Панические настроения Николая докатились до Киева. По весне в квартире на окраине Москвы появился старший Бабенко — Григорий Иванович. Вместе с его раскатистым малороссийском «г» в чужом съемном доме появилась «горилка с перцем», вкусно запахло настоящим украинским борщом и яичницей, поджаренной на сале, а также домашней украинской колбасой с чесноком, которыми радушный хохол угощал однокурсников своего сына.
Как человек служивый и ответственный, он приехал в столицу, взяв недельку в счет отпуска. И первым делом отправился в институт. Пообщавшись там с деканом и даже ректором, он окончательно понял, что распределение, а значит — и будущее его сына зависит от наличия московской прописки (будь она неладна!). И чтобы заполучить ее, существовало три способа: либо женитьба на московской диве, либо фиктивный брак, либо междугородный обмен киевской квартиры на московскую. Ну, как было понятно, первый вариант уже отпадал. Вторая затея — женитьба за деньги (и к тому же, немалые) — казалась Григорию Ивановичу вообще непонятной и сомнительной. Значит, оставался только третий вариант. А был он, ох, как не прост! И не только потому, что киевлянину еще только предстояло узнать, что за шикарную трехкомнатную квартиру на Крещатике ему в Москве с радостью могут предложить лишь однокомнатную, или, в крайнем случае — двухкомнатную малогабаритку, нуждающуюся в ремонте, и без телефона, и, разумеется, не в центре Москвы. Что само по себе, понятно, не сулило особой радости.
Но самая большая печаль была в другом. Старший Бабенко был лицо номенклатурное, то бишь назначенное на свой нынешний почетный пост товарищами по коммунистической партии за соответствующие заслуги по работе. Ему, в прошлом первому секретарю райкома партии небольшого городка на юге Украины, восемь лет назад было оказано высокое доверие. Он был приглашен для работы в столицу Украины и назначен заместителем заведующего отделом сельского хозяйства киевского обкома партии.
Однажды, в коридоре Мила подслушала разговор отца с сыном.
— Конечно, — говорил сыну старший Бабенко, прикрыв дверь в комнату, — меня могут перевести в ЦК Украины, разговоры такие были… И это реально. Но надеяться, что меня потом переведут в Москву — это вряд ли. Значит, путем перевода ничего не получится. Да и сроки тебя поджимают…А это значит, что я могу уехать в Москву только сам от себя, порушив все наработанные связи, и с выговором в личном деле. Так как «товарищи наверху» этого не поймут, — сказал Григорий Иванович.
И в небольшую щель в двери Миле было видно, как старший Бабенко показал при этом пальцем в потолок…
— Просто так меня никто не отпустит, — продолжал Григорий Иванович, а на твою будущую карьеру им наплевать. А на своей я сам вынужден буду поставить крест, — вздохнул отец Николая. — Другого выхода у нас нет. Время поджимает…
— Да не переживай ты так, батя, — сказал Николай. — Не надоело тебе все эти годы за неурожаи зерновых и сахарной свеклы отвечать? Мало тебе что ли партийных проработок устраивали за эти годы? Ты ведь всегда боялся со своей должности слететь. Да пойми ты батя, это Москва… Совсем другие возможности.
— Да я понимаю, сынок, зря ты что ли в этом институте пять лет учился, — сказал старший Бабенко. — Не сворачивать же теперь с полдороги. — И добавил, — сначала я тебе помог, а там, глядишь, и ты отцу поможешь, когда хорошо устроишься…
— Не сомневайся, — заверил отца сын, — все устроится, если мы зацепимся Москве. Теперь только осталось мать уломать. Да, батя, я тебе не завидую…
— У-у-у, я сам себе не завидую, — невесело протянул Григорий Иванович, и было слышно, как отец с сыном чокнулись за успех своего мероприятия.
Мила тихонько прошла на кухню и поставила чайник на плиту. Скоро должен был прийти из института Виктор. Она глядела в окно, скрестив руки на груди, и думала об услышанном: «Вот как все оказывается не просто у выпускников этого престижного института». И радовалась, что ее «акции» москвички явно возрастают.
А старший Бабенко уехал в Киев, чтобы круто изменить свою судьбу. Как ни был простоват Григорий Иванович, но, видимо, не настолько, чтобы не понять, что Киев — это, конечно же, хорошо. Но Киев — это только столица республики, а Москва — столица всей державы. И интуиция подсказывала ему, что ради этого стоит круто изменить все. Тем более, что будущая жизнь и карьера сына были поставлены на карту…
Через пару недель к Николаю приехала мать. И с ее приездом Мила, пожалуй, впервые ощутила всю уязвимость и двусмысленность своего положения приходящей подружки, старательно играющей роль рачительной хозяйки.
Появление Роксаны Тарасовны Бабенко не могло остаться незамеченным. На квартиру, где мирно соседствовали трое ребят и Мила, словно упал метеорит. Это был громкоголосый и крупногабаритный «бабец», всем своим видом оправдывающий фамилию. (До этого все ребята соглашались с Милиной шуткой, что Николаю очень подходит его фамилия, исходя из того, что он — большой спец по женской части).
Роксана Тарасовна не ограничилась присутствием в комнате Николая (кстати, самой маленькой по метражу из всех трех комнат), что сразу ей показалось жутко несправедливым, после того, как она заглянула к соседям сына. Мать Николая быстро заполонила своим присутствием сразу все пространство трехкомнатной квартиры благодаря массе тела и исходящей от нее энергетике недовольства сложившейся ситуацией, а, возможно, и самой жизнью. Впрочем, ее можно было понять. Ей, как и всей семье «бабенковых», было, что терять в Киеве…
Когда-то давно деревенская девушка с неполным средним образованием приехала в небольшой южный городок к дальней родственнице, чтобы в райцентре окончить курсы бухгалтеров. В этом городке она познакомилась с веселым и симпатичным парнем, который не только лихо отплясывал на танцах и провожал ее до дома родственницы, но был еще и комсомольским вожаком. Звали его Гриша. С идеологическим ростом Григория Ивановича росла и Роксана Тарасовна. В том городке, где ее муж был первым секретарем райкома партии, она работала главным бухгалтером в строительной конторе. Когда Григория Ивановича перевели в Киев, муж ее устроил на должность инструктора республиканского комитета профсоюза работников культуры. И хотя работа ее заключалась, как говорится, в перекладывании бумажек с одного места на другое, она своей работой гордилась и чувствовала свою причастность одновременно и к профсоюзам, и культуре. К тому же, все ее окружение знало, кем и где работает ее муж. Это вам не шутки: персональный кабинет, персональный автомобиль, трехкомнатная квартира на Крещатике и полный «соцпакет» благ, касающийся товарообеспечения, отдыха и здоровья. Этот пакет так выгодно отличался от того, что имел рядовой гражданин общества равных возможностей… И вот теперь все это они теряли ради туманных московских перспектив…
