Геннадий Прашкевич - Человек Чубайса
Пальмы, баньяны, ресторанчики, украшенные пестрыми фонариками и устрашающими драконами, здания вполне европейского вида и старинные храмы, и мириады, мириады, мириады улыбающихся бегущих куда-то людей в белых чалмах и в белых накидках.
Ошеломленный Трубников молчал, вжавшись в катящееся по бетону инвалидное кресло. До него дошло, что путешествие закончено, он попал в ад и в ближайшие минуты будет предоставлен самому себе. В этом аду, дошло до него, предстоит найти волшебный амулет. А главное он понял, что через несколько минут его подвезут к какому-нибудь любезному официальному представителю доставившей его в Бенарес авиакомпании и отнимут спасительное инвалидное кресло. А вместе с ним отнимут милую малазийку, к которой он привык, как к сестре. И он должен будет влиться в бесформенную бессмысленную толпу и по адской жаре идти куда-то…
Куда?…
В этот сложный момент Трубников встретился глазами с Наташей.
Русскоговорящий гид Наташа, клонированная овца, блин, длинноногая, красивая, как Мадонна, стояла в широком переходе – в легкой белой юбке, в невесомой, почти прозрачной блузке. Голову Наташи украшала широкая шляпа из светлой рисовой соломы. За спиной Наташи, держа руки в карманах диагоналевых брюк, угрюмо торчали два побагровевших от напряжения молодца самого неприятного европейского типа и в самых неудобных европейских костюмах, даже при черных галстуках.
– Гони, падла! – подал команду Трубников.
Малазийка мило улыбнулась. Она не понимала Трубникова, только прощала ему все.
– Гони, блин!
Трубников прекрасно знал, что как только Наташа его заметит, так сразу застрекочет в его сторону АКМ и он получит, наконец, ту часть пуль, которая давно была предназначена ему бывшими, когда-то обиженными партнерами и конкурентами. Они везде найдут, думал он. Таковы правила. Ему в голову не приходило, что в разливе столь грандиозной толпы Наташа могла попросту не увидеть его. Вряд ли она могла искать в необозримом бушующем потоке инвалидное кресло на колесиках. Она запомнила Трубникова существом сопящим, бодрым, жадным на похвалу и женское тело. Она, наконец, еще не могла забыть ночь в Тононе.
В этот момент Трубников засёк еще одно знакомое лицо.
И это было единственное лицо, которого он мог не бояться.
Андрюха Семин! – приятель по ночным клубам. Незабвенный бандос, которому хватило ума вовремя сменить работу. Хозяин процветающего «Строинвестсервиса». Точнее, процветавшего, успел поправить себя Трубников. Неясно, чем занят Андрюха в Индии, вряд ли индийские власти заключили с ним контракт на прокладку коммуникаций, но навстречу инвалидному креслу шагал именно Семин, русский человек, верный человек, его суровая славянская физиономия резко выделялась из толпы. Несколько морщинок в уголках сильного рта подчеркивали северную суровость. Белая рубашка, шорты, запылившиеся сандалии. Все путём, все как надо. Семин, наверное, кого-то встречал, потому что шел в толпе прямо на инвалидное кресло, но не видел его. Судя по взгляду, он, наверное, ничего еще не слышал о разразившемся в России финансовом кризисе. Да и сам Трубников услышал о кризисе во время последнего перелета совсем случайно: приемник, вмонтированный в ручку кресла, оказался работающим на русской волне.
– Андрюха! – заорал Трубников. – Гони! Сейчас стрелять будут!
Семин сходу въехал в ситуацию.
Вырвав инвалидное кресло из слабых рук изумленной малазийки, он толкнул его в темное чрево подземного перехода и погнал сквозь сумеречный зной, в котором, как цыганята, клубились черные дети. Вот она истинная воля! – с восторгом подумал Трубников. Вот Будулай с его цыганятами!
Потом до него дошел запыхавшийся голос Семина:
– Ты совсем не можешь ходить?
– Это я-то?
К полному восторгу смуглых индийских детей, всей жизнью подготовленных к любому чуду, удивительный белый калека в красивом малиновом костюме, неожиданно легко спрыгнул с инвалидного кресла, волшебно поблескивающего никелированными ручками. Малиновый костюм не был приспособлен к местному климату, но удивительный калека, вскочив с инвалидного кресла, сразу взял с места в карьер, да так быстро и ловко, что смуглые дети поняли – свое замечательное кресло он оставляет им. И, вопя, как воробьи, они мгновенно заткнули худенькими телами подземный переход, помешав странным и неуклюжим, явно не верящим в чудеса багроволицым мужчинам в черных костюмах догнать убегающих.
В каком-то китайском квартале Трубников, наконец, умерил пыл.
Золотые и красные драконы с бесчисленных витрин изумленно глазели на задыхающихся сахибов.
– Крутая тачка, – с некоторым запозданием оценил брошенное в переходе инвалидное кресло Андрюха Семин. – Как ты теперь без нее?
– Не жалей, – сопел Трубников. – Купим другую.
– Почему купим? – насторожился Андрей.
– Ты у меня на службе.
– Ну, нет, – засмеялся Семин. – Какая служба? Это невозможно. Я себе служу.
– Служил.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Да ты действительно еще ничего не знаешь! – обрадовался Трубников. – Торчишь среди индусов, как сибирский пень. В России финансовый кризис, Россия снова в развалинах. Так сказать, во тьме, слыхал про такую книжку? Ты въезжай, въезжай, от твоего «Стройинвестсервиса» сейчас рожек, наверное, не осталось. И Иваныч-старший уже не может тебя прикрыть. Все, кранты Иванычу! Ты ведь на Иваныча опирался?
– Откуда ты все это знаешь?
– Сердце подсказывает! – Трубников весело хлопнул ладонью по груди, примерно в том месте, где у него могло располагаться сердце. Он в очередной раз избег смертельной опасности и это вселяло в него массу надежд. – Я сам определил переизбрание Иваныча-старшего. Хотел тебя предупредить, но ты за бугор свалил. А тобой в Энске здорово интересуются. Власть это бизнес, ты же сам знаешь, я в это деньги вкладываю. Въезжаешь? – И умоляюще заорал: – Ты мне помоги, Андрюха! Ну, неделю, ну, две, потом поедем домой.
– Не могу.
– Да почему?
– Жду нужного человека.
– Когда прилетает твой нужный человек?
– Еще неделю назад должен был прилететь, – покачал головой Семин. – Теперь вот хожу ко всем российским рейсам.
– Баба! – радостно догадался Трубников.
Андрей хмуро кивнул.
– Ну, это же последнее дело ждать живую бабу! – радостно завопил, даже сплюнул Трубников. – Не прилетит она, мне можешь верить. Сразу не прилетела, значит, вовсе не прилетит. Плюнь на бабу. Ты что? Я тебе сниму такую, что ты ахнешь. Хочешь индуску? Или китаянку? Может, малазийку хочешь? Видел, какая гоняла мое кресло? Эротический массаж, джакузи, все такое прочее, – для авторитета приврал Трубников. – Я тебе, Андрюха, сниму любое здешнее существо, какое только ты пожелаешь.
В этот момент отвратительная рыжая обезьяна, перемахнув каменную стену, вырвала из рук Трубникова стодолларовую бумажку, которой он обмахивался от жары.
– Верни, падла! – заорал Трубников, но Сергей зажал ему рот:
– Не надо орать на обезьяну. Она дома, право имеет. Мало мне своих проблем, ты еще на меня свалился. Запомни, в этом городе нельзя орать ни на коров, ни на обезьян. На людей можно, ори. А вот будешь орать на коров и на обезьян, языка лишишься.
– Ну, теперь понял? – обрадовался Трубников. – Как я тут без тебя?
Но Семин отрезал:
– Не могу.
– Ладно, я понимаю, – рассудительно запыхтел Трубников, строя из себя мудрого, много видевшего и страдавшего человека, когда они, наконец, устроились в какой-то прохладной лавчонке. Улыбающийся хозяин, юркий, как обезьяна, вскрыл две ледяные бутылочки с кока-колой и они радостно зашипели. – Ладно, понимаю, ты каждый день ездишь в аэропорт к российским рейсам. Такое в жизни идиотов случается. Но в тебе что, жалости нет? Я без тебя пропаду, Андрюха. Ты мне нужен. Именно сейчас, здесь. Какая это жизнь, ждать русскую бабу в чужом аэропорту? Ты с ума спятил?
Не выдержав, он горестно завопил:
– А ну, вставай, поехали! Показывай лучший отель!
– В отель я тебя отвезу. Но не больше.
– Да знаю, кого ты ждешь, – уже в крытой тележке босоногого рикши заявил Трубников. – Меня не обманешь, Нюрку ждешь Стасову. Да не сжимай, не сжимай кулаки, мы с тобой два русских человека на чужбине и я тебе прямо скажу, как русский человек русскому человеку: неправильный это вариант – ждать Нюрку Стасову. Нюрка из Энска уже свалила. По крайней мере, я слышал, собиралась свалить.
– Вот я и жду ее.
– Да в Москву она наладилась, а не в Индию! – не выдержал, разозлился Трубников. – Что ей делать в Индии? Ее нынешний хахаль живет в Москве. Он Большой человек, Нюрка таких любит. Он огонь и воду прошел, был когда-то председателем колхоза, скрещивал диких свиней и домашних, теперь дошел до самых высот, президент с ним за ручку. Его многие пытались убрать, только пока это никому не удалось. Вот такой он… Ну, хочешь, – понизил голос Трубников, – организую вечером нужный звонок, хоть в Энск, хоть в Москву? Не Нюрке, конечно, зачем ей звонить? Она сходу врать начнет, я ее знаю. Позвоним прямо Большому человеку, а? Если честно, Андрюха, – злился, сопел Трубников, я боюсь звонить из отеля, но ради тебя – рискну. Ты мне нужен, у тебя, рука легкая. Только забудь про Нюрку. Вот кто ты есть? Ну? Свободный предприниматель! Вот и занимайся свободным предпринимательством. А у Нюрки цели другие. Она художница! Слово-то какое, чувствуешь? На ца кончается, не просто. Двум таким людям, как вы, долго в одной лодке не усидеть. К тому же ты теперь на мели. Я такие вещи шкурой чувствую.
