Владимир Фомин - Белая ворона. Повесть моей матери
Так две беды в один год, а тут и третья пришла. Пора в армию. Володя уверял меня, что в армии служить не сможет и покончит с собой, если я не освобожу его. Я уговаривала его, как могла, говорила, что, отказавшись от армии, он испортит себе всю жизнь и будет потом каяться. Володю никогда бы не взяли на строевую службу. По зрению он годился только для нестроевой службы, физкультурой он никогда не занимался. На занятия физкультуры пришла однажды директор школы и сказала школьному врачу, что это больной человек, и его освободили от физкультуры, придумав какой-то диагноз. Он не мог ни разу подтянуться на перекладине, не мог залезть на канат, боялся перепрыгнуть через козёл, а когда попробовал перекувырнуться через голову, чуть не сломал шею. С такой характеристикой на тяжёлых физических работах в нестроевой его бы не стали использовать. Имея успехи по музыке, он, вероятно, играл бы в ансамбле или, будучи очень грамотным, занимался бы с документацией. Но и от такой службы он категорически отказался, умоляя освободить его совсем.
Действительно, армию бы он не выдержал, так как не мог находиться в одной комнате даже с одним мальчиком. Я пошла в военкомат и рассказала о нём всю правду, начиная с детства. После обследования в психиатрической больнице, ему поставили в военном билете статью Љ4 с исключением с воинского учёта "шизофрения", то есть безнадёжен навсегда. Вот и произошло то, чего я всегда боялась. Я предполагала, что в военном билете будет другая статья, хотя бы "патологическое развитие личности", то есть "психопатия" – статья Љ5. Мне было очень плохо, но от депрессии меня спас мой второй ребёнок – мой сад, для которого я не жалела физических сил, увлечённая работой на земле. Физические нагрузки были лучшим лекарством от стрессов.
Врач-психиатр Юлия Ивановна Чабанова тут же назначила лечение, и очень удивилась, что я, будучи врачом, не понимаю, что Владимир нуждается в лечении. Он принимал амитриптилин целый месяц, и я заметила, что его руки начали трястись. Я знала, что это от лекарства, которое подрывало физическое здоровье, разрушало печень и было бесполезным в лечении таких больных. Письма Марии Павловны о лечении таких больных ‹http:atheist4.narod.rusvf14.htm› были передо мною. Большие дозы лекарств и электрошоки не сделали Лёню здоровым, а только пришибленным и примитивным. Один старый психиатр сказал как-то мне, что психиатры никого не вылечили от шизофрении, а снимали только психотическую симптоматику. Ну, раз не вылечили, то и я отменила лечение. В ту же ночь раздался страшный душераздирающий крик из Вовиной комнаты. Перепугались и сбежались соседи. Утром Вова не помнил, что с ним было. Мне стало страшно, что же это за лекарства такие, если при отмене их возникает ужас? Наверное, под их воздействием происходят какие-то существенные изменения в организме, он привыкает к ним и не может уже существовать без них, то есть придётся принимать их до конца дней.
Владимир мог бы поступить в любой престижный ВУЗ, но с белым билетом туда не брали. Он не поступил бы и во Фрязинский техникум электронных приборов, если бы не его халатность по отношению к своим вещам. Воры в Москве украли его чемодан со всеми документами, а в Кинешме ему выдали временный документ, заменяющий военный билет, и почему-то не указали статью Љ4. В техникум он поступил без труда. Все свои ошибки Владимир делал только по одному разу, и поэтому в техникуме он учился только на отлично, поражая педагогов отличными знаниями физики и математики. В Заречный к любимой девушке он больше не ездил, так как жена Тоня жила вместе с ним на частной квартире в Подмосковье. Он тратил пять часов на дорогу. В 1989 году у них родился сын, и им дали комнату в общежитии. Постоянные конфликты с женой гнали его из дома. Он сидел или в ленинской библиотеке или шатался по старому Арбату, где ему было очень интересно, где его уже многие знали. Его привлекли баптисты в свою религиозную организацию. Он с увлечением читал Библию и, благодаря хорошей памяти, стал знать её близко к тексту, уверовал в Бога. Он сделал свою радиостанцию и проводил по радио душеспасательные беседы для студентов общежития.
Дипломная работа перестала его интересовать. Наверное, он надеялся на свои способности, уверенный, что такой пустяк можно отложить на потом. Поэтому дипломную работу он защитил только на оценку "четыре" и красного диплома не получил. Этому способствовали трагические обстоятельства.
В конце февраля 1990 года он приехал ко мне в Кинешму, пытаясь обратить меня в свою веру, но я не поддавалась и рьяно отстаивала свои атеистические позиции. Очень расстроенный, Владимир поехал в Москву, но сошел с поезда на ближайшей остановке. Он вернулся назад, но не ко мне, а в Заречный, к няне и бабушке. Ему не нравилось то, что они лицемерно веруют в Бога, живут не по заповедям Христа. Некоторые отрывки из Библии он стал понимать буквально. Няня, хотя на словах и соглашалась с ним, но продолжала говорить только о том, что есть, что пить и во что одеться. Няня восхищалась им, а бабушка возражала, и тут вся злоба Вовы перекинулась на бабушку, а няня радовалась, как всегда, когда видела, что Вова ненавидит бабушку или меня. Бабушка не выдержала и уехала ко мне, оставив их вдвоём: пусть воркуют. Вот тут и произошло закономерное явление, как итог совместной работы природы и уродского воспитания. Мария Васильевна своими глазами первая из нашей семьи увидела безумие самого дорогого ей человека. Он перестал спать, есть и пить, стал вычислять с помощью математики формулу Бога, любви и прочего, стал беспокойным, выбегал на улицу, появился бред отношения, бред преследования, страхи Через пять дней Мария Васильевна вызвала скорую помощь, на её глазах (не на моих, Бог пожалел меня) Володе связали верёвкой руки, поместили в машину скорой помощи и повезли в Заволжск. Он был без сознания, врачи решили, что это черепно-мозговая травма, и отвезли в нейрохирургическое отделение города Кинешмы. Там его обследовали и перевезли в психиатрическую больницу, которая стояла рядом с нашим домом и имела тот же адрес: улица Макарова, 41.
О том, что он там находится, я узнала через два дня, потому что, когда Володя смог говорить, он не помнил ни своего имени, ни фамилии, ни домашнего адреса, не знал, какое число, месяц и год, даже в каком веке он живёт. Так как он был привезён из Заволжска, врачи не догадались, что Фомин – это мой сын, пока его не опознала санитарка, живущая в нашем доме. Потом он вспомнил, что он Христос, и когда его привязывали к кровати, он считал, что его привязывали к кресту для распятия. Потом его били больные и санитары по животу. Вскоре он вспомнил, кто он, и где находится, и требовал выписки. Из психотических явлений был бред отношения, фантазии, тревога, галлюцинаций не было. Я несколько дней умоляла главного врача Нину Наумовну Клюшникову выписать Володю, но та считала, что его надо лечить, и, так как это у него впервые, то никак не меньше двух месяцев, но вполне возможно, что шесть месяцев и более. Я только в ногах не валялась, стараясь её переубедить. Я говорила, что из зайца никакими лекарствами не сделаешь лису, потому что его природу не изменишь. Так и шизофреник – он человек другой породы, и лекарствами его не сделаешь другим, лекарства его только искалечат. Она смотрела на меня, как на умалишенную, и не соглашалась. Наконец, я сказала ей, что только социально опасных можно принудительно лечить. Я схитрила и сказала, что дома буду выполнять все её назначения, и написала об этом расписку. И тогда Володю отпустили. Я и не думала его лечить. Я знала, что всё пройдёт без лекарств, нужно только успокоиться, а в больнице успокоиться нельзя, так как там он получал дополнительную психотравму, находясь в наблюдательной палате с 14-ю тяжело больными мужчинами. Я сидела около него дни и ночи, массажировала ноги, так как в них отмечались сильные боли, успокаивала. Всё прошло. Оставалась только растерянность, и я поехала вместе с ним защищать диплом. Он защитил его только на оценку "четыре". Рабочее место ему не было предоставлено, так как началась перестройка, и военные заводы, которым требовались микроэлектронные приборы, были переформированы на производство бытовой техники. А так как подобных техникумов в Москве было девять, то каждый второй человек с подобным дипломом устроиться на работу не мог.
Владимир приехал в Кинешму и долго подыскивал себе подходящую работу. Снова были конфликты с женой. Он чувствовал себя неспокойно, чувствовал возвращение болезни… И тогда мы решили лечиться по методу Юрия Сергеевича Николаева, профессора, психиатра с большим опытом, который понял и доказал, что таких больных надо лечить голодом. У Николаева были отличные результаты лечения и не только психических болезней. К этому времени его метод я уже испробовала на себе, голодая по 19, 10, 14, и 27 дней. Результаты были потрясающие. Врачи, самые компетентные, единогласно решили, что мне необходима операция по поводу удаления быстро растущей опухоли. От таких опухолей уже погибли две двоюродные сестры моей мамы, одна – на шестой день после операции, другая – через полгода. Я была третьей в очереди. После голода опухоль не только перестала расти, но стала уменьшаться, а затем исчезла совсем. Я также избавилась от хронического гайморита, которым страдала много лет, по поводу чего неоднократно лечилась антибиотиками, подвергалась проколам и откачиванию гноя и трижды приняла электро-грязелечение в Евпатории, но не излечилась. Прошла и другая болезнь, о которой, может быть, успею написать ниже.
