Антон Уткин - Самоучки
Когда мы выходили из магазина, нам пришлось обойти девушку, извивавшуюся в руках милиционеров. Двое тащили ее за руки, а она оседала всем телом и терлась задом об асфальт. Около метался щуплый капитан с рацией и распоряжался, размахивая свободной рукой. Прохожие испуганно шарахались и жались к стене дома, где был книжный магазин, и стремились поскорее миновать это действо. Книги, установленные в витрине на наклонных полочках, названиями наружу, лежали будто в шезлонгах, лениво поглядывая, что делается на свежем воздухе. Одна из них называлась так: “Жизнь и нравы насекомых”.
К нам прибилась какая — то девушка — она подошла откуда — то сзади и втиснулась между мной и Пашей, судорожно вцепившись нам под локти холодными руками. Ее тень на блестящем асфальте соединилась с нашими под зыбкими штрихами мокрых отражений.
— Можно я с вами здесь пройду до угла? — забормотала она, стреляя глазами по сторонам — туда, где молодую женщину уже несли на руках, ловя ее брыкающиеся полные ноги.
— Сережа — а! — закричала та визгливо, и крик закружился и погиб в стремительном свисте несущихся мимо машин.
Наша новая знакомая заметно продрогла. Ноги ее путались в длиннющей черной юбке, распоротой до бедра по ночной моде, и несколько раз она оступалась, подворачивая высокий каблук, и проваливалась на внешнюю сторону щиколотки.
— Можно не до угла, — сказал Паша.
Девушка слабо улыбнулась, благодаря, но продолжала внимательно следить за улицей, водя глазами, широко раскрытыми испугом и косметикой. Так мы и подошли к машине — втроем.
— А где твои? — спросил Паша, имея в виду сутенеров. — Ты одна, что ли?
— Одна, — сказала девушка и поежилась. — Санта, — кокетливо представилась она Чапе, протянув ему закоченевшую ладошку. Ладошки он, правда, не принял и грубо промямлил:
— Ты что, не русская?
— Почему не русская? — удивилась “Санта”, — я русская. Из Белоруссии.
— Из Белоруссии, — повторил Чапа и включил зажигание.
“Санта” уселась между нами на заднем сиденье. Немного поколебавшись, она снова взяла нас под руки.
— У вас поесть найдется? — неожиданно спросила она.
— Поищем, — усмехнулся Паша. — Ну что, куда поедем?
— У меня сосед, — напомнил я.
— Понятно, — кивнул Паша, и автомобиль покатил в контору.
В конторе мы вывалили из пакетов снедь, грубо сервировали наш стол, смахнули с водки пробку и наскоро выпили. Чапа не составил нам компании и умчался по своим делам. Девушка сидела смирно и старательно делала вид, что подобная обстановка для нее дело привычное. Разве только картина, около которой электрик не так давно организовал изящную подсветку, ее немного смущала. Она все время на нее смотрела; сначала ненадолго вскидывала глаза, а потом уставилась прямо и открыто ее разглядывала. Вполне возможно, что картина — то действительно была здесь в ее глазах единственная невидаль.
— А эта картина у вас…
— Старая, — не без гордости сообщил Павел. — Ей сто лет.
— Девяносто семь, — уточнил я.
“Санта” не сводила с картины зачарованных глаз.
— Смотри ты, — протянула она восхищенно и взяла бутерброд, — а ведь совсем как новая.
Пальцы несли след давнишнего ухода, а ногти пестрели облупившимся лаком. Глядя на картину, она быстро съела три бутерброда, потом подумала и взяла еще один.
— Выпьешь? — спросил Павел.
“Санта” решительно кивнула.
— А я никогда на море не была, — сказала она и спросила тут же: — Где ванна?
Спустя несколько минут она возникла, белея обнаженным телом. Я поперхнулся и перестал жевать, а она победоносно улыбалась. Один из передних зубов у нее был короче остальных и другого цвета — прозрачно — серого. От пудры ее лицо казалось расплывчатым пятном, как маска, и было светлее туловища и даже белее кожи на груди.
— Ты б оделась, — искоса взглянув на нее, заметил Паша. — Простудишься.
— Да? — спросила она не очень уверенно.
— Точно тебе говорю, — подтвердил Паша и налил еще.
Она оделась и закурила.
— Ну что, Санта, — спросил Паша, — как жизнь?
Пашина простота невольно располагала к доверительным беседам.
— Квартиру снимаем. С подружкой.
— А дома чем занималась?
— На швейной фабрике работала после училища. Девчонки поехали, и я с ними. А что там сидеть — то? — каким — то обиженным тоном сказала она. — Ничего не высидишь. Все бегут, кто может, разбегаются.
— Сколько тебе годов? — спросил Паша.
Я с любопытством ждал, что — то она на это скажет, но она, не усмотрев в таком вопросе ничего неприличного или оскорбительного, просто ответила:
— Девятнадцать.
Наверно, она просто не знала, что это для кого — то может быть оскорбительным.
— Солидно, — заметил Павел.
Она надула губки и объявила:
— Между прочим, я на квартиру коплю!
— Много накопила? — по — деловому осведомился Паша.
— Две тысячи уже накопила, — доверчиво сообщила Санта.
Паша неопределенно покивал и разлил остатки первой бутылки.
Санта выпила еще две рюмки и быстро опьянела.
— Можно я у вас посплю? — попросила она и посмотрела на диван.
— Спи, — разрешил Паша. — Кто не дает?
Она снова сняла сапоги, поправила прическу и положила голову на валик, потом приподнялась, дотянулась до сумочки и, виновато улыбаясь, пристроила ее себе под голову.
— Надо же, — она озабоченно потерла зеленоватый синяк на ноге, — в приличном доме не разденешься.
Мы сочувственно покивали. То ли у нее были железные нервы, то ли она устала до одури, но через несколько минут она действительно спала.
— Гляди, гляди, как распускаются. — Паша показал на тюльпаны, стоявшие у ней в изголовье, на столике рядом с диваном. Бутоны набухли, как нарывы, и увеличились по крайней мере вдвое, а кончики зеленых лепестков, пока еще слипшиеся, осторожно покраснели.
— Эх, пропадет мой дом, — проговорил Павел с досадой. — Пропадет. Если в доме не жить, любой пропадает. Это не я придумал — проверено. Сейчас вот был — зарастает все. А… — Он махнул рукой.
— Продай, — предложил я.
— Что у меня, денег нет? Нельзя его продавать. Родину как продашь?
— Как — то можно, наверное, — сказал я.
— Да он не стоит ничего, — спохватился Павел. — Вон, пиджак мой дороже стоит, отвечаю.
“Санта” пошевелилась во сне и пробормотала что — то невнятное. Мы стали говорить тише.
— Пропадет дом, — повторил он громким шепотом, — жалко, прадед строил.
Я покосился на букет. Бутоны уже чуть приоткрылись — нежно, несмело, как губы для поцелуя.
— Знаешь, — сказал Паша, — раньше я думал, что я все могу. А теперь я вижу, что могу только то, что могут деньги. — Он посмотрел на цветы. — Что там в твоих книгах об этом написано? Мне страшно, — добавил он после продолжительного молчания, а я не без горечи подумал, что это первый шаг к обретению интеллигентности. И это была единственная стоящая фраза за всю долгую ночь.
Я тоже смотрел на цветы. Теперь зеленый цвет остался только у оснований, в тех местах, где заканчивались стебли и откуда вырастали чашечки. Концы разлепились, разошлись, расправились, как надутые ветром паруса, легкие, воздушные; тяжелые, сочные листья изогнулись в куртуазном поклоне и разлеглись на столе.
Сквозь короткий сон я слышал, как в кабинете долго звонил телефон, и слышал, как Павел говорил что — то в свою миниатюрную трубочку.
“Санта” проснулась в половине восьмого и долго приходила в себя, хлопая тяжелыми от косметики ресницами и восстанавливая в памяти события прошедшей ночи. Сначала она испуганно села на диванчике, подтянув под себя ноги, потом встряхнула головой и спустила ноги на пол, поставив ступни на голенище сапога. Павел сидел в кресле, прикрыв лицо ладонью. Я приготовил кофе.
Павел тяжело поднялся, подошел к сейфу и достал три пачки плотной бумаги, перетянутые банковскими лентами. Потом вернулся и прибавил еще одну.
— Держи, — он протянул деньги “Санте”, — купи себе квартиру.
Она смотрела на него не мигая.
— Бери, — сказал он и сам запихнул в приоткрытую сумочку. — Что ты должна сделать? — спросил он.
— Куплю квартиру, — выдавила из себя девушка.
— Не забудь, — он усмехнулся, — Санта.
Девушка достала тюбик с помадой, но краситься почему — то не стала.
— Меня Света зовут, — тихо сообщила она.
— Ну ладно, подруга, — сказал Паша, — тебе пора.
Она кивнула и стала собираться, трогая свои вещи дрожащими руками. Она никак не могла натянуть сапог на левую ногу и рвала колготки, так что по ляжке побежали стрелки.
— Постой, — спохватился Паша, вытащил из вазы свои тюльпаны и стряхнул на пол воду со стеблей. — На.
Девушка испуганно посмотрела на меня и взяла цветы, причем выронила сумочку.
