Александр Ширванзаде - Хаос
Ободренный этой мыслью, Микаэл стал забывать о неприятной истории. Постепенно он возвращался к своей обычной жизни, как неисправимый пьяница, который, едва очнувшись, снова тянется к вину. Разница лишь в том, что он теперь интересовался и делами или старался показать, что интересуется, но не городскими, а промысловыми. Время от времени он ездил на промысла, делая вид, что его сильно занимает закладка новой нефтяной скважины.
Разумеется, Смбат был доволен переменой, происшедшей в брате, однако частые поездки Микаэла на промысла вскоре возбудили в нем подозрение: нет ли тут какой-нибудь иной причины, кроме простого интереса к делам?
Подозрения Смбата усилились, когда однажды Микаэл в его присутствии стал восхвалять Шушаник: что за очаровательные у нее глазки, какой прелестный взгляд, нежные губки, изящный лоб!
– Я бы не прочь поближе познакомиться с нею, – заключил он, – но, как видно, она гордячка.
– Она только скромна, – заметил Смбат коротко и оборвал разговор.
В другой раз Микаэл высказался о девушке уже с вожделением. Смбат вышел из себя.
– Оставь эту девушку в покое!
– Ого, глазки вспыхнули, голосок задрожал, – уж не влюблен ли ты в нее случайно? Милый мой, тебе это не к лицу, пойми. Она – моя!
Шутка показалась Смбату омерзительной, он потребовал, чтобы Микаэл говорил о девушке с уважением.
– Что там ни говори, – заметил Микаэл, – а мне она нравится. Лакомый кусочек!
– Я прошу тебя оставить эту девушку в покое! – повторил Смбат взволнованно, и в его голосе прозвучала ненависть.
Разговор происходил в экипаже, при возвращении с промыслов. Микаэл смолк, и до самого города братья не проронили ни слова.
Смбат хоть и жил в том же доме, где мать и братья, но.устроился почти отдельно от них. В просторном особняке ему с семьёй было отведено пять больших комнат. Квартиры отделялись одна от другой узким длинным коридором. Невестка и свекровь встречались только за обедом. Чай, завтрак и ужин подавались им отдельно. Обоюдная холодность, начавшаяся с первого же дня, не уменьшилась ни с той, ни с другой стороны. Дети – и те не могли стать звеном примирения. Мать не спускала с них глаз. Бабушка, хотя и полюбила детей, но в глубине души не могла примириться с мыслью, что это ее родные внуки.
Как-то зайдя к матери, Смбат застал ее у окна в слезах. Он подумал было, что она вспомнила покойного, однако причина слез на этот раз оказалась другая. Недавно бабушка вызвала к себе внучат, но не прошло и минуты, как мать уже послала за ними горничную.
– Это твоя жена проделывает каждый день, – добавила вдова, с горькой иронией произнося слова «твоя жена». – Не слепая же я: вижу, что ей не хочется, чтобы твои дети полюбили меня.
Смбат пошел к жене. Антонина Ивановна с кислой миной писала подруге письмо.
– Где Вася и Алеша? – спросил Смбат..
– У себя в детской.
– Пошлите их к бабушке. – Они только что были у нее.
– Пусть пойдут опять и поиграют там.
– Они готовят уроки, я еще не занималась с ними.
– Антонина Ивановна! – произнес Смбат, слегка повышая тон. – Не обращайтесь так с моей матерью.
Антонина Ивановна положила перо и взглянула на мужа.
– Не обращайтесь так с ней, – повторил Смбат. – Вы можете ее не любить, и она вас. также, но насиловать чувства детей вы не имеете права.
– Я и не думала насиловать их чувства.
– Вы в них воспитываете ненависть к моей матери. Я это давно заметил.
– Ошибаетесь. Я только не хочу, чтобы они подпали под чужое влияние.
– Что вы хотите этим сказать?
– А то, что в этом доме совершенно отсутствует воспитание.
– Неужели? – воскликнул Смбат с иронией.
– Да, именно. Посмотрите на вашего младшего брата, Аршака… Я не хочу, чтобы мои дети воспитывались, как он.
– Не стану защищать воспитание брата, но моя мать не может дурно повлиять на детей.
– Почем знать?
– Антонина Ивановна, моя мать, правда, женщина неграмотная, но она добрая, порядочная, искренняя, разумная… Она ваша свекровь, и вы обязаны уважать ее.
– Да, я обязана уважать. А она? Она обязана меня ненавидеть, презирать… так, что ли?
– Она патриархальная женщина.
– Дело тут не в патриархальности, а во взаимной ненависти, вполне естественной и понятной. Око за око, зуб за зуб. Она меня ненавидит, я не могу ее ни любить, ни уважать.
В письме, лежащем перед нею, Антонина Ивановна высказывала почти те же самые мысли. Она совершенно откровенно писала подруге, что не рада своему приезду на Кавказ. В новой среде ничто не соответствует ее взглядам. Богатство ее не прельщает, да и не может прельстить. Когда между супругами нет согласия, – золото не может осчастливить их. Она не любит Алимяна и не любима им. Она исполняет лишь свой долг перед детьми и пробудет на Кавказе еще некоторое время, пока ей удастся как-нибудь договориться с мужем.
Смбат больше ничего не сказал и молча прошел к себе. В эту ночь он не сомкнул глаз до самого утра. Любить детей и не любить их мать – вот роковое противоречие, которое терзает его уже много лет. Оторвавшись от ствола, он цепко хватался за молодые побеги и без опоры качался в воздухе; не хотелось ему отрывать ветки от ствола, но и выпустить их из рук он был не в силах.
Как он мог полюбить эту женщину? Как он не понимал, что в браке огромную роль играют происхождение, среда, традиции, обычаи? Отец не успел еще износить азиатских лаптей, а сын уже метил перегнать его на много веков. По какому эволюционному закону? Образование создает равенство среди людей различных кругов, с этим он согласен. Но ведь то же образование бессильно стереть сложившиеся в течение веков национальные и бытовые предрассудки, как бессильно превратить брюнета в блондина…
Смбат ясно видел, что отныне взаимная холодность должна смениться взаимной ненавистью. Жизнь вообще и супружескую жизнь в частности он считал сплетением мелочей. Горький опыт убедил Смбата, что иногда незначительные явления порождают крупнейшие неприятности. Вот снова драмы. Если между Смбатом и женой несогласия вызваны противоположными желаниями, противоположными стремлениями и противоположными вкусами, то не трудно представить, какие столкновения должны произойти между его женою и матерью. Ему представлялось, что он стоит между двумя взаимно исключающими друг друга началами – положительным и отрицательным. Он предугадывал, что все поступки матери – вплоть до ее неумения пользоваться вилкой – вызовут насмешки и презрение жены. И, напротив, все, что бы ни делала жена, будет неприязненно воспринято матерью.
Вот всего две недели как встретились мать и жена, а взаимная ненависть уже дает себя знать.
15
С переездом на промысла жизнь Заргарянов значительно, улучшилась. Семья была довольна своей участью и весьма признательна Смбату Алимяну. Один только паралитик неустанно жаловался, что отовсюду пахнет нефтью, что у него испортился аппетит, что шипенье пара не дает ему спать. Безмерно довольна была и Щушаник, но совсем по иным причинам. В ее ясных глазах светилась какая-то непривычная печаль, не та, какую порождает бедность. На прекрасное лицо ее легла загадочная тень, отражавшая задушевные девичьи мечты. Ах, тяжелая жизнь не дала этим мечтам проснуться своевременно! Наблюдательный глаз мог бы подметить эту тень, особенно когда девушка, выйдя на веранду, всматривалась в даль, в безграничную ширь горизонта… Не беда, что в эти минуты сердце Шушаник переполнялось беспредельной горечью, а воображение уносило ее в грустное безнадежное будущее – девушка чувствовала, что теперь, и только теперь она начинает жить разумной жизнью. Как-то Шушаник попросила дядю разрешить ей поработать за него в конторе. Занятый весь день на промыслах, Заргарян едва справлялся с конторскими делами. Обратилась она с этой просьбой к дяде при отце. Паралитик вытаращил глаза, смерил дочь с ног до головы и разбранил ее. Слыханное ли дело, чтобы дочь второй гильдии купца Саркиса Заргаряна пошла служить! Это невозможно! Так-то бережет ее честь родной дядя?
Девушка попыталась убедить отца, что конторские занятия никак не могут опорочить его дочь – женщины нынче не хуже мужчин справляются со всяким делом вне дома. Паралитик рассвирепел, сбросил с колен одеяло и повернулся к жене:
– Анна, пойдем, пойдем, встанем на паперти, буду милостыню просить и избавлю тебя из рук этого бесстыдника.
«Бесстыдником» он называл Давида Заргаряна, который стоял, сгорбившись, у его постели и безмолвно глядел на Шушаник. Он только теперь начинал понимать, какая бесценная жемчужина скрыта в его бедной семье.
Шушаник с жаром говорила о значении труда для женщины и для мужчины, толковала о той радости, которую испытывает человек, когда может заработать себе на хлеб собственным трудом, в особенности если этот труд идет на пользу ближним.
Давид Заргарян восторженно слушал племянницу. Вот где сказалось его влияние! Ведь Шушаник все эти шесть лет была его ученицей. Он воспитал ум своей племянницы, дав ее мыслям направление самое правильное, по его мнению, для девушки, живущей в тяжелых условиях. Он давал ей книги, где труд представлялся как подлинная основа счастья, книги, которые ободряли бедняка и учили его любить жизнь-мачеху. И вот Шушаник не только не ропщет на свою долю, она проповедует любовь к труду. Однако можно ли согласиться с тем, что она говорит, можно ли разрешить ей работать вне дома? Нет, это было бы слишком. Разве она мало трудится дома?
