Юрий Иванов-Милюхин - Докаюрон
— Ты что–то порва–ал…, — захлебываясь хлынувшими из глаз слезами, запричитала девушка. — Там треснуло…
Усилием воли подняв голову кверху, помутневшим взором Дока осмотрелся вокруг. На лугу по прежнему было пустынно.
— Ой, больно, ой, мамочка-а…, — растрепав длинные волосы, продолжала сбрасывать его с себя она. — Отпусти меня, дурак. Кровь течет… там разорвалось…
Он не поддавался. Он понимал, стоит обрести свободу, в горячке она может побежать в милицию. Потом поздно будет доказывать, что согласилась пойти с ним в это уединенное место сама.
— Остатки, наверное, — пытаясь собрать разбегающиеся мысли и сгруппировать мускулы, через силу прошепелявил Дока.
— Какие остатки-и? От чего-о?… — не унималась партнерша.
— От плевы от девственной… Или снова успела зарасти.
— Кто… заросла?
Дока промолчал, постепенно к нему возвращались и разум, и чувства. И первой ясной мыслью, неторопливо завладевавшей всем существом, была мысль о последствиях за лишение чести несовершеннолетней девственницы. В крайнем случае, за подобное полагается тюремная камера на долгие годы, в случае исключительном — исключительная же мера наказания. То есть, расстрел. Где–то он успел прочитать об особенностях русского менталитета, в какой–то запрещенной книжке, подпольно ходившей по студенческим аудиториям вместе с «Одним днем Ивана Денисовича». В книжке той черным по белому было прописано, что русский человек сначала пернет, а потом оглянется, сначала свернет с дороги, после покосится на того, кого сшиб. Сперва высморкается и харкнет, потом возьмется оттирать одежду того, кого обляпал соплями. Теперь, на пограничном — между и между — примере пришла пора убедиться в этом самому, ничем он не отличался от описанного русского. Что стоило потерпеть еще хотя бы месяц, если жена не желала удовлетворять его сексуальных потребностей, развод не заставил бы себя долго ждать. В данной истории выхода из ситуации, кроме как до последнего удерживать девушку возле себя, он не видел.
Но подружка продолжала остервенело вырываться. Уж и член выскочил из влагалища, зарылся в высохших колючих стеблях, и попавшие под ноги трусы девушки затрещали по швам, а она все плакала, размахивала руками, била по земле пятками. Он не ослаблял тисков, он соображал, что это последняя его надежда на положительный исход дела хотя бы сейчас, а дальше как судьба распорядится. Придя в себя окончательно, зашептал на ухо ласковые слова, перемежая их уверениями, что возьмет развод и женится на девушке. Ведь не зря же они встретились в доме у грузчика и полюбили друг друга с первого взгляда.
— Я тебя не люблю… И никогда не любила, — вскинула на него налитые страхом глаза подружка. Поддернула сопли. — Я люблю… одного парня, а он меня бро–осил.
— Если бросил, то возвращаться не стоит, — рассудительно заметил Дока, вместе с облегчением испытывая вдруг ниоткуда возникшее непритяное чувство ревности. Значит, не показалось ему то углубление, а было на самом деле. Может быть, девушка давно не девственница, а он тут переживает. Спросил осторожно. — Это у тебя с ним, что ли, было?
Она долго не отвечала, затихая в его объятиях. Поняла, что в горячке выплеснула то, о чем говорить не следовало. Откинулась на траву, размазала слезы по лицу, но саднящая боль в области паха не давала спокойно лежать. Девушка снова засучила ногами, пытаясь от нее как–то отвлечься. Не утерпела, уперлась ладонью в подбородок Доки:
— Отодвинься, я посмотрю, что у меня болит.
— А что там может быть. Там все нормально, — лихорадочно придумывая новое оправдание, чуть отклонился он. Вспомнил вспухшие с капельками крови половые губы жены, растертые его членом при первых контактах. — Просто немного крови выступило. Мы же с тобой не каждый день этим занимаемся. Это когда постоянно, тогда все входит в норму.
— Крови!? — испуганно вытаращила она глаза. — Какой крови? Ты что–то порвал?
— Ничего я не рвал, уже так было. Растерлись, говорю, друг о друга. Твоя и мой.
— Тогда почему саднит внутри?
— Потому что у меня большой член. Из–за того и расходимся, что врачи посоветовали жене искать другого полового партнера. Она всегда близость переносила болезненно.
— А ты ничего не порвал?
— Нет. Я бы почувствовал и продолжать бы не стал, — спокойно соврал Дока. — Наверное, твой парень постарался до меня. А ты так и не ответила на этот вопрос.
— Ничего у меня с ним не было, и не любила я его вовсе, — противореча сама себе, всхлипнула девушка. — Гонялся, как лохматый шарик, а после начал встречаться с Ленкой с другой улицы.
— Не обманывай, только что ты рассказывала обратное, — протянул он, боясь спугнуть наметившийся контакт.
— И ты от меня уйдешь, — вдруг со вздохом, прерываемым глубокими всхлипами, сделала заключение подружка. — Слабохарактерная я.
Они пролежали в траве до глубокого вечера. Истерика то накрывала девушку с головы до ног, то так же внезапно прекращалась. Непроглядная тьма опустилась на луг, принеся с собой колючий холод. Ни звезд, ни луны, лишь неподалеку изредка взлаивала бездомная собака, да со стороны города доносился приглушенный автомобильный гул. После того, как Дока ощутил, что подружка почти смирилась с тем, что с ней произошло, он встал, поддернул брюки. Взглянув на ее ноги, подумал, что неплохо бы ей где–то подмыться. Когда шли сюда, возле окраинных домов стояла уличная колонка, но до нее требовалось еще дойти. Помнится, родная жена в первый день после брачной ночи не могла ходить. Передвигалась как на деревянных ходулях, будто Дока забыл вытащить член из влагалища. Но супруга действительно была девственницей, а в отношении новой подружки имелись сомнения — слишком быстро и легко все получилось. Впрочем, если сейчас вдаваться в подробности, испарившийся на время страх о последствиях за содеянное может вернуться. Надо действовать. Наклонившись, он поймал безвольную руку партнерши, потащил на себя:
— Вставай, пора расходиться по домам. Иначе здесь мы скоро замерзнем.
— А я и хочу замерзнуть, — едва слышно откликнулась подружка.
— Ты обещала выйти за меня замуж.
— А ты не передумал?
— Нет. Лишь бы твои родители были не против.
Девушка приподнялась, медленно встала на ноги. Нашарив под ногами ее трусы, Дока собрал в бумагу и остатки продуктов. Затем взял ее под локоть, повел к едва различимой тропинке. Он не подгонял, не проявлял нетерпения. Когда дотащились до колонки, включил воду, сам ополоснул ноги спутнице, заставив ту тщательно подмыться. Покончив с процедурой, помог вытереться ее трусами, их же сразу надеть. После довел до ближайшей трамвайной остановки. У дома с высоким крыльцом прижал к себе, поцеловал в распухшие губы:
— Не интересует, была ты с кем до меня, или нет. Теперь ты моя.
— Правда? — эхом отозвалась она.
— Правда, — подтвердил он. — Сегодня вопрос решился сам собой.
— Тогда переходи жить к нам.
— Вот и поговори с родителями, что они думают на этот счет. Я лично хоть завтра.
— Завтра не надо, их еще подготовить нужно, — слабо улыбнулась девушка. — Вид у меня… Ладно, скажу, что разболелся живот. В этом году я провалила в институт, а они настаивают на учебе. Подкину идею, что ты станешь меня готовить. Согласен?
— Как скажешь. Иди, тебе надо отдохнуть. До завтра?
— Я люблю тебя, — вдруг кинулась ему на шею она. — Никому не отдам…
Глава девятая
Домой Дока вернулся часам к десяти вечера. Лежа в кровати, жена читала любовный роман. По быстренькому управившись с едва теплым стаканом чая с куском черного хлеба, он разделся и прыгнул под одеяло. Выхватив книгу из рук женф, повалил ее на спину, одновременно стягивая все те же с начесом длинные до колен голубые трусы, спасавшие и от сквозняков, и от связанных с ними простуд, и ввел немытый член в тугое влагалище.
— Кобель, — легонько покряхтывая под ним, довольно проворчала супружница. Иногда хорошее настроение не покидало ее и в постели. — Нагулялся где–то…
Дока старался как никогда, долго и с охоткой. Он словно мстил жене за постоянные ее отлучки, за деревенскую прижимистость, за собственничество. За узкий взгляд на окружающий мир, за себя, наконец, не как она — при родне — с пеленок одинокого. За переборкой смолкли вечные разговоры. Сама фанерная переборка затряслась теперь не от занявшихся любовью квартирантки с хахалем, а от усердий Доки на тугой со всех сторон крестьянской подружке, с которой надо было скоро расставаться. В этот исторический миг счастливее его никого не было.
Но зря Дока проходил под окнами новой невесты весь мокрый и ледяной октябрь. У родителей девушки планы на будущее дочери были давно расписаны. У высокого крыльца все чаще притыкались новенькие «Жигули» последней модели. Недавно отслуживший в армии, мордастый широкоплечий парень враскачку поднимался по крутым ступенькам крыльца, по хозяйски хватаясь за фигурную ручку двери. Хозяева крепкого пятистенка потому и жили не бедно, что знали, с кем водить дружбу. А что было взять с Доки, кроме конспектов, трудовых мозолей, набитых на разгрузке после лекций вагонов, да неясного будущего на посту руководителя народного хозяйства. Кому надо, тот давно осознал, что главные деньги ковались не на фабриках с заводами, другими предприятиями, а во все больше отделяющейся от народного, в том числе, от самого народа, торговле. Там, несмотря ни на что, имелась возможность развернуться в полный рост. Получалось, права была жена Доки, выходец из глухой деревни под названием Волково. Это обстоятельство начинало бесить, к тому же, новая подружка за месяц спорхнула с крыльца всего тройку раз. Как ни в чем не бывало, щебетала про не нужные ему мелочи из собственной жизни, не отходя далеко от дома, и, едва начинало темнеть, убегала. Он понял все. Перед окончательным расставанием затащил в переулок с мощными в три обхвата деревьями, прислонил спиной к стволу одного из них, завернул на ней тонкое демисезонное пальто. Затем приспустил трусы и стоя вошел членом между нижних губ. Благо, сам половой орган располагался у нее выше, чем у супруги. Красивая получилась поза. Рядом, в вечерних сумерках, спешили по улице прохожие, обнюхивали ботинки собаки из ближних домов, раздирался надвое забытый на крыльце матерый кот. А Дока трудился за себя и за того мордастого парня, заодно, за его сверкающие лаком «Жигули» последней модели. По лицу подружки было видно, что она без ума от подобной выходки. В этот раз она бы отдалась без остатка, если бы не непривычное место с долетающими к ним человеческими голосами, с ситцевыми занавесками на небольших окнах напротив. Пришлось искусать губы до крови, чтобы удержать разрывающие тело на части волны никогда не испытываемых чудесных ощущений, прорывающихся через легкую боль внутри. Невероятно, но то обстоятельство, что в двух шагах народ, доставляло удовольствий еще больше, и если бы не воля родителей, она не задумываясь связала бы свою судьбу с мужчиной ее мечты. Насытив зверский аппетит ревности, Дока дождался, пока член не обмякнет внутри, вытащив, приподнял подол платья, вытер им свои гениталии. Потом застегнул ширинку на пуговицы, одернул лавсановую курточку. Не поднимая глаз на девушку и не оглядываясь, отошел от дерева, завернул за угол. Он уже уверился в своих способностях. Окончательно.
