Нагаи Кафу - СОПЕРНИЦЫ
Безотчетное чувство, что брак — это обуза, что с ним приходит конец свободной и радостной жизни, знакомо было и Ямаи, он разделял это ощущение и потому сказал:
— Если уж надумаешь жениться, то это никогда не поздно сделать, спешить ни к чему… Но раз в жизни человеку нужно и это испытать на своем опыте.
Служанка О-Маки принесла сакэ и закуски и сообщила:
— Сестрица Комаё будет здесь через полчаса, она звонила.
— Ну, если она говорит через полчаса, то уж точно будет через полтора. Вот что, О-Маки, пока она не пришла, может быть, позовем когото, кто явится незамедлительно? Потому что гейши из Симбаси, все до единой, всегда заставляют себя ждать.
— Мало того, что устанешь их дожидаться, так они еще испортят тебе настроение тем, что явятся — и сразу к телефону, принимать приглашения от других гостей. Ха-ха-ха! — Ямаи тоже был порядочный знаток этого мира, хоть и ходил по чайным домам на дармовщину.
— Что правда, то правда! — Служанка О-Маки вздохнула, и похоже, что искренне. Потом она вдруг что-то вспомнила: — А ведь сегодня есть одна новенькая. Попробовать позвать её, пока никого нет? Полненькая, беленькая, здоровенькая, кажется, всем хороша! — Служанка хихикнула. — Как-никак она была супругой какого-то почтенного доктора…
— Ну и ну! Отчего же она стала гейшей?
— Не знаю, правда ли, но люди говорят, будто бы ей так хотелось испытать, каково это, что она пошла в гейши по собственной воле и без особой нужды.
— Вот как? Ну, на это я хочу взглянуть. Ямаи-сан, это таких вот называют «новыми женщинами»? — Сэгава спрашивал вполне серьезно.
— Да, наверное. Среди женщин, которые приходят ко мне с просьбой поправить их стихотворения танка, пожалуй, довольно найдется желающих стать гейшами.
— Все-таки можно позавидовать вашему ремеслу! Во первых, вы не связаны ни временем, ни распорядком. К тому же если захотите развлечься, то можете делать что угодно, и никто об этом не узнает. С нами, артистами, не так, — нас сразу узнают. Какого-нибудь глупого дебоша уж не учинишь…
— Зато вам нигде не устроят такого холодного приема, какой, бывает, устраивают нашему брату…
— Ну, какой бы ни был актер, не до такой степени нас любят…
Оба понимающе расхохотались.
Наконец дверь тихо отворилась, и на пороге показалась приветственно склоненная к полу голова с прической симада. Вероятно, это и была новоиспеченная гейша, о которой говорила О-Маки.
Белый воротник нижних одежд, кимоно с гербами и узором по подолу, возраст — около двадцати. К её волосам без единого завитка, густым бровям и большим черным глазам невозможно было придраться, но широковатый лоб и короткий подбородок делали лицо круглым. Из-за своих полных рук и крупной дородной фигуры она чувствовала себя неловко в парадном кимоно. То, как она зачесала волосы на висках, как до смешного густо набелилась, — все эти мелочи выдавали в ней непрофессиональную гейшу, однако у обоих гостей это вызывало к ней еще больший интерес. Кажется, людей она не дичилась и без малейшего смущения приняла чарку сакэ, которую Ямаи не замедлил ей предложить.
— Так спешила, прямо сил нет, чуть не задохнулась… — Осушив рюмку, она вернула её с английским «санкью», и ухо резанул навязчивый акцент, не ведомый ни одному наречию.
— Как ваше имя?
— Меня зовут Ранка.
— Ранка — похоже на имя китаянки. Отчего же вы не выбрали какого-то более модного имени, чтобы было, так сказать, high collar?[34]
— Я совсем по-другому хотела назваться: Сумирэ. Но мне сказали, что уже есть одна госпожа Сумирэ…
— Где же вы появлялись до сих пор? В Ёситё или в Янагибаси?
— Нет. Ну, вы скажете… — Отчего-то госпожа Ранка заговорила громче и, сама того не заметив, соскочила на еще более резкий акцент, провинциальный. — Раньше я и гейшей-то не была!
— Так, значит, вы были актрисой?
— Нет. Но я бы хотела ей стать. Если не добьюсь популярности как гейша, буду актрисой.
Сэгава и Ямаи переглянулись и невольно заулыбались.
— А какие же роли, госпожа Ранка, вы желали бы сыграть, если бы были актрисой?
Не похоже было, чтобы этот вопрос смутил женщину:
— Я хочу сыграть Джульетту. Ну, Шекспира. Знаете, есть сцена, где она вместе с Ромео у окна слушает птиц и потом поцелуй — неописуемо! А как Мацуи Сумако играет Саломею[35] мне не нравится. Выходит перед людьми голышом! Правда, она, наверное, в белье телесного цвета — да?
Слегка сбитый с толку, Сэгава сидел молча, а Ямаи, по мере того как пил рюмку за рюмкой, веселился все более безудержно:
— Госпожа Ранка, будет очень жаль, если вы останетесь гейшей. Решайтесь, пожалуйста, идите в актрисы! Хоть мои возможности не столь велики, но вас поддержу непременно! Я ведь в искусстве не последний человек! Если это ради искусства, то какие могут быть счеты, все мы делаем общее дело!
— Неужели! Так вы артист? А как вас зовут? Ну, скажите свое имя, прошу!
— Слышали про Ямаи Канамэ? Так это я.
— Неужели! Так вы Ямаи Канамэ, сэнсэй? Да я же все ваши книги стихов купила!
— Правда? — Ямаи веселился все больше и больше. — Стало быть, вы тоже что-нибудь пишете? Ну, пожалуйста, госпожа Ранка, почитайте нам!
— Нет-нет, это слишком сложно, писать стихи я не умею. Но что может быть лучше, чем сложить песню, если на душе лежит какая-нибудь тревога?
Сэгаве все это мало-помалу начало надоедать, он только курил и поглядывал на Ямаи и гейшу по имени Ранка из-за завесы табачного дыма.
16
ПРЕМЬЕРА
Ровно в назначенное время, в час дня, состоялось открытие сезона в театре «Синтомидза». В первом действии давали сцену «Купание коня» из пьесы «Эхон Тайкоки» и из неё же десятый акт. Это был коронный номер актера Итиямы Дзюдзо, известного в театральном мире под прозвищем Вундеркинд, — он с детских лет неизменно играл роли стариков в стиле школы Микавая. На этот раз всеобщее внимание было привлечено к актеру женского амплуа Сэгаве Исси, который впервые вышел в главной мужской роли, Дзюдзиро. В третьем действии произвольно добавлен был эпизод переправы через озеро Бива, никак не связанный с сюжетом пьесы. На радость зрителям, которых обманывали как малых детей, это был эффектный трюк с кинопроектором. В интермедии показывали «Лисий огонь» из серии историй о почтительных детях. Во втором действии осакский актер Содэдзаки Китимацу блистал в роли торговца бумагой Дзибэя.
Зал был полон, несмотря на то, что в день премьеры места в партере и в ложах шли по одной цене, пятьдесят сэн, и все знали, что антракты затянутся, а пьесы будут показаны не в полном виде. К концу первого действия в театральной чайной и у входа в театр висели таблички с объявлением о том, что все билеты распроданы.
К тому времени, как удары большого барабана за сценой возвестили приход главных исполнителей, Комаё уже сумела занять одну из гостиных в театральной чайной и одарить троих или четверых знакомых билетеров. Кроме того, она позвала слугу актера Сэгавы, Цунакити, и щедро наградила его, а также дала соответствующие чаевые распорядителю гримерных и служителям, охраняющим вход за сцену, чтобы свободно входить в артистическую к Сэгаве, как это могла бы делать его жена. Ко всему прочему, поскольку Сэгава на этот раз впервые исполнял роль Дзюдзиро, она подбила знакомых со всего квартала Симбаси послать ему в подарок новый занавес, и теперь у неё были свои особые отношения с оформителями сцены.
Комаё взяла с собой в театр гейшу Ханаскэ, и они расположились в третьей ложе нижнего яруса восточной стороны. Только что закончилась сцена «Купание коня», и, любуясь успехом, о котором свидетельствовал заполненный зрительный зал, Комаё думала о том, что виновник всего этого не кто иной, как Сэгава Исси. А кто же та женщина, что любит этого великого актера и любима им? Это она, Комаё! Мысли наполняли её такой радостью, что она не могла ни сидеть, ни стоять спокойно. Однако стоило ей задаться вопросом о том, когда же она сможет стать законной супругой Сэгавы, как её немедленно охватывало чувство безнадежности и тоски.
— Госпожа, благодарю за ваши заботы… — В дверях показалось покрытое морщинками лицо актера среднего ранга Кикухати, он был давним учеником покойного Кикудзё, отца Исси. Кикухати почтительно стоял на коленях на пороге ложи, выходящей в заполненный снующими людьми коридор. — Мастер только что вернулся к себе в гримерную.
— Вот как? Спасибо, простите за доставленные хлопоты… — С этими словами Комаё убрала за пояс свой портсигар. — Хана-тян, говорят, что братец вернулся. Пойдем к нему в гримерную, ладно?
Ханаскэ, которая вечно была гейшей из чьей-нибудь свиты, молча и с готовностью поднялась вслед за Комаё. Старый актер Кикухати шел сквозь толпу впереди, он направлялся к занавесу, отгораживающему проход в помещения под сценой, называемые «преисподней». Комаё и Ханаскэ следовали за ним. Их заметил низенький человек в очках и европейском костюме, который двигался гейшам навстречу: