Макс Фрай - Русские инородные сказки 2
Когда все вышли на неторопливый, но оттого не менее напряжённый и энергичный ритм, король, подняв вверх бумажный цветок, заговорил, сначала как-то по-тарабарски: "А-бу-б-а-ба-бу-ба-эй-йе-хоп-ха мои дорогие подданные, случаем оказавшись возле проходной "Фабрики Бумажных Цветов 16-Т", я услышал, как двое старых рабочих говорили друг другу, что не видят смысла плести венки для свадеб и похорон из бумаги и тряпок, и что лишь живые цветы расцветают в душах людей. Я же от себя добавлю, что бумажные цветы — это как искусственный поцелуй, это как связанный по рукам и ногам танцор, это как чучело короля, это как душный сырой подвал вместо объятий, вздохов и слёз, и мы не можем более терпеть это и принимаем безотлагательно решение искоренить неукоренённое и насадить укореняющееся. А потому все фальшивые, поддельные, прочие эрзац, псевдо, вроде и как бы, отныне и во веки вечные отменены и подлежат забвению в небытии. Начинается время новых веяний, и пусть свежий ветер выметет вчистую весь сор уподоблений и маскировок, освободит место живому, растущему и цветущему".
На этом месте король так растрогался, что более не мог продолжать речь, ограничился всхлипыванием и даже высморкался в платок с зелёным вензелем, вышитым в правом углу. Махнув рукой, чтоб наконец прекратили стучать, он сказал, что благодарит всех за добрую службу, и чтобы все пока шли спать, а он за ночь подготовит проекты соответствующих указов и распоряжений.
* * *Написал за ночь указ император, что раз по всем учёным соображениям больше всего живых цветов в тепле на юге растёт, то значит и отправляться всем туда с экспедицией опыта набираться.
Вот и поплыл император по морю на трёх кораблях, на самый юг — к полюсу. На одном — сам со свитой. На втором — собаки для дальних походов. Третий — с подарками.
Он уже месяц плывёт. Появились первые айсберги, велел играть музыку. Берег увидел, приказал шутихи пускать, фейерверки жечь, хлопушки хлопать.
Ступил на лёд — видит огромную страну. Свечение над ней белое и на вид — пустая. Пока собак на берег выпускали и подарки сгружали, пингвины подошли. Важные и молчаливые, но смотрят с любопытством. Сказал тогда король: "Вот ведь, простой народ, а с каким достоинством себя держит", и велел одному из придворных с посольством в здешнюю столицу ехать.
Запрягли сани собаками, рядом пингвина усадили дорогу показывать. Сани тронулись и помчались. Император обратно на корабль ушёл вестей дожидаться.
Но нет никого. День прождали, видят, посланник пешком обратно идёт, в снегу вязнет. Отогрели, расспросили, но толком ничего не узнали. Послали другого. Два дня ждали. Назад пришёл, но тоже ничего сказать не может; смотрит задумчиво и улыбается. А третьего посланного и ждать устали.
Приказал император корабли на берег вытягивать, потому что их уже льды давить начали. А потом на псах волоком вглубь страны тащить велел: в одном сам сидит, подарки в другом, а третий из-под собак пустой (его по дороге для тепла жгли).
Не один месяц так двигался король со свитой, и было им в пути немало чудес и видений.
Как полюс прошли — никто и не помнит, разве лишь голова немного кружилась. От подарков уж не осталось ничего, и собак мало, зато море вдали показалось.
Подошли к морю, корабли на воду спустили. Не на чем оркестру играть: одни инструменты пожгли, другие в пути побросали. Пришлось императору флейту-корнфлэйкс к губам приложить и самому прощальный марш отыграть. Оттолкнулись от берега и обратно поплыли.
"В такой стране цветы ни к чему", — сказал тогда император и это — последнее, что нам о нём с тех пор известно.
Дмитрий Гайдук
ХУДОЖНИК И ЕГО ПОРТРЕТ
Художник — он обычно бедный, даже нищий. И пьяница вдобавок, а то и наркоман. И шизофреник. И зачастую даже педераст. Но ему все прощают, потому что он гений. А вот если он гений, но при этом водки не пьет, наркотой не балуется и с мальчиками не спит, то в это трудно поверить. Но иногда и такое бывает.
Вот, например, жил на свете один художник. Гений или нет — не знаю, как-то в живописи не сильно разбираюсь. Но все говорили, что гений. Поэтому бедным он не был, а был богатым, и водки не пил, а только тонкие вина, и на мальчиков не заглядывался, а наоборот, женился. На самой красивой девушке в мире. Тут бы им и жить-поживать, но, видать, Бог позавидовал. И года вместе не прожили, как война началась. Большая-пребольшая.
А художник наш, вдобавок, был еще и патриотом. И сразу в добровольцы записался. А перед тем как на войну уйти, свой портрет нарисовал. И молодой жене на память оставил. Чтобы, значит, помнила она, какой он есть — молодой, сильный, гордый и навеки в нее влюбленный. А потом мундир надел, портупеей перепоясался, жену поцеловал и ушел воевать.
А жена его каждый день вспоминала и с портретом разговаривала. Вначале просто так разговаривала, а потом тосковать начала: как ни взглянет на портрет, так и расплачется. И вот однажды портрет не выдержал: вышел из рамы и обнял ее за плечи. Не плачь, говорит, я с тобой. И пока я здесь, все будет как надо.
Она, конечно, сперва испугалась. Думала, крыша едет. А потом как-то привыкла. Тем более, что портрет-то получше живого художника оказался. Он и нежный, и ласковый, и по друзьям не бегает, и на девчонок не заглядывается, и всегда о ней позаботится, и все для нее сделает. А надоест — так отвернешь лицом к стене, он и не обидится. А потом, как деньги кончились, портрет картины писать начал. И шли они, по-прежнему, нарасхват, так что краска просохнуть не успевала. Потому что не было на тех картинах войны, а была лишь любовь и нежность. И покой бесконечный: взглянешь — и сразу забудешь, что где-то идут бои, в окопах воды по колено, и трупный смрад, и вши, и грязь, и снайперы, и вечный страх, и злоба на всех, а более всего на себя самого. А тут еще доходят слухи, что жена твоя тебе неверна, и письма от нее все холоднее и все реже. И вся война теряет свой смысл, а в голове лишь одна мысль — домой! домой! Но отпуска нет на войне.
И вот наш художник без вести пропал. Куда он делся — гадать не стали: то ли взрывом разнесло, то ли танком размазало, то ли гады немцы на куски порубили. Известное дело: война без мертвых не бывает. А он, между тем, и не мертвый вовсе — он домой отправился. Конечно, не в мундире и без портупеи, но пистолет с собою прихватил. На всякий случай.
Шел он днем по лесам, ночью по дорогам, ехал в товарных вагонах, все патрули обходил за версту и добрался наконец до родного дома. Было раннее-раннее утро, и все еще спали. Он никого будить не стал, а просто дверь открыл и в дом вошел.
Смотрит — а там все как было, и даже еще лучше! Как будто и не было войны. Зашел в свою мастерскую — а там картина свежая стоит, как будто он только что ее написал. Поднимется к жене в спальню и вдруг слышит из-за спины: Стой! Стрелять буду!
Художник тут же руку в карман, но сзади щелкает предохранитель, и тот же голос приказывает: Оружие на середину комнаты! Тут художник и говорит: а если нет, тогда что? Застрелишь меня, что ли? Ну, стреляй. И спокойно поворачивается лицом к стволу.
Тут он видит молодого человека, до жути похожего на него самого, и еще успевает обрадоваться, что вкус у нее ничуть не изменился. А молодой человек, бледный как смерть, стреляет в упор. Шесть раз подряд.
Тут из спальни выбегает жена художника, видит смерть на полу, видит кровь на стене, видит теплый пистолет и начинает жутко кричать. Потом приезжает полиция и осматривает труп вооруженного грабителя, которого застрелила смелая хозяйка дома. История попадает в газеты, все друзья поражены и восхищены, и жена художника описывает этот случай в очередном письме на фронт. О портрете — ни слова: все равно никто не поверит, да и ей самой как-то не очень верится. Через три дня с фронта приходит извещение, а еще через месяц она уезжает за границу. Багаж ее невелик, но все необходимое, как всегда, при ней.
ПРО ТРЕХ АСТРОЛОГОВ
Жили-были три астролога. Они всё очень точно предсказывали, а им никто не верил. А они были серьезные люди и очень на эту беду обижались. Один астролог авиакатастрофы предсказывал. Вроде бы, полезное дело и нужное: каждому надо знать, когда его самолет упадет. И вот он предсказывает, а его никто не слушает. А самолеты все падают и падают. А его все равно никто не слушает. Ну, он с горя запил, бороду отрастил, в Америку уехал, оттуда на Таити перебрался, огород завел, женился, кучу детей настругал, а астрологию совсем забросил. Какая, говорит, от нее польза, все равно никто не верит.
Другой астролог землетрясения предсказывать научился. Вот, думал, послужу человечеству, предупрежу его о грозящей опасности. Статейки всякие в газетах печатал, афишки расклеивал, начальникам разным звонил, под конец даже сайт себе завел в Интернете — и все без толку. Никто его не слышит, никто не замечает, никто не уважает, и доверия к нему никакого. Хотя трясет всегда именно там, где он сказал, и разрушения бывают весьма конкретные. Но никому это знать не интересно, и вот он тоже постепенно от дел отошел, квартиру продал и уехал на Таити, свой век доживать. Потому что старый уже был, и понял, что вся жизнь его прошла напрасно.
