Нагиб Махфуз - Избранное
— Ты забываешь о тех, кому ты всем обязан! — зло проговорил Заклат. — Ты думаешь только о своих преступных родичах!
С большим трудом сдерживая всевозрастающий гнев, Габаль сказал:
— Они не преступники! Хотя наша улица наводнена преступниками!
Ханум при этих словах нервно скомкала край своей синей шали. Ноздри эфенди затрепетали, лицо побледнело. Ободренный этими признаками, Заклат, уже не скрывая издевки, проговорил:
— Понятно, что ты защищаешь преступников, коли и сам из их числа!
— Странно, что ты ополчаешься на преступников, — ответил Габаль, — ведь ты — главарь преступников нашей улицы.
Заклат угрожающе надвинулся на юношу всей своей огромной тушей, лицо его стало серым.
— Если бы не хорошее отношение к тебе хозяев этого дома, я разорвал бы тебя в клочья на этом самом месте!
С удивительным спокойствием, которое не могло, однако, скрыть того, что творилось в его душе, Габаль сказал:
— Ты много на себя берешь, Заклат! Тут эфенди не выдержал:
— Как вы осмеливаетесь ссориться в моем присутствии?!
— Я только защищаю твою честь, — буркнул Заклат. Пальцы эфенди чуть не разорвали четки, когда он приказал Габалю:
— Не смей защищать хамданов!
— Этот человек из злобных побуждений клевещет на них!
— Оставь мне право судить об этом!
На мгновение воцарилась тишина… Из сада донеслось веселое щебетание птиц, с улицы — шумные приветствия и непристойная брань.
— Так позволит ли мне господин управляющий проучить виновных?
Габаль понял — настал час его судьбы, и, обращаясь к ханум, сказал голосом, исполненным отчаяния и решимости:
— Госпожа, долг требует, чтобы я разделил участь моего рода, оказавшегося в заточении.
— О горе мне! — заломила руки ханум. Охваченный жалостью, Габаль склонил голову, но тут же, словно что–то толкнуло его, поднял глаза на Заклата — тот презрительно и издевательски ухмылялся.
— У меня нет выбора, — с горечью произнес Габаль, — но, пока жив, я не забуду твоих благодеяний.
Измерив Габаля суровым взглядом, эфенди спросил:
— Я должен знать, ты с нами или против нас? Габаль, чувствуя, что навсегда прощается с прошлой жизнью, печально проговорил:
— Кто я? Я всем обязан тебе и потому не могу быть против тебя. Но для меня было бы позором жить в роскоши в этом доме, когда гибнут мои родные.
Хода–ханум съежилась от этих слов, как от удара хлыстом, поняв, что ей грозит навсегда потерять сына.
— Муаллим Заклат, — сказала она, — давай отложим этот разговор на другое время.
Заклат передернулся, словно мул ударил его копытом по лицу. Глядя то на эфенди, то на его супругу, он бормотал:
— Я не знаю, что может случиться завтра на нашей улице.
Эфенди, избегая смотреть на Ходу, повторил свой вопрос Габалю:
— Так с кем же ты, с нами или против нас?
От гнева у него помутился рассудок. Не дожидаясь ответа, он крикнул:
— Или ты остаешься членом нашей семьи, или уходишь к своим родственникам!
Габаль вскипел, увидев, как обрадовался этим словам Заклат, и решительно сказал:
— Господин мой! Ты прогоняешь меня, и я ухожу!
— Габаль! — вскрикнула раздирающим душу голосом ханум, а Заклат с усмешкой заметил:
— Вот он, весь перед вами, как голенький.
Габаль поднялся со своего места и твердой поступью направился к выходу. Хода–ханум хотела броситься за ним, но эфенди удержал ее, и Габаль исчез за дверью. На улице все еще дул сильный ветер, который колыхал занавески на окнах гостиной и раскачивал створки окон. Оставшиеся в гостиной чувствовали себя растерянными, однако Заклат спокойно сказал:
— Мы должны действовать!
— Нет, — упрямо возразила Хода. — Хватит с них и того, что они заперты в своих домах. И не смей даже пальцем тронуть Габаля!
Заклат не возмутился и не стал ей перечить, так как понимал, что победа за ним, он только взглянул на эфенди, ожидая, что скажет господин. Управляющий с кислым видом промолвил:
— Мы продолжим этот разговор в другой раз.
32.
Окинув прощальным взглядом сад и вспомнив трагедию Адхама, которую он столько раз слышал в кофейне Хамдана под аккомпанемент ребаба, Габаль направился к воротам.
— Ты снова уходишь, господин? — поинтересовался бавваб.
— Я ухожу навсегда, дядюшка Хасанейн!
Разинув от удивления рот, дядюшка Хасанейн с тревогой смотрел на Габаля. Затем спросил, оглядываясь по сторонам:
— Из–за рода Хамдан?
Габаль молча кивнул головой, а бавваб продолжал:
— Кто же это допустил? Как только Ханум разрешила тебе? О господи! Как же ты теперь будешь жить, сынок?
Габаль переступил порог и, оказавшись за воротами дома, осмотрелся вокруг. Все было как всегда. По грязной, замусоренной улице во множестве сновали люди и животные.
— Я буду жить так, как живут все на нашей улице, — ответил он баввабу.
— Но ты не создан для такой жизни!
— Наоборот! Лишь благодаря случайности я оказался в этом доме, — растерянно улыбаясь, сказал Габаль и зашагал прочь. Ему вслед несся голос бавваба, который умолял его остерегаться и не навлекать на себя гнев футувв. Габаль шагал, глядя по сторонам и замечая повсюду грязь и нечистоты. Навстречу ему попадались мальчишки, кошки и прочие обитатели улицы. Только сейчас он понял, какой огромный перелом произошел в его жизни, что он потерял и какие тяготы его ожидают. Но гнев заглушал горечь и боль от расставания с приемной матерью, воспоминание о цветущих в саду управляющего деревьях, поющих пташках. Вдруг перед Габалем возник футувва Хаммуда, который, посмеиваясь, сказал:
— Вот было бы здорово, если бы ты помог нам проучить хамданов!
Но Габаль даже не посмотрел на него. Он направился к одному из домов, принадлежащих роду Хамдан, и постучал в дверь. Тут Хаммуда нагнал его и с явным удивлением и осуждением спросил:
— Ты чего это надумал?
— Я возвращаюсь в свой род, — спокойно ответил Габаль.
Маленькие глазки Хаммуды выразили огромное удивление, казалось, он не верит своим ушам. В это время из дома управляющего вышел Заклат и, увидев их, закричал Хаммуде:
— Пусть входит! Но если он осмелится выйти оттуда, я его живьем закопаю!
Удивление Хаммуды сменилось злорадством. А Габаль продолжал колотить в дверь, пока не открылись окна и этого дома, и соседних домов. Из окон высунулись головы Хамдана, Атриса, Далмы, Али Фаваниса, Абдуна, поэта Ридвана и Тамархенны.
— Что тебе нужно, сын управляющего? — со смешком в голосе спросил Далма.
— Ты с нами или против нас? — спросил Хамдан.
— Его выгнали, и он вернулся к своей презренной родне! — пояснил Хаммуда.
— Тебя действительно выгнали? — взволнованно спросил Хамдан.
— Открой дверь, Хамдан, — спокойно ответил Габаль. Тамархенна издала радостный крик и воскликнула:
— Твой отец был хорошим человеком, а мать — благородной женщиной!
Хаммуда расхохотался:
— Заступничество такой женщины, как Тамархенна, делает тебе честь, Габаль!
— Лучше вспомни свою мать и ее веселые ночки в султанских банях! — вспылила разгневанная Тамархенна и поспешила прикрыть окно, так что камень, брошенный Хаммудой, ударился о ставень снаружи. Это вызвало радостные возгласы сбежавшихся со всех сторон мальчишек. Наконец дверь открылась, и Габаль вошел в дом, где на него сразу пахнуло сыростью и затхлым воздухом. Хамданы встретили Габаля объятиями и добрыми словами, но встреча была нарушена криками, донесшимися из дальнего угла двора. Там происходила ссора. Обернувшись, Габаль увидел Даабаса и Каабильху, которые громко бранили друг друга. Он подошел к ним и, встав между ними, сказал:
— Вы тут ссоритесь, а они держат нас взаперти! Даабас, тяжело дыша, проговорил:
— Он украл у меня батат из кастрюли, стоявшей на окне!
— А ты видел, как я воровал? Как тебе не стыдно! — вопил в ответ Каабильха.
— Мы должны поддерживать друг друга, — вскричал разгневанный Габаль, — и тогда Аллах нас не оставит!
Но Даабас продолжал упорствовать:
— Мой батат в его брюхе, и он за это поплатится! Каабильха, надевая на голову свалившуюся в драке такию, божился:
— Клянусь Аллахом, я уже неделю не пробовал батата! Ты единственный вор среди нас!
Габаль вступился за Каабильху:
— Не суди, не имея доказательств, Даабас, не уподобляйся Заклату.
— Надо проучить вора, сына воровки, — не унимался Даабас.
— А сам–то ты кто? Сын торговки редисом! — не выдержав, вскричал Каабильха. Тут Даабас подпрыгнул и что было силы боднул Каабильху, да так, что тот закачался, на лбу его выступила кровь. А Даабас стал осыпать его ударами, не обращая внимания на уговоры присутствующих. Это окончательно вывело из себя Габаля: он набросился на Даабаса и что было силы сдавил ему шею. Безуспешно стараясь высвободиться из цепких рук Габаля, Даабас прохрипел:
