Мэтью Квик - Прости меня, Леонард Пикок
Никто и никогда так и не узнал правды, что, наверное, очень неправильно – и даже опасно.
Я стал фриком, тогда как Ашер каким-то образом умудрился сделаться и популярным, и хорошо адаптивным, и, по мнению большинства людей, вполне нормальным, по крайней мере, внешне.
Хулиганы всегда популярны.
Почему?
Люди любят сильных.
Интересно, а если я пристрелю Ашера, то стану сильнее, хотя бы на время?[65]
Но сейчас, стоя под окном его комнаты, я снова становлюсь тем испуганным мальчуганом, чьи родители рассеянные и вообще пропащие, чья мама ни слова не говорит, когда однажды застает своего сына и его лучшего друга голышом, а просто закрывает дверь и делает вид, будто ничего не случилось[66].
И по какой-то неведомой мне причине я начинаю вспоминать тот летний день, еще до начала всей этой скверной истории, когда мы просто были двумя обычными пацанами.
Наверное, последнее хорошее воспоминание, сохранившееся у меня о моем старом друге.
В тот день нам с Ашером вдруг взбрело в голову оседлать свои велосипеды и поехать куда глаза глядят.
Выехали мы в девять утра, а дома нас ждали только к обеду, то есть к пяти.
Таким образом, в нашем распоряжении было восемь часов, и мы решили три с половиной часа ехать вперед, а затем повернуть назад, в сторону дома; на обратный путь мы оставили четыре с половиной часа, поскольку знали, что к тому времени прилично подустанем.
Абсолютно бесцельная поездка – подобные идеи возникают в голове у детей, которым летом становится скучно до одури. Мы никогда еще не покидали пределов города без родителей и отлично знали, что по головке нас не погладят, поэтому у нас жутко билось сердце, когда мы в нарушение всех запретов принялись упрямо жать на педали.
Помню, как Ашер ехал впереди, прокладывая нам дорогу через городки, где мы прежде не бывали, хотя это было совсем близко, а еще помню чувство свободы – незнакомое, живое, пьянящее.
Помню, нам пришлось остановиться, когда опустился красно-белый шлагбаум, мы смотрели на проходящий поезд, и я вдруг заметил, что футболка Ашера промокла от пота. Он заставлял нас усердно крутить педали, и у меня уже начали гореть бедра, но стоять и ждать на жаре оказалось еще тяжелее. Когда прошел поезд и шлагбаум поднялся, мы снова тронулись в путь.
Ашер постоянно оглядывался через плечо и улыбался мне – и в этот момент я любил его, как любят брата или верного друга, – и мне было плевать и на надоедливую мошкару, и на шаловливый ветер, который трепал волосы.
Помню, как мы сидели у пруда в незнакомом парке в незнакомом городе, где мы вообще никого не знали, и ели вчерашнюю пиццу, которую предусмотрительно завернули в фольгу и сунули в рюкзак.
Мы даже практически не разговаривали, но улыбались как дураки, радуясь этому празднику непослушания, благодаря которому оказались совершенно одни в большом мире; мы до сих пор не могли поверить легкости осуществления нашего замысла: а всего и делов-то, что запрыгнуть на велосипед, нажать на педали, освободившись таким образом от опеки родителей, и вырваться из привычного круга вещей – ведь впереди нас ждало столько всего неизведанного и интересного.
Тот день опьянил нас новыми возможностями.
Мы оба это понимали, и потому у нас не было нужды облекать свои чувства в слова.
Все было понятно без слов.
Что с нами случилось?
Что случилось с двумя мальчишками, которым просто нравилось часами крутить педали?
Ствол моего «вальтера» теперь практически касается стекла.
Основной объект не подозревает о моем присутствии.
Основной объект находится примерно на расстоянии пяти футов от меня.
Если твой дедушка сумел ликвидировать нехорошего человека, значит и ты тоже можешь, думаю я.
Экран компьютера освещает призрачным светом спальню объекта.
Я парю над своим телом и одновременно пытаюсь положить указательный палец на спусковой крючок,
и «вальтер»
сейчас
выстрелит,
и стекло
разлетится
вдребезги,
и голова
объекта
взорвется,
точно тыква.
Но по какой-то причине ничего этого не происходит.
Объект выключает компьютер, и комната погружается во мрак.
У меня уходит несколько секунд на то, чтобы глаза привыкли к темноте, – и вот я вижу, как Ашер уже сжимает в руке свой член и дрочит, не вставая со стула, он только немного отодвинул его в сторону, чтобы работающий как насос кулак не стукался о крышку письменного стола. Объект даже запрокидывает голову.
И, как ни странно, наблюдая за тем, как Ашер дрочит всего в пяти футах от меня, я думаю о жарком летнем дне, когда мы отправились на велосипедную прогулку: мне вдруг захотелось стереть все паскудное, что случилось потом, и навсегда вернуться в тот самый день.
Помню, тогда мы в назначенное время повернули назад, так как боялись опоздать к обеду и навлечь на себя подозрения родителей.
Неожиданно мы оказались перед автомобильным салоном, где были все эти красные, белые и синие шарики, оставшиеся после Четвертого июля. Мы поставили ноги на теплый асфальт, слезли с великов и принялись обозревать новую землю, которую только что открыли.
Словно мы были маленькими Христофором Колумбом и Понсе де Леоном.
Словно мы покинули безопасную сушу и оказались в неведомых водах.
BMX-велосипеды были нашими кораблями.
– Далековато забрались, – сказал Ашер.
А я улыбнулся и кивнул:
– Мы можем делать так каждый день. Ездить в самых разных направлениях! Куда показывают спицы наших колес!
Помню восторженное выражение лица Ашера, будто он внезапно обнаружил, что у нас есть крылья и мы можем летать.
Его глаза сияли, совсем как летнее солнце у нас над головой. Но он так и не собрался повторить нашу смелую вылазку, причем я до сих пор не понимаю почему.
Родители нас не поймали.
Мы не влипли в неприятности.
Поездка оказалась на редкость удачной.
Однако в результате мы так и не удосужились выбраться на целый день из города, возможно, потому, что дядя Дэн уже начал мутить воду, и прямо сейчас мне становится чертовски грустно – ведь упущена такая замечательная возможность, – я невольно начинаю реветь в три ручья, и перед глазами все расплывается.
Мой «вальтер»
до сих пор
направлен
на основной объект,
однако я начинаю
понимать, что не могу
завершить
свою миссию.
Я
ужасный
солдат.
Дедушка наверняка обозвал бы меня педиком и надрал бы мне задницу, что он регулярно и с удовольствием проделывал с моим папашей, по крайней мере, так сказала мне мама на дедушкиных похоронах, когда я был в третьем классе.
Просто сейчас у меня не лежит к этому душа, сам не знаю почему.
Возможно, потому, что я законченный неудачник, не способный ничего сделать правильно.
Мой дух втягивается обратно в тело, и я снова ставлю «вальтер» на предохранитель.
Запихиваю пушку в передний карман, вытаскиваю мобильник и включаю его.
Когда мобильник наконец запускается, я жму на иконку фотокамеры, проверяю есть ли вспышка, направляю телефон на окно спальни Ашера, включаю вспышку – пусть знает, что кто-то сфотографировал, как он занимается онанизмом, – а затем бегу сломя голову обратно через лес.
29
Пока я ползу между голых деревьев, преодолевая горы мертвой листвы и упавших веток, то не перестаю переживать, что мой «вальтер» случайно выстрелит мне прямо в бедро, и одновременно продолжаю хохотать во все горло.
Я представляю, как, заметив вспышку, Ашер подпрыгивает как ужаленный, несется к окну и видит, как кто-то бежит в сторону леса.
Интересно, он догадался, что это был я?
Конечно, он догадался, что это был я!
А кто еще это мог быть?!
Хотя у него, должно быть, куча врагов и теперь, когда я вышел из игры, возможно, новый тайный мальчик для забав.
И все же в любом случае теперь он наверняка будет дергаться из-за того, что фото может появиться в «Фейсбуке» или развешено в коридорах нашей школы, и хотя я никогда такого не сделаю[67], мне, типа, даже забавно представлять, как фото онанирующего Ашера становится достоянием гласности.
Я хочу сказать, представьте себе самого подлого человека, которого знаете.
Представьте, например, Гитлера.
А потом представьте, как он дрочит в одиночестве у себя в комнате.
И он уже не кажется вам таким страшным и злобным, ведь так?
Он кажется смешным, и беспомощным, и ранимым, и, возможно, похожим на того, кого вам искренне жаль.
Когда мы учились в младших классах средней школы, наш учитель на уроках здоровья сказал нам, что мастурбирует практически каждый.
