В. Коваленко - Внук кавалергарда
— Не каркай, купятся за милую душу, — пообещал развеселившийся своей задумкой Трояк.
— Иди, спроси у этого цыганского барона две ментовские формы, халат и водителя на полдня, — приказал он Артисту.
— А если пошлет подальше?
— Не пошлет! У него еще должок передо мной. Эх, жалко мою халупу уже ментяры обшарили, — покачал расстроенно головой Трояк.
— Думаешь, тайник нашли? — предположил Артист.
— Ты еще здесь? — недоуменно крикнул горбатенький. — Уже светает, ищи шустрей барона и позови сюда Колхозника и Дикого, и я им роли распишу. Чтоб, как бараны, не перли. Назавтра выезжаем в ночь, — доставая из-под дивана коробку, сказал он.
Минут через десять вошел Колхозник, здоровый, с лошадиной мордой детина, и Дикий, плоскомордый и нервный, как с шилом в заднице, уркаган. Посмотрев, как горбатенький накачивает пять шприцев жидкостью из ампул, Дикий мечтательно поскреб коротко стриженную голову:
— Эх, ширнемся. Лафа.
— Молчи, придурок. Я тебе его позже вколю. Это остаток химиката, который когда-то дал вскрывший себе вены Химик. Подай-ка лучше пузырек, из внутреннего кармана, — кивнул он на висевшую на спинке стула куртку.
— А тут что? — рассматривая пузырек на свет лампочки, допытывался Дикий.
— Кайф для говорливых колхозников, — вспылил Трояк.
— Так зачем Химик покончил с собой, бабок не хватало? — плюхаясь на диван рядом с Трояком и потягиваясь, спросил вяло Колхозник.
— Бабок у него было, как у дурака махорки, а вот счастья не было и в помине. Сплошная непруха по жизни. Телки его не любили, из родни только бабка в дурдоме. Да и сам он был придурком, но башка варила, как у профессора. В Ленинграде в какой-то военной психоневрологической или, как ее там, ну, где из людей придурков делают, там он и вкалывал. Пока не поперли. Но больно он сентиментален был, вот на этой почве и ушел из жизни. Придурок, — наполнив шприцы желтоватой жидкостью и заворачивая их в полотенце, разоткровенничался Трояк. — Я тогда по второй ходке откинулся, когда ему похороны закатывали. Колоть будете быстро и, желательно, в шею, так советовал Химик, — кивнул он на шприцы.
— Может, лучше грохнуть, да и дело с концом, а то станем докторами на этой почве, — зевнул Колхозник.
Вошел Артист и положил на пол завязанную в халат милицейскую форму:
— Ломался, цыганская морда. Будулай хренов.
— Никакой самодеятельности. Как сказал, так и будет. Спасать братву — дело святое. И чтоб ни одного выстрела, иначе перебаламутим всю деревню. Стрелять только в крайнем случае. Колхозного десантника отрубим сразу. Чтобы не мешал операции. Вы все поняли, как действовать?. — и он сурово пробежал глазами по заскучавшим лицам подельников. Чтоб все по-взрослому было, никакой пацанской самодеятельности. Выезжаем сегодня в полночь, готовьтесь. Цыганенок в машине, я во дворе, на стреме. Колхозник глушит тракториста в тельняшке, и чтобы на все про все у вас ушло не более десяти минут. Ясно, гвардия? — полководцем гаркнул Трояк.
— Лепишь в цвет, — ответил один Артист.
Двое последних, ничего не поняв, хлопали глазами и кивали головой согласно.
В тот день с утра Николай отправился с Никитой на рыбалку на дальний пруд, что находился на конце Деревни.
Никита бежал с удочкой впереди и донимал, оборачиваясь, Николая:
— Тять Коль, а чирфиков взяли?
— Кого, кого? — переспросил обалдевший от вопроса Николай.
— Ну кого, кого, чирфиков, — засмущался Никитка.
— Эх ты, чирфик, скажи по-русски — червяков, — поправил со смехом его Николай. — Давай научимся правильно говорить слова, ты уже большой, почти три года, а говоришь так, что порой тебя не поймешь: чирфики, бауска, одилайка.
«Напрасно я прицепился к мальчонке, сам-то в его возрасте как лопотал, только инопланетяне и поняли бы», — корил себя за несдержанность Николай, поправляя на Никитке воротник курточки.
— Ничего, кнопка, пробьемся и всему научимся. Верно?
— Фельно, — звонко согласился шпингалет. — А ты меня на калабле плакатишь? — через секунду спросил он.
— Плакачу! — согласился Николай, подделываясь голосом под карапуза. — А на днях вот в магазин детские велосипеды завезут, я куплю тебе его, будешь с бабушками за ягодами ездить.
Никитка резко остановился и, вытаращив от услышанного большие глаза, выдохнул восторженно:
— О-о, лисапет!
Николай заметил, когда в их доме появился славный Никитка, на лицах остальных жильцов застыла благодатная улыбка. Он приносил такой им необходимый покой и умиротворение в побитые жизнью души. Он был лучиком солнечного света среди уставших от бестолковой жизненной суматохи людей. Он был кусочком счастья.
Пришли на берег пруда и размотали удочки. Через пять минут у Никитки клюнуло, и он, вскрикнув, вытянул маленького ершика. Николай заметил, что он долго не забрасывает удочку. Обернулся. Мальчишка сидел на корточках перед рыбкой, с удивлением и испугом смотрел на бьющуюся в траве рыбку.
— Ты чего, Никита, не ловишь? — спросил его Николай.
— Она кусается, — выдохнул тот.
— Колется, наверное? — улыбнулся он и тут же подумал: «Хрен редьки не слаще». — Отцепил ерша и предложил мальчишке: — Давай отпустим обратно в пруд.
— Тавай, — согласился с радостью тот.
Они просидели почти до вечера, хорошо, что обед с собой взяли, но на уху все же поймали. А в целом ерунда была, а не рыбалка.
— Разве это рыбалка? — сетовал по дороге Николай и плевался расстроенно.
А Никитка бежал впереди вприпрыжку и заливисто хохотал. Николай тоже ухмылялся, но жаль было потерянного зазря времени.
— Ничего, Никит, мы завтра на Самару с тобой пойдем. Знаешь, сколько там рыбы? О-го-го, сколько. И мы всю поймаем, — убеждал мальчишку Николай, сам не веря в сказанное. — Вот только с утра червей прикопаем и пойдем.
Женщины с полными ведрами ягод пришли чуть позже. И сразу в доме начался смех и хозяйственная сутолочность. Задремавший было дом ожил. Женщины варили варенье и уху, допытываясь у Никиты про рыбалку. Мальчишка врал, как положено рыбаку, не врал, конечно, но сочинял небылицы. Как он упустил большую щуку. И как ругался на него дядя Коля.
Спать легли поздно. Женщины, повязав головы косынками, со смехом полезли на свой сеновал, как партизаны в лес. Машенька с Никиткой ушли в спальню.
Николай покурил на веранде, и там же, бросив на голую кровать тулуп, задремал чутко.
Проснулся оттого, что кто-то вкрадчиво постучал в дверь.
— Кто там? — спросил спросонья Николай.
— Милиция, — басом ответили с улицы.
«На черта она здесь»? — подумал он и пошел открывать дверь.
Выключатель света был в доме, и Николай, открыв дощатую дверь, различил на крыльце две смутные фигуры в милицейской форме, а за ними человека в белом халате.
— Проходите, — сказал Николай, так и не поняв, зачем они здесь и в такое позднее время. Выглянул с крыльца во двор и заметил, что там у калитки стоит маленький человек.
Он не успел обернуться к вошедшим, как рослый милиционер ударил его рукояткой пистолета по голове. Николай подрубленно упал на входе.
— Теперь сам его тащи в дом, — вспылил второй милиционер, нервный и плосколицый.
— Не вякай, Дикарь, — рявкнул горилла. — Ему уже никакого укола не надо. Быстро в дом, и за работу с бабой. А ты, Артист, обследуй этого морячка.
— Че я тебе, доктор, что ли? — огрызнулся парень в халате.
— Ну, этому лекарство уже не потребуется, — убежденно заявил здоровяк, отправляясь за Диким в дом.
Николай очнулся от оглушительного крика Никиты. Он непонимающе потряс головой, глянул на темный проем двери и, опираясь о стену веранды, тяжело поднялся. С головы стекала кровь на щеку, и он, бормоча: «Все это пыль для моряков», — пошел неловко, пошатываясь и придерживаясь рукой за стену, на крик ребенка.
На кухне также не было света, он лился из спальни, где происходило непонятно что. На кухне, в дверях, наблюдая за происходящим, стоял человек в белом халате. Николай подкрался к нему бесшумно и резким ударом обеих ладоней по почкам вырубил его. Оттащив разом ставшее безвольным тело к перегородке, он выдернул из висевшего на стене набора кухонных ножей самый большой мясной тесак и выглянул в зал.
Там плоскомордый милиционер тряс Машеньку, свирепо рычал ей в лицо:
— Где тетка?
Никитка толкал его в ногу, визжал и плакал, захлебываясь слезами.
Милиционер-горилла выбрасывал постельное белье из спальни, требуя ревом от плоскомордого:
— Дикий, узнай, где баба? Пасть этой суке порви, но узнай.
Тот, кого назвали Диким, зло толкнул Машеньку на пол и тут же задрыгал ногой:
— О-о, щенок, кусаться? — взревел он и пнул Никитку. Никита отлетел к шкафу и сильно ударился об него.
