Артуро Перес-Риверте - Учитель фехтования
Не отрывая палец от строки, он печально улыбнулся. Казалось, слова эти были посвящены не человеку по имени Генрих фон Офтердинген, а ему самому. Отрывок удивительно точно отражал суть его давних переживаний, это было описание его сокровенного опыта. Однако в последние недели что-то неуловимо изменилось. Душевный покой, яркие и отчетливые образы, созерцаемые с такой любовью, неожиданно исчезли в бурном водовороте, безжалостно разрушавшем спокойную ясность, в которой он мечтал прожить остаток своих дней. В его существование проникло что-то новое, таинственное и тревожное. Его мучили неведомые доселе вопросы, и ответ на них ускользал. Что все это значит, чем завершится – оставалось для него загадкой.
Он захлопнул книгу и яростно отшвырнул ее прочь. Охваченный тоской, он думал о своем ужасающем одиночестве. Глаза фиалкового цвета манили, настойчиво звали его куда-то в неведомое, куда – он не знал; вспоминая их таинственный зов, он вздрагивал, чувствуя темный иррациональный ужас. Но самым пугающим было другое: его старую, усталую душу лишили мира.
***
Он проснулся в предрассветных сумерках. Спал он последнее время плохо; сон был тревожным и неглубоким. Он умылся, привел себя в порядок и положил на стол рядом с зеркалом и умывальным тазиком, наполненным горячей водой, футляр с бритвой. Затем он, как обычно, тщательно намылил щеки, усердно массируя их пальцами. Подровнял усы старыми серебряными ножницами и расчесал влажные седые волосы костяным гребнем. Взглянув на себя в зеркало, он остался вполне доволен, неторопливо оделся и повязал на шею черный шелковый галстук. Из трех летних костюмов, висевших в его платяном шкафу, он выбрал бежевый будничный костюм из тонкой шерсти; надевая длинный вышедший из моды сюртук, он превращался в пожилого денди начала века. Брюки внизу затерлись от многолетней носки, но сюртук сохранился великолепно. Он достал чистые носовые платки, выбрал самый нарядный и, спрыснув его одеколоном, положил в карман. Перед самым выходом он надел сюртук и сунул под мышку футляр с рапирами.
Денек выдался серый, в воздухе опять пахло грозой. Дождь лил всю ночь; в больших лужах посреди улицы отражались фасады домов и свинцовое небо. Он приветливо поздоровался с консьержкой, которая шла ему навстречу, неся в руках корзину, полную снеди, пересек улицу и направился в скромное маленькое кафе на углу, где он обычно покупал себе на завтрак несколько пончиков с шоколадом. Он сел за свой столик в глубине кафе под слепым стеклянным шаром незажженного газового фонаря. В девять утра посетителей было мало. Валентино, хозяин кафе, принес ему пончики и шоколад.
– Газет сегодня нет, дон Хайме. Из-за всех этих беспорядков их пока не приносили. И боюсь, что не принесут.
Дон Хайме пожал плечами. Отсутствие газет не слишком его опечалило.
– Что нового? – поинтересовался он из вежливости.
Хозяин кафе вытер руки о засаленный передник.
– Говорят, маркиз де Новаличес стоит со своей армией в Андалусии и со дня на день выступит против бунтовщиков... Кордова сперва присоединилась к общему мятежу, а на следующий же день, едва ей пригрозили правительственные войска, сдалась. Многое пока не ясно, дон Хайме. И остается только гадать, чем все это кончится.
Позавтракав, дон Хайме вышел на улицу и направился к дому маркиза. Он не знал, захочет ли Луис де Аяла заниматься фехтованием, пока в Мадриде царит такая обстановка. Но нарушить обещание и не прийти в назначенный час маэстро не мог. В худшем случае прогулка оказалась бы напрасной. Дон Хайме опаздывал и, боясь, что его задержит какой-нибудь знакомый, взял извозчика возле одной из арок на площади Майор.
– Дворец Вильяфлорес, – приказал он.
Извозчик щелкнул хлыстом, и две тщедушные лошаденки уныло тронулись с места. Солдаты по-прежнему стояли на углу улицы Постас, но лейтенант куда-то исчез. Перед зданием Почтамта жандармы лениво разгоняли столпившихся зевак. Служащие, над чьими головами вечно висел дамоклов меч увольнения, чувствовали себя неуверенно: их судьбы зависели от тех, кто будет править страной завтра.
Конные гвардейцы в треуголках и плащах, дежурившие накануне вечером на улице Карретас, исчезли. Дон Хайме увидел их чуть позже: они патрулировали участок между зданием конгресса и фонтаном Нептуна. У всех до единого были черные нафабренные усы, на бедре висела шпага. Они поглядывали на прохожих мрачно и надменно; гвардейцы, в отличие от многих, не беспокоились о завтрашнем дне: кто бы ни пришел к власти, они точно так же будут охранять общественный порядок. Правительство менялось и раньше, на смену «прогрессистам» 46 приходили «модерадос», но им, солдатам Гражданской гвардии, отставка не грозила.
Удобно устроившись на сиденье повозки, дон Хайме рассеянно созерцал городскую панораму. Однако, подъезжая ко дворцу Вильяфлорес, он вздрогнул и тревожно высунулся в окошко. Перед домом маркиза царило необычайное оживление. У входа дежурили гвардейцы, на улице собралась целая толпа. В основном это были жильцы соседних домов самого разного социального положения да уличные зеваки. Любопытные влезали на изгородь, пытаясь разглядеть сверху, что делается в саду. Суета притягивала уличных торговцев, и теперь они расхаживали возле неподвижно стоявших экипажей, призывая покупателей.
Тревожные предчувствия охватили дона Хайме. Он расплатился с извозчиком и поспешно направился к воротам, с трудом пробираясь сквозь толпу. Охваченные жадным любопытством люди отчаянно толкали друг друга, всем хотелось получше разглядеть происходящее.
– Это просто ужасно. Ужасно, – бормотали почтенные домохозяйки и испуганно крестились.
Седовласый человек в сюртуке и с тростью в руке поднялся на цыпочки, глядя поверх голов. Державшая его под руку дама с нетерпением ждала новостей.
– Ты что-нибудь видишь, Пако?
Одна из матрон важно обмахивалась веером; весь ее вид говорил, что ей кое-что известно.
– Это случилось ночью; так мне сказал один гвардеец, кузен моей золовки. Только что пожаловал сеньор судья.
– Какое несчастье! – воскликнул кто-то.
– Вы знаете, как это было?
– Слуги нашли его сегодня утром...
– Его считали сумасбродом и волокитой...
– Наглая клевета! Это был благородный человек, либерал. Разве вы не помните, что он самоотверженно покинул пост министра, подав в отставку?
Негодуя, дама гневно взмахнула веером:
– Ужас! Такой красавец!
Сердце дона Хайме похолодело. Он подошел к гвардейцам, стоявшим у ворот. Один из них, чувствуя себя в мундире хозяином положения, решительно преградил ему путь:
– Назад!
Дон Хайме растерянно указал на футляр с рапирами:
– Я друг сеньора маркиза. Мы договорились о встрече этим утром...
Гвардеец смотрел на него сверху вниз, не зная, как правильнее вести себя с таким элегантным господином. Он окликнул ефрейтора, стоящего по ту сторону решетки:
– Мартинес! Какой-то сеньор говорит, что он друг хозяина дома. По-видимому, у них была назначена встреча.
Ефрейтор Мартинес подошел к ним; это был толстяк с блестящими золотыми пуговицами. Он посмотрел на дона Хайме с подозрением.
– Как ваше имя?
– Хайме Астарлоа. Мы договорились с доном Луисом де Аялой на десять часов утра.
Ефрейтор с сомнением покачал головой и приоткрыл ворота:
– Следуйте за мной.
Дон Хайме шел за гвардейцем по усыпанной гравием аллее в прохладной тени ракит. У дверей дома тоже стояли гвардейцы; в прихожей, возле ступеней широкой лестницы, украшенной мраморными кувшинами и статуями, разговаривали вполголоса какие-то незнакомые господа.
– Подождите минуту.
Ефрейтор подошел к беседующим людям и шепнул что-то маленькому человечку с взъерошенными усами, крашенными в черный цвет, и надетым на лысину париком. Мешковатый костюм висел на человечке довольно нелепо, на носу красовалось пенсне с голубоватыми стеклами, привязанное шнурком к лацкану сюртука; в петлице поблескивал наградной крест. Он выслушал гвардейца, бросил несколько слов собеседникам и, повернувшись к дону Хайме, сделал шаг ему навстречу. За стеклами пенсне блеснули хитрые водянистые глазки.
– Я Хенаро Кампильо, главный комиссар полиции. С кем имею честь?
– Хайме Астарлоа, учитель фехтования. Мы с доном Луисом...
Человечек перебил его:
– Да, я в курсе. – Он посмотрел на маэстро пристально, словно определяя, к какому типу людей можно его отнести. Затем указал пальцем на футляр с рапирами:
– Это ваш инструментарий?
Дон Хайме кивнул.
– Да, это рапиры. Я хотел вам сказать, что дон Луис и я... Одним словом, я прихожу сюда каждое утро. – Он осекся, растерянно глядя на полицейского. Только сейчас до него смутно начал доходить смысл происходящего; казалось, его разум упрямо отказывался принять нечто совершенно очевидное. – Что случилось с сеньором маркизом?
